Лекция проходила в обычном порядке...

- Интересный вопрос… что такое нейропластичность? — этот вопрос был озвучен громко, на весь небольшой лекционный зал, с учетом того, что даже с дальних рядов найдутся желающие ответить на него, — Да? Девушка в белой блузке… мисс… Вилман?

Хорошенькая девушка с карими глазами и каштановыми волосами, тут же наклонилась вперед, опираясь локтями на подставку для учебников. Слишком откровенный вырез блузки не заметить было трудно.

- Да, сэр. Нейропластичность – это способность мозга изменяться под действием нового получаемого опыта…

- Да, это академически верный ответ на четко поставленный вопрос, мисс Вилман. Но я ожидаю от вас, что вы будете думать сами, а не цитировать мне учебники и статьи по нейрофизиологии из Википедии. Так все же, что такое нейропластичность?

- Способность мозга эволюционировать.

- Кто это сказал? — неспешно покрутив головой в поисках владельца голоса, Ленд наконец то заметил молодого человека, расслабленно развалившегося в дальнем кресле и со скучающим видом рассматривающего своего ботинки, лежащие на переднем кресле, — Ах это вы, мистер Йорк. Спасибо, что наконец оделили мои лекции своим вниманием.

- Пожалуйста…

- Так что вы там говорили про способности мозга, мистер Йорк?

- Я говорил, что мозг эволюционирует.

- И как же это происходит?

- Ну… человек учится. Получает новые знания. Мозг развивается.

- Или деградирует. Как например ваш мозг, владелец которого предпочитает прогуливать лекции по его основному предмету. Хорошо, очень хорошо. А как это происходит? — прежде, чем скучающий разгильдяй сумел ответить, взметнулось несколько рук, в том числе и рука «белой блузки», — Ах вот оно что… Мистер Йорк, кажется девушке в белой блузке хочется посостязаться с вами. Я так понимаю, мисс Вилман, вы решили начать думать своей головой?

- Я думаю Джейк не прав.

- Ох, вот как? Не поделитесь ли с группой в чем же мистер Йорк ошибся?

- Помимо того, что он дурак по жизни…

- Отсоси, стерва!..

- Ну ты и придурок…

Мгновенно перекрыв зарождающуюся перепалку между этими двумя своим голосом, Страйк продолжил уже один:

- Вот вам классический пример активации миндалевидного тела: каждый раз, когда мистер Йорк и мисс Вилман находятся в одном лекционном зале, они начинают проявлять стенические эмоции, что говорит об активации мозгом нейронных связей в этой его части. Миндалевидное тело, как вам всем разумеется известно – иначе я завалю вас на экзамене – отвечают за агрессию, страх… а также за удовольствие. И учитывая, что и мисс Вилман и мистеру Йорку весьма нравится каждый раз провоцировать друг друга, я бы поспорил – а не об удовольствии ли тут речь? Но! Мы же говорили о нейропластичности, а не о таких загадочных отношениях мистера Йорка и мисс Вилман…  Кстати говоря, миндалевидное тело лимбической системы головного мозга – это отличный пример для рассмотрения нейропластичности. Каждый раз, когда вы видите что-то ужасное: например, огромного, мерзкого, волосатого – да, да, мисс Уайт, это я сейчас вам говорю! – паука, ваша лимбическая система мгновенно активируется. И если в этот момент успеть сделать томографию вашего мозга, то эта часть будет светиться, как новогодняя елка. В то же время, миндалевидное тело отвечает за удовольствие. Если вы занимаетесь сексом, ваше миндалевидное тело зачастую оказывается загружено на полную мощность, при этом нередко подавляя многие другие функции мозга, такие как долговременная память. Вам никогда не хотелось вспомнить во время секса дату дня рождения вашей тетушки? Или один из параграфов прочитанного на прошлой неделе учебника? Нет?.. Да, я о том же. Грубо говоря, ваше миндалевидное тело вырабатывает гормоны, регулирующие степень вашего удовольствия во время секса и соответственно то, вспомните ли вы во время него знаменательный день вашей родственницы. Подозреваю, что девушки мистера Йорка частенько вспоминают нечто подобное, оставаясь наедине с ним. Нейропластичность же позволяет этим девушкам, не акцентируя внимание на том, что мистер Йорк может быть плох в постели, поддерживать с ним отношения, основываясь на других своих ощущениях. Их мозг просто говорит им: «Ну и что, что он плох в постели?» – это всего лишь пример, мистер Йорк, помните об этом –«Но – эй! – у этого парня такое чувство юмора, я хочу быть с ним». Вы понимаете? Ваш мозг способен настроить миндалевидное тело на активацию функции получения удовольствия, в какой-то степени равноценного физическому, в тот момент, когда вы вовсе не занимаетесь сексом, а просто мило проводите время друг с другом. Такое состояние нередко называют привязанностью. И именно нейропластичность позволяет нам поддерживать отношения с людьми, которые могут не устраивать нас в тех или иных областях жизни. Устанавливая нейронные связи и создавая сенсорно-моторные карты функция нейропластичности мозга мягко оберегает нашу психику и обеспечивает продолжение человеческого рода. Не будь нейропластичности, мистер Йорк мог бы никогда не обзавестись девушкой… Теперь вы представляете ее значимость?

Но продолжим. Если с нейропластичностью мозга у людей все более или менее понятно – хотя это мы выясним через месяц, когда вы сдадите свои работы, и, пожалуйста, мистер Оуэн, не делайте такое лицо: я все вижу – то поговорим лучше о нейропластичности людей, зараженных штаммом ликантропии… Интригующе не правда ли? Я чувствую некоторое волнение, обсуждая эту тему. А вы? Оборотни… ууу… Я думаю многие из вас задумывались о том, что они себе думают. Ну кто из нас хоть раз не задавался мыслью: "Эй! О чем этот парень вообще думает? Я не хочу сидеть с ним рядом, если он мечтает отгрызть кусок моей ноги!". Но как по мне – так гораздо интереснее не что, а как. Представьте себе, что недавние эксперименты с участием двадцати зараженных ликантропией людей проводимые в Оксфорде показали: нейропластичность мозга оборотней практически на пятьдесят процентов выше, чем у людей…

- Они умнее, чем мы?..

- Нет, мисс Вилман. Я бы не сказал, что умнее. Но они безусловно лучше приспосабливаются. Начнем издалека. До сих пор не доказано, как именно организм человека борется со штаммом ликантропии и происходит ли это вообще. Есть даже теория о доминантности и рецессивности гена ликантропии, то есть если даже вас укусили, но вы не заразились – не факт, что ваши дети не станут более предрасположенными или не родятся с синдромом Маугли. Но в любом случае, если вы получили штамм – динь-динь-динь! – вы начинаете меняться. Меняется ваше тело. И – что немаловажно – меняется ваша психология. За изменение психологии в ходе заражения ликантропией – отвечает функция нейропалстичности. Словно фокусник, она начинает играть всем, что вы зовете чувствами и мыслями, пока вы перестраиваетесь. Я приведу пример. Мистер Йорк, представьте, что вы заразились штаммом ликантропии…

- Что?! А почему я?!

-  Потому что мне безумно надоело, что вы прогуливаете мои лекции, мистер Йорк, хотя сами на них напросились. Так вот допустим, что вы зараженный ликантропией человек. Ваши первые действия.

- С моста спрыгну.

- А если сломаете позвоночник и на всю жизнь останетесь калекой?

- Ну не знаю! На луну пойду повою тогда…

- Отлично! Но что же может заставить вас выть на луну? Понятие: «Дикий, как животное» применимо к оборотням неспроста. Кора головного мозга, отвечающая за рефлексы, в том числе и безусловные – называемые еще сложными или инстинктивными – начинает усиленно перестраиваться, когда вы заражены. И если вы – ликантроп, то лимбическая система непременно поставит на первый план ваши инстинкты, хотите вы того или нет.  Хотите сходить с девушкой в кино, но не ели больше суток? Забудьте. Иначе ваша хорошенькая подружка может стать вашим следующим ужином, когда вас настигнет голод. Ликантропы – это те же люди, да. Но высокая нейропластичность их мозга, меняет их нейронные связи таким образом, что их инстинктивные реакции опережают любую мысль, которая только могла бы сформироваться в их разуме. При чем тут нейропластичность, спросите вы? Не проще ли предположить, что зараженные штаммом ликантропии деградируют по дарвиновской системе? Нет, не проще. Если бы речь шла о деградации тканей головного мозга с последующей его ориентацией лишь на безусловные инстинкты, то мы бы легко могли бы распознать оборотней. Но мы не можем. Их политические взгляды, вкусы в литературе, любовь к макраме или конным прогулкам… Все остается прежним. Ликантропия не меняет их личность настолько, чтоб они казались нам звероподобными. Среди ликантропов – много интеллектуалов. И все это происходит потому, что мозг, обладая нейропластичностью, создает нейронные связи таким образом, чтоб отделить звериное самосознание от человеческого. И даже несмотря на то, что перед завтраком вы грызли в лесу оленя – уже вечером вы можете общаться о философии Канта в кружке интеллектуалов. Этот ловкий фокусник, живущий у вас в мозгу, подсовывает вам уже готовую сенсорно-моторную карту именно тогда, когда вам это нужно. Даже заболев ликантропией вы никогда не перепутаете ножку стола во время ужина с ногой оленя. Однако, у всего бывают исключения…

Профессор прервал свой монолог с тем, чтоб перевести дыхание в очередной раз и достать из кармана твидового жилета антикварные часы, взглянув на их циферблат. Подходило время традиционного чаепития.

- О которых мы поговорим в следующий раз! — после этой фразы раздались звуки протеста, улюлюканье, всеобщий вой и гомон из-за чего пришлось повысить голос, чтоб быть услышанным даже в дальних концах зала, — Прошу всех вас подготовить свои работы о влиянии ликантропии, как заболевания, на базальные ганглии! К следующему вторнику они должны лежать у меня на столе. К следующему вторнику, мистер Йорк, сообщаю вам персонально. Не в субботу. И даже не в среду. Во вторник. Все свободны!

Как и всегда, после продолжительных лекционных монологов, Ленд смочил горло бутилированной водой из стакана, услужливо оставленного ассистентом на столе, и начал одеваться. Пока он одевался и собирал свой портфель, молодые люди с шумом покидали зал, бурным потоком выливаясь в коридоры университета. Оказаться на пути этого потока не захотел бы никто.

Порой студенты и не подозревают до какой степени профессора похожи на них. Разница лишь в объеме знаний, который и те, и другие носят в своих головах. А алгоритм действий после каждой лекции – мало разнился. Короткие сборы, усталость, необходимость торопиться куда-то еще. Под конец можно перекинуться парой слов, что Ленд и сделал с группой особенно любопытных субъектов.  Когда же помещение оказалось совершенно пусто, профессор подхватил свой портфель и направился к выходу. Фланировать между студентами в коридорах было занятием утомительным, раздражающим, но вполне рутинным. Большинство студентов представляли из себя неопрятных, беспечных личностей, которые увлекшись разговорами или гаджетами натыкались на все подряд, в том числе и на людей. Подобная неосмысленность собственных действий была Ленду глубоко не понятна, но уже вполне привычна. Во многом поэтому он был не слишком удивлен, когда его глазам предстал яркий представитель вышеописанного характера.

Некий субъект, с весьма плохо выговариваемой фамилией в вытянутой футболке, с красными глазами и носом – зрелищем был весьма жалким. Что-то в нем напоминало затравленное животное. А внешний вид – ни капли не внушал доверие. И профессор с удовольствием бы прошел мимо, сделав вид, что этого человека не существует, впрочем, как и всех остальных. Но тем не менее, проигнорировать руку, весьма цепко ухватившуюся за плечо, было невозможно.

Как британец и крайне закрытый человек, Ленд считал прикосновения, тем более грубые, крайне вульгарным способом обратить на себя внимание. Особенно, если внимания обращать не желают. Поэтому, не теряя ни мгновения, Страйк резким движением руки смахнул пальцы, уцепившиеся за дорогое пальто и всем корпусом развернулся к студенту. Тот же, судя по его виду, принадлежал к течению, зародившемуся еще в шестидесятые годы, потому как, несмотря на проявление откровенной враждебности во взгляде профессора, лишь блаженно улыбнулся, словно юродивый.

- Мистер Краушендер, позвольте поинтересоваться на каком основании вы останавливаете меня посреди коридора с таким видом будто имеете на это полное право?

- Эээй… профессор… Я тут это… слышал будет пересдача в субботу. Может я загляну и… ну… вы еще раз глянете на ту мою работу. Я ее поправил, честно. Она теперь стопудов вам понравится, правда... Я всю-у-у ночь готовился!.. Мне не хватает баллов док… Стипендия прямо падает. Ну пожалуйста, док, че вам стоит?

С течением этого бессмысленного разговора, бровь Ленда вздергивалась все выше и выше, пока мускулы не заломило.

- То есть, мистер Краушендер, — тон каким начал свой монолог Страйк, был холоднее арктических льдов, а выражение, с которым он его произносил, было преисполнено настолько плохо скрываемого отвращения, что его едва ли вообще можно было назвать скрываемым, — если я вас правильно понял, вы мне предлагаете смириться с вашими прогулами, полным отсутствием у вас здравомыслия, логики и хоть сколько-то бы сознательного отношения к фактам только потому что я… должен вас пожалеть? Я делаю вывод, мистер Краушендер, что вы серьезно и неизлечимо больны. Или безумны. Вам нужно немедленно показаться врачу, хотя я сильно сомневаюсь, что хоть один специалист сможет придать вашим совершенно прямым "извилинам" хоть сколько-то бы изгибающуюся форму.

- Чег..? Но я…

- Я бы даже рекомендовал вам забрать документы из Университета и заняться физическим трудом. Вам подойдет любая сфера деятельности без нагрузки на ваш и без того слабый мозг. Потому что люди подобные вам, абсолютно не способные к сознательности и самообучению, не должны обучаться в высшем учебном заведении в принципе. Особенно в том, где преподаю я. Мне не представляется возможным такая ошибка, что вы каким-то образом попали в этот университет с такими скудными умственными способностями! И считаю буквально своим долгом поговорить с деканом об этом возмутительнейшем недосмотре!  — распаляясь все больше, Ленд уже не мог остановиться и раздражение, вызванное не только бесцеремонным вторжением в личное пространство, но и безосновательным, бессвязным лепетом конкретно этого субъекта, выливалось сейчас нескончаемым потоком на его же голову, и всякий раз, когда тому вздумывалось раскрыть рот, профессор прерывал его, чуть повышая голос, — У моих лекций есть назначенный час начала и оговоренная продолжительность. Всякий кто хочет обсудить со мной вопросы, касающиеся их может прийти на лекцию или методическое занятие. Но вам эта информация уже не понадобиться! Более того, могу сказать вам откровенно, что не собираюсь тратить ни единой секунды на болвана вроде вас, мистер Краушандер. Вы один из самых бездарных и глупых моих студентов за всю мою практику преподавания. И если говорить совершенно на чистоту, то помимо ваших скудных умственных талантов, вы еще и совершенно обделены чувством такта и уместности своих просьб. А ваш внешний вид я бы назвал не чем иным, как проявлением крайней бесхарактерности и лености, которые мне противны не меньше, чем ваш полнейший, без сомнения безотчетный, идиотизм. Я больше не желаю видеть вас на своих лекциях. Никогда. И я бы не рекомендовал вам подходить к остальным моим студентам. Глупость конечно не заразна… Но в вашем случае? Кто знает.

К этому моменту студент, стоящий прямо перед профессором, тупо моргал и выглядел совершенно так, как и расписывал Ленд: совершеннейшим идиотом, застывшем в нелепой одежде с глупо открытым ртом и непередаваемым выражением крайнего удивления на безвольном, небритом лице. Только сейчас Страйк понял, что их окружает небольшое количество людей, собравшихся вокруг в приступе жажды хлеба и зрелищ. Или только зрелищ.

- Прошу прощения, но по какому поводу здесь собрание?— громко и раздраженно осведомился профессор, покрепче прижимая портфель к груди, — Вам всем совершенно некуда торопиться? Может быть, кто-то еще хочет выслушать мое мнение о нем? Не стесняйтесь. Я могу начать с любого из вас.

После этих слов, толпа начала редеть, пока не превратилась в самый обычный, беспрерывный поток человеческих тел. А Страйк раздвинул губы в одной из своих омерзительнейших улыбок:

- Всего доброго, мистер Краушандер. Буду весьма признателен, если мы больше никогда не увидимся.

С этими словами, профессор отвернулся от все еще примороженного студента и направился к выходу из учебного крыла.

Отредактировано Lendsen Strike (15.10.16 20:44:37)

Холерики – это такие люди, которые не чувствуют облегчения даже после того, как спустят всех собак на своего гипотетического – или вполне реального – оппонента. И даже более того: чем сильнее разоряешься на пустом, всеми видимом, но никем не замечаемом, факте, тем сильнее начинаешь злится.

Каким образом люди не обращают внимания на такие простые вещи? Если человек грязен и неопрятен, то как можно не поставить его об этом в известность? Если несколько разных людей скажут, что тебе стоит следить за собой – неужели чувство стыда за самого себя не сможет побудить в человеке хоть каплю сознательности?

Ответ на такие очевидные вопросы был прост и крылся в сфере науки, давно уже перешедшей в обыденность. В психологии. Большинство людей настолько проникнуты эгоцентричностью своего сознания, что даже если и замечают чей-то внешний вид, то только проводя параллели и сравнения. Многие люди самоутверждаются за счет чужой лени, демонстрируя за счет своего внешнего вида – свое превосходство. А некоторые, следуя стадному инстинкту, предпочитают быть неопрятными, грязными или вызвающими, коль скоро никому нет до этого дела. Зеркальный эффект действует безотказно: если вокруг все выглядят так, как им вздумается, то почему я должен поступать иначе? – вот позиция мозга. И мозг прав. Он делает все, чтоб оберегать самое ценное, что дала человеку природа – разум. Такова его основная функция.

Однако, независимо от того какие причины толкают одних людей выглядеть лучше или хуже, профессор никак не мог себе представить причину, по которой какой-то отдельно взятый индивид не в состоянии позаботиться о своем внешнем виде. Социальные правила и нормы придуманы не просто так. Они приносят в хаос – порядок. Порядок – это когда одежда чистая, поглажена, подобрана по размеру и – что не маловажно – не вызывающа и не кричащих оттенков. Хотя конечно достаточно было бы просто выглядеть скромно, достойно и со вкусом. Легкая небрежность вполне допустима. Но только для щеголей. Ленд, в каком-то смысле, считал себя щеголем и весьма корил себя за этот недостаток.

- Профессор Страйк.

В качестве вежливого жеста, профессор повел глазами на спускающегося рядом по лестнице, молодого мужчину. Он показал, что обратил внимание. Хотя конечно лучше бы не обращал.

С тех пор, как Ленд только начал преподавать в Сент-Луисском Университете, он столкнулся с очень большой проблемой для себя – внимание. Настойчивое, бессмысленное, даже дотошное внимание, часто приходящееся не ко времени и не к месту, внутренне повергало Страйка в практически первобытный ужас и возмущение. С какой, простите, стати, все эти молодые бездельники решили, что он обязан поддерживать с ними общение вне занятий? К тому же, общение это зачастую сводилась к вульгарщине вроде приглашения выпить. А что самое отвратительное – этим грешили не только студенты, но и преподаватели. Разумеется, первой реакцией Ленда – был вежливый и даже деликатный отказ. Но, разумеется, посягателей на его личное время – это не останавливало. Были даже и преследователи, что к слову говоря, мешало не только отдыху, но и основному занятию Ленда. Поэтому, профессор просто перестал деликатничать с людьми в университете.

А молодой человек – к слову, незнакомый – продолжал, словно не заметив взгляда, посланного ему в качестве намека:

- Меня очень заинтересовал ваш подход, но я не настолько хорошо знаком с вами, как хотелось бы. Скажите, в своих исследованиях в области сверхъестественной биологии вы рассматривали патологии, возникающие в организме экстрасенсориков? Например, нейронную активность при использовании определенных способностей.

Ленд потратил около минуты на обдумывание этого вопроса, а затем ответил максимально лаконично:

- Да, я рассматривал вопрос о реакциях лимбической системы – и отдельных центров головного мозга – в момент проявления экстрасенсорных способностей. Если вас этот вопрос интересует куда глубже, дополнительные сведения вы можете найти в статье в одном из выпусков NRN.*

Договорив и остановившись на нижней лестничной площадке, Ленд поправил очки на носу и портфель под мышкой, посмотрев прямо на собеседника без малейшего выражения. Взгляд профессора прошелся по молодому человеку сверху-вниз, а затем снизу-вверх отметив более или менее приличный вид. За исключением его ботинок. Психологи утверждают, что грязная обувь на ногах человека – это признак лени и несерьезного отношения к тому месту и тем людям, куда он в подобной обуви приходит. Взгляд Страйка, которым он снова посмотрел на молодого мужчину, отметив так же и серьгу в ухе, был полон презрительного безразличия.

- Я могу быть чем-то еще полезен? — вежливо осведомился профессор, никаким образом более не выказав своего отношения.

Профессор едва удержался, чтоб достать часы: это было бы некультурно во время разговора. Но мальчишка тем не менее отнимал у него время. Это был далеко не первый раз, когда какой-нибудь студент, считая себя очень умным, придумывал казалось бы интересную тему, надеясь заинтересовать Страйка и обратить на себя внимание. Это были тщетные попытки, которые было видно насквозь. К таким детским потугам обратить на себя внимание Ленд давно привык.

* - Nature Reviews Neuroscience

Отредактировано Lendsen Strike (03.09.16 17:16:47)

*Университет, затем парк*

В сущности, придерживаться правил приличия – не трудно. Однако каждому время от времени приходится эти приличия нарушать. Это могло было оправдано. Иногда. Поэтому Ленд начал задумываться о том, какие мотивы двигают мальчишкой, раз он с таким рвением домогается личного разговора. Обычно на этом этапе – после того, как профессор давал ясно понять, что будет отвечать на все вопросы лаконично и коротко, что совершенно не способствовало вальяжной и отстраненной беседе – большинство настойчивых собеседников однозначно решали для себя, что им не стоит тратить время. Это и было понятно: в конце концов, должна же быть еще и гордость, если уж нет чувства такта. Но поскольку мальчишка, стоящий сейчас перед профессором, демонстрировал свое уверенное упорство – и ни капли смущения, что тратит время человека вдвое старше себя – Лендсен начал задумываться, что возможно юноша и правда ищет знаний, а не каких-то необычных знакомств. Желание знаний определенно импонировало. В конце концов, что еще может сподвигнуть человека добиваться своего таким образом?

Однако, улыбка мальчишки – которая менее всего была похожа на улыбку – ни капли не способствовала принятию решения в его пользу. Эта ухмылка как будто бы говорила: "Я был готов к этому. И к этому тоже. А это было действительно ожидаемо!" И несмотря на то что это было не похоже на насмешку… Впрочем, нет. Это было на нее похоже. И хотя даже в далеком, наркотическом бреду, Ленду бы и в голову не пришло, что над ним смеются – победная ухмылка на губах молодого человека выглядела слишком нахальной для того, кто просит уделить ему время.

- Статьи – это, безусловно, интересно, но они не заменят беседы с ее автором, я не студент - бываю здесь редко и не могу посещать тв... ваши лекции. Можно сказать, мне повезло, что я вас увидел сегодня.

В ответ, Ленд только поднял бровь, что на невозмутимом лицо означало откровенный сарказм. Юноша совершенно не был похож на тех, кто обычно караулил преподавателя у кабинета или лекционного зала. Эти люди – даже те, что были не из числа студентов – с их просящим взглядом или хотя бы надеждой в глазах, общались ровно так, как и положено людям, которые о чем-то просят. И не имели ничего общего с этим наглым мальчишкой. Подумать только… что он о себе возомнил? Какая неслыханная дерзость! Возмутительно встретить в приличном заведении подобный образчик невежества. Можно подумать, что раз уж этот юнец сюда заявился в кои-то веки – у него ведь есть и более важные дела! – то профессор должен все ради него бросить и всецело посвятить себя его желаниям. Ленд даже не замечал, как сжимает губы в нить, а взгляд становится все прохладнее, падая на лишний градус ежесекундно. Для него привычными были хамство и заискивание. А вот полная уверенность кого-то в том, что профессор ему чем-то обязан было ситуацией из рук вон.

- Как я понял, сейчас вы идете на прогулку. Я мог бы составить вам компанию, и мы бы обсудили мои и ваши взгляды на нейробиологический аспект экстрасенсорных способностей.

Злости Страйка не было предела. Но воспитание и порядочность не позволили ему повысить голос.

- Юноша, вы хотите сказать, что коли уж вы соизволили выделить время и посетить меня в университете – заметьте, без предупреждения, как минимум, за сутки и конечно же без договоренности – я обязан все бросить ради общения с вами? — растягивая губы в омерзительнейшей ядовитой улыбке, Страйк выгнул бровь, демонстрируя откровенную издевку, — Мой вам совет, молодой человек: прежде чем продвигать так дерзко свою настойчивую просьбу научитесь формулировать свои просьбы правильно. И вежливо. И со всевозможным смирением. А теперь прошу простить меня – или не прощать, это как вам угодно – меня ждет прогулка и чай. Всего доброго.

Отвернувшись от мальчишки, Страйк, внутренне дрожа от сдерживаемого возмущения, начал спускаться по лестнице, подхватил портфель поудобнее, удерживая его подмышкой, даже не став оглядываться на этого очередного нахального индивида.

И только после, уже покинув главное здание Университета и направившись прогулочным шагом к парку, Ленд раздумывал о том, как выглядел мальчишка. Пожалуй, в нем было что-то экзотическое и в то же время приятное. Речь можно было бы вести даже о цыганских корнях. Ведь он явно не был ни индусом, ни жителем резервации - подобная внешность часто кажется глазу европейца малопривлекательной. Не было в мальчишке ничего и от арабов. Пожалуй, что глаза могли бы быть… нет, вероятно все же цыганские корни. И эта серьга в ухе. Словно шаблонный намек на хороводы с медведем, конокрадство и песни под гитару: типичные представления о цыганах. Но даже не яркая – именно не кричащая, а выделяющаяся – внешность удерживала в сознании Страйка образ молодого человека. Деталью, которую представлял себе Ленд, шагая по парковой аллее были глаза. Удивительного, янтарного цвета… Словно вангоговские "Подсолнухи" они поражали своей удивительной сочностью и притягательностью. И, как и в случае известной картины, несмотря на кажущуюся простоту, на них можно было засмотреться.

Хмыкая и хмуря брови, профессор Страйк, поправлял на носу сползающие очки, принимая решение постараться больше не смотреть в глаза молодым студентам. Потому как никогда не знаешь наперед, где высококультурное воспитание может найти свои психоделические сравнения.

Отредактировано Lendsen Strike (11.09.16 16:19:58)

- Формулирую правильно…

Это еще что?...

Американцы всегда казались слишком эгоистичными, слишком невоспитанными и неучтивыми, слишком поверхностными для большинства европейцев, особенно англичан в возрасте. Но иногда даже эти их качества выходили далеко за рамки. Не всякому американцу могло прийти в голову заговорить так фамильярно и грубо – даже без приветствия – с незнакомым человеком на улице. Но все же находились и такие уникумы. И вот именно эта бесцеремонность: шокирующая, невежественная, злая – была совершенно чужда нормальному, воспитанному англичанину. Она вызывала… некое состояние. Раздраженное состояние, описать всю полноту которого достаточно трудно. В конце концов, далеко не преступление желать одиночества и покоя. Немного свежего воздуха в одиночестве заслуживает каждый. Слов, чтоб описать всю вскипевшую желчь, казалось бы, прожигающую внутренности и стремящуюся вверх, оставляющую едкий привкус на языке – просто не хватало. Однако… дело оказалось не в очередном любопытном американце.

Внимательно слушая первые несколько слов, но не слишком вникая в смысл сказанного, Ленд все еще шагал вперед, двигаясь скорее посредством базовой моторики, а не влияния разума. От такой наглости почтенный профессор, прямо скажем, просто онемел, не в состоянии даже толком осознать свое возмущение. И уж тем более не в состоянии выразить. Остановившись после слов о каких-то знаниях – или же не о знаниях? – Страйк в великом изумлении воззрился на все того же экзотического и дьявольски настойчивого юношу. А тот тем временем не останавливался на достигнутом и продолжал говорить, не давая профессору и шанса прийти в себя. Оставалось только поражаться, как получилось не дать исказиться в изумленной гримасе лицу. Нижнюю челюсть так и оттягивало вниз, побуждая рот открыться в удивлении. И хотя Страйку удалось оставить свои губы плотно сжатыми, брови его взлетели так высоко вверх, что лоб избороздили глубокие морщины.

Сказать, что англичанин был шокирован значило бы не сказать ничего. Несмотря на то, что вся ситуация кажется довольно забавной, Ленд действительно был неприятно поражен такой наглой настойчивостью. Тем более, что он весьма внятно дал понять, что общение с этим молодым человеком он на сегодня закончил. Или недостаточно внятно? Может быть сегодня День Дураков, который он пропустил в календаре, и это глупый американский розыгрыш? Ему вполне хватило и болвана из коридора, чтоб беседовать с еще и этим мальчишкой. Да еще и где беседовать! В парке – какое безобразие! -  где место разве что неспешной и деликатной беседе, а не всяким грубым разборкам, которые провоцировал этот субъект. И дело было даже не в непонятной – как если бы беспричинной – настойчивости. На самом деле, разумеется, причин у мальчишки преследовать профессора мог быть миллион, начиная с психического расстройства и закачивая какой-то важной необходимостью в знакомстве с ним, может быть даже обусловленной какой-то благородной целью… До которой, однако, профессору не было никакого дела. Зато ему было дело до того, что мальчишка так нагло влез в его расписание, нарушил покой, обращается к нему фамильярно, да еще и с таким грубым акцентом. В конце концов это было невежливо, недопустимо, крайне эгоистично… Одним словом, Ленду повезло нарваться на типичный пример американского плебея.

- …так что не оскорбляйся - это я, случайно увидев тебя, все бросил ради возможности поговорить, в надежде, что ты позволишь мне скрасить беседой твою прогулку.

Ленд никак не мог себя пересилить и произнести хоть слово. Он даже не знал, что ему стоит сказать.

Справедливости ради, стоит заметить, что слова юноши звучали довольно искренне. И это тоже нарушало некий баланс в разуме профессора. Все дело было в том, что мальчишка выглядел, как типичный студент. Но вел он себя как субъект довольно в себе уверенный. Как если бы за его спиной были и власть, и деньги, и связи, что конечно же было невозможно, если судить по внешнему виду, манерам и общему впечатлению. Профессору были знакомы разные типы людей, искавших с ним встречи и общения. Но что отличало их от конкретно этого молодого субъекта, так это соответствие образов этих людей – их мышлению и методам. То есть, если к Ленду заявлялся очередной наглый самоуверенный тип в строгом костюме – от него гарантированно можно было ожидать наглости, самоуверенного напора и спеси. Такие люди действовали хитростью и обманом, угрозами и шантажом. Нередко прибегали к лукавству, обещаниям всяческих благ. Некоторые даже были убийственно прямолинейны, сразу начиная диктовать свои условия, будто уже купили гордость ученого с потрохами. Ко всем вышеперечисленным действиям прибегали люди, которые и выглядели соответственно, и никоим образом не могли являться студентами. В то же время, действительно студенты часто робели от одного только взгляда Страйка или же – посчитав его скучным, нудным, не стоящим внимания – так или иначе прекращали попытки контакта.

Но этот мальчишка… его потрясающая наглость, обескураживающая искренность и вид… слишком юный и дерзкий для человека, не являющегося студентом… Не выразить те ощущения, что вызывал он в британце. Тем более, что на достигнутом не остановился, продолжая вываливать на профессора поток совершенно лишней, личной информации:

- Вообще-то моя специальность физика и в некоторой степени метафизика. Но, мне казалось, всегда полезно узнать мнение на ту же тему от специалиста в иной области.

Наконец, Лендсен более или менее пришел в себя. Лицо его все же слегка исказилось, когда он словно встрепенулся всем телом, инстинктивно пытаясь выразить агрессию, но по привычке сдерживая ее. Внутренние углы бровей его сошлись на переносице, а очки сползли на самый кончик носа от подобной – далеко не интеллигентной – реакции. Страйк, не помня себя от ярости, тоном, который мог бы заморозить и потопить не одну сотню кораблей, сразу же осведомился у своего настойчивого провожатого, едва тот соизволил замолчать:

- Кто вы? — подобная непозволительная форма обращения была слишком фамильярна для общения незнакомцев, но этот мальчишка был… всего лишь мальчишкой, да ко всему прочему еще и слишком дерзким, поэтому церемониться с ним Ленд не собирался, — Что вам от меня нужно? Вы понимаете, что преследование карается законами США? Вы хотите, что бы я подал на вас в суд? Хотя, судя по вашему виду, вы не в состоянии покрыть расходы на компенсацию даже минимального морального вреда… Отвечайте немедленно на вопросы. Что вы о себе возомнили? Какого дьявола вам от меня надо?

Отредактировано Lendsen Strike (11.09.16 16:19:31)

- Подавай.

Голубые глаза холодно сузились при звуках этой ребяческой бравады. Мальчишка явно считал, что очень умен. И лез вон из кожи, блистая своим неказистым остроумием, которое, впрочем, было напрочь проигнорировано. Больше, чем слова, беспокоили глаза мальчишки, о которых Ленд еще недавно рассуждал с поистине философской лирикой: пристальный самоуверенный взгляд юнца и его эта улыбка казались какими-то неправильными. Неуместными, вернее было бы сказать. И относились к той части явлений, что с трудом осознаются разумом, и понимаются скорее на бессознательном уровне. Оставаясь, однако, при этом сформулированными не до конца. Здесь достаточно было бы упомянуть, что на Ленда еще никто так не смотрел. По крайней мере, никто не смотрел так, чтоб профессор это обязательно заметил.

Упоминание "этих ваших" законов позволило полностью удостовериться в том, что сам мальчишка либо помешанный, либо иностранец. Иначе он, как и большинство американцев, с гордостью бы рассуждал о политкорректности, гибкости и этичности американских законов, а значит знал бы, что любой американец вправе подать в суд прошение о наложении запрета на приближение, который может быть выдан любому лицу, если в суде будет доказана его вина. А Ленд не сомневался, что с хорошим адвокатом, суд поверит даже в то, о чем мальчишка никогда и не слышал. Эта мысль, заставила уголки его губ дернуться в подобие ухмылки.

Однако говорить что-либо профессор не стал. Если начать беседу, такой наглый субъект может расценить это как поощрение и уж тогда было бы действительно трудно наконец отделаться от него. Но, что печально признавать, мальчишка в поощрениях вовсе не нуждался, а ученый проявлял чудеса неуважения к собеседнику, снова рассматривая мальчишку и его одежду, с отстранённым любопытством, практически не слушая, что он говорит.

- Если ты вдруг забыл - я хочу пообщаться. И мню, что могу оказаться хорошим собеседником.

Страйк едва удержался от неприличного фырканья. И даже лицо сумел удержать безупречно невозмутимым. Ему собственно было совершенно безразлично какое там мнение у посторонних. Вдвойне безразлично, если и сами эти посторонние были ему безразличны. Однако сознание против воли зацепилось за одну интересную деталь в диалоге, превратившемся в монолог мальчишки. Имя. Очень знакомое имя. И Ленд напрягся, стараясь припомнить, о чем там была речь.

"Но, если ты так настроен судиться со мной - Клайд Арджеш", - сказал мальчишка.

- Вы – Клайд Арджеш? — это было произнесено ровным тоном, без капли удивления и недоверия: с точно такой же интонацией можно было бы поинтересоваться который сейчас час, — Еще одно молодое и талантливое приобретение  National Science Foundation?

Едва заметно поджав губы, Ленд в очередной раз с неодобрением посмотрел на юношу. Национальный научный фонд США, как известно, работал со многими научными сферами деятельности. Кроме медицины. Конечно, фонд занимался разработками в сферах биологии и генной инженерии. Однако этиологией заболеваний и методами их лечения он не занимался. Уже за одно это Страйк не одобрял всех, кто получил от фонда грант на исследования.

Отредактировано Lendsen Strike (24.09.16 22:10:52)

Вид у юноши был совершенно не смущенный. Его вообще холодность профессора не смущала, как если бы он имел иммунитет к любым намекам на нежелание с ним общаться. Ленд же совершенно не привык к игнорированию своей персоны и тем более к настолько явному пренебрежению его намеками. Настолько прозрачными намеками, что даже слепой разглядел бы за ними истину. Но мальчишка только ухмылялся и становился настойчивее. Это поражало. Разумеется, Ленд не считал себя абсолютным виртуозом по части манипулирования людьми, но обычно, чтоб оттолкнуть человека от себя – не требуется слишком многое. В крайнем случае достаточно прямо ему сказать о своем нежелании иметь с ним что-то общее. Это действительно был превосходный способ, который безотказно действовал. Со всеми. Кроме мальчишки.

Расширив глаза, Страйк с едва проскальзывающим удивлением рассматривал резковатые черты лица, не понимая почему в начале нашел их отталкивающими. Сейчас юноша казался ему вполне привлекательным. Можно было только продолжать изумляться тому, что он тратит свое время на какого-то там профессора – пусть даже не "какого-то", но это все равно странно – хотя мог бы завести отношения не с одной, а даже с несколькими девушками. Лендсен считал – кстати, вполне обоснованно – что большинству женщин мужественные, высокие и атлетично сложенные молодые люди, возрастом от двадцати пяти до тридцати пяти, кажутся особенно волнующими. Даже в современном обществе, переполненном до отказа социальным шлаком, который постепенно становится нормой, любая нормальная женщина в семидесяти процентах из ста не откажется создать семью с мужчиной, который по всем законам генетики должен дать здоровое и сильное потомство. Это просто природа. А люди – все те же животные. И было весьма удивительно, что кто-то не хочет пользоваться таким природным даром, как привлекательная внешность.

- Дело не в манерах, мистер… — Ленд сделал значительную паузу, как бы сомневаясь в том, что представившийся талантливым ученым юноша – действительно он и есть, однако закончил, — Арджеш. И да, разумеется, вы можете называть себя, как угодно.

В каком-то смысле профессор был сам виноват в сложившейся ситуации. Это было недостойным взрослого человека ребячеством – устраивать состязание в упрямстве. Тем более, что этот молодой негодник его явно в этом переплюнул. Куда более рациональным и правильным было бы с самого начала уступить ему и просто дождаться, пока ему надоест общество скучного ученого и в целом не слишком интересного человека. В конце концов, Ленд никогда не был любителем интернета и лишь смутно представлял, что сейчас модно у современной молодежи. А поскольку и юноша, несмотря на свою якобы гениальность, вряд ли поймет то, о чем мог бы рассказать профессор – диалог с вероятностью в шестьдесят восемь целых и четыре десятых не склеится, так сказать.

- Я принимаю ваше предложение, — более расслабленно ответил Страйк, поправляя очки на носу, и натягивая маску безразличного спокойствия на словно окаменевшее лицо: принимать предложение на чай от незнакомца – дурной тон, но это Америка, а следовательно – никому нет дела до общеизвестных правил, пусть даже и нарушаются они исключительно с благой целью, — Но я буду с вами откровенен: конкретно этот благотворительный… фонд, с позволения сказать, мне не импонирует. Вы могли бы найти спонсоров и получше. Впрочем, это разговор действительно не для людного места… Идемте.

Отвернувшись, профессор ровно зашагал по направлению к своему любимому пабу. Идти до него было не так уж и далеко, он находился буквально через дорогу от парка, в переулке. Вывеска, выполненная с претензией на красное дерево и крупные буквы в стиле «Times» гласили «The Plough». Паб принадлежал ирландцу. Настоящему ирландцу, как принято говорить о людях с ярко-выраженными признаками этой национальности. Коренастый, дородный – а также бледный, рыжий, голубоглазый –  мужчина, которого завсегдатаи бара называли «Mr. I», является владельцем бара, барменом и поваром одновременно. Паб этот был пристанищем редких студентов, шумных фанатов английских футбольных клубов, а также англичан всех мастей. И несмотря на то, что шум и общая атмосфера заведения могли бы показаться совершенно не сочетающимися с холодностью и сдержанностью такого человека, как Страйк, но все же он предпочитал именно это место многим другим – возможно более спокойным - кафетериям. А все потому, что именно здесь, в «The Plough» подавали самый настоящий, английский чай. И не какой-нибудь пакетированный мусор. А самый настоящий ароматный напиток.

Несмотря на то, что самоуверенность Страйка не давала ему усомниться в том, что мальчишка всенепременно последует за ним, он все же обернулся у дверей паба, любопытствуя по поводу реакции юноши на это место.

Отредактировано Lendsen Strike (02.10.16 01:31:59)

*в The Plough*

После того короткого взгляда на юношу при входе в помещение, Лендсен более не обращал на него внимания. Лавируя мимо столов и величественно ступая по темным доскам пола под мерное поскрипывание своих туфель, он наконец достиг небольшого стола в глубине зала. С одной стороны, этот столик был отрезан от остального зала перегородкой, увитой декоративным плющом, произрастающим из стоявших здесь же цветочных горшков. С другой – находились такие же столики, и за одним из них, буквально по диагонали, пили чай пожилая пара с английскими корнями. Обменявшись с ними знаками приветствия Страйк, отложив портфель, неспешно и аккуратно снял пальто и шарф, повесив их на стоявшую поблизости вешалку. И только после всего этого наконец церемонно опустился на любимый стул за своим любимым столом, тем самым оказавшись точно напротив окна. Приготовления на этом разумеется не закончились, потому как далее он поставил портфель справа от стула, сложил руки в замок на самом крае стола и только тогда сознательно обратил взгляд на Клайда, который как раз садился напротив.

Музыка, играющая в пабе, отдавала Ирландией так же сильно, как мужское братство Университета – грязным бельем и алкоголем. Впрочем, это нисколько не смущало. Не смущало Ленда. А Клайд и вовсе всем своим видом демонстрировал благожелательность и желание быть здесь, что заставляло профессора тихо недоумевать. Мальчишка явно не собирался сдаваться, хотя ирландский паб не подходил ему даже больше, чем Ленду. Впрочем, это могло быть всего лишь заблуждением.

В заведении было не так много людей, поэтому ничего удивительного в том, что совсем скоро к ним подошла миловидная девушка-официантка не было. В руках она принесла два кожаных меню, оформленные причудливой вязью узора. Ленд очень давно не видел в руках у здешних официантов меню. В основном он всегда брал одно и то же, поэтому здешний обслуживающий персонал спрашивал только: "Вам как обычно?" и после возвращался уже с привычным заказом. Надо заметить, что несмотря на то, что заведение считалось не слишком роскошным и не слишком-то цивилизованным – учитывая, что по вечерам пятницы и выходным тут проводились собрания футбольных фанатов, которых смело можно было назвать варварами – в пабе царили порядочность, вежливость и высокая скорость обслуживания.

Первой девушка подала меню именно Клайду. Не до конца было понятно: сделала она это из-за привлекательности молодого человека или потому что каким-то образом знала, что он первый раз в их заведении. Однако Клайд поначалу девушку полностью проигнорировал, только забрав у нее меню, но ничего не сказав, что в сущности было крайне невежливо, и возмутительно тем более, что и самой девушке до этого не было никакого дела. Страйку пришлось с трудом, но проглотить едкое замечание по поводу невежественности отдельно взятого молодого субъекта. А мальчишка тем временем нарочито обращал все свое внимание на профессора, ясно давая понять, что он здесь преимущественно с одной целью – позлить его:

- Кстати, ты можешь заказывать все, что берешь обычно. И даже больше. Уж расходы на это я смогу покрыть.

Самоуверенная усмешка Клайду очень шла. Таким же образом людям идут дорогие пальто, статусные часы или элитные иномарки: они делают их в глазах окружающих лучше, привлекательнее. Лицо мальчишки в моменты, когда он улыбался – особенно, если улыбался так, как сейчас – обладало некой хищной красотой, какую в сущности и ждут от молодого мужчины его телосложения и внешнего вида. Однако, так же, как не привлекали Ленда дорогостоящие вещи – не привлекала его и внешность Клайда Арджеша: мальчишки, который, если верить слухам, был выходцем из румынской глубинки. Его характер несомненно был сформирован тяжелым бытом, а упрямство и напор не иначе, как следствие необходимости добиваться своего каждодневно с титаническими усилиями. Но и это, впрочем, тоже не впечатляло. А все потому, что Ленда было весьма трудно впечатлить тяжелой судьбой, даже если подобное существование с трудом можно описать словами. Это нерационально и глупо каждый раз распыляться на сопереживание тем, кто является нормой для общества. Сиротам, инвалидам, матерям-одиночкам, тяжело больным, в том числе неизлечимыми болезнями, нищим и бездомным, обманутым мошенниками или возлюбленными… можно до бесконечности продолжать списки отчаявшихся, безутешных, сдавливаемых этим миром до тех пор, пока бремя жизни окончательно не раздавит их. Но что в итоге? Сочувствие редко приносит очевидную пользу. Действия – вот, что важнее слов. А разве возможен в миллионах тех вероятностей, что можно просчитывать до бесконечности, такой исход, при котором дети бы никогда не оставались сиротами, матери никогда не растили бы детей в одиночестве, а люди бы никогда не становились обездоленными, не терпели бы лишений. Просто потому, что это заведомо невозможно. И хотя Страйк свято верил, что наука делает невозможное – возможным, но все же считал борьбу с социумом заранее проигранной, а всех пытающихся – безумными идиотами.

Ничего не ответив на спесивые слова мальчишки, раздражающие еще и тем, что он явно был уверен в своих доходах, хотя по его внешнему виду, было совершенно ясно, что он не из тех кто часто посещает приличные заведения. Однако, Ленд никак не выдал своего раздражения, чтоб не поощрять мальчишку к дальнейшим разговорам. Вместо этого доктор терпеливо ожидал, когда Клайд сделает свой выбор. После же того, как официантка повернулась, чтоб принять второй заказ, профессор одарил ее невозмутимым взглядом, приняв меню, но даже не раскрыв его.

- Добрый день, мисс Стейси, — после учтивого кивка девушка слегка покраснела, отводя глаза и кивая в ответ, а Ленд поправил очки на носу, чтоб лучше видеть ее, — Будьте добры, принесите небольшой чайник королевского чая. К нему лимона, никакого сахара, а также два сэндвича с фасолью и два – с тунцом. Можете добавить к этому заварную булочку и джем. Благодарю вас.

Проявление манер неизменно смущало официантов, впервые встречающих англичанина такого благородного воспитания. Повсеместно в Америке в целом и в Сент-Луисе в частности. И дело тут было скорее в том, что американцы воспринимали проявления столь деликатной вежливости, как исключительное отношение к их персонам. Разумеется, обычному официанту, который подобным образом зарабатывает себе на жизнь довольно продолжительное время, потому что не способен ни на что-то другое, кажется смущающим, когда к нему обращаются тем же тоном, что и к английскому лорду. Постепенно многие – особенно из тех, кто часто встречался с людьми подобными профессору – начинают привыкать и реагируют с заметной долей невозмутимости. Но конкретно эта официантка всегда смущалась в присутствии Ленда, что было любопытным, но не более. Не став даже провожать девушку взглядом, Страйк снова воззрился на своего навязавшегося спутника, встретив такой же взгляд, каким юноша смотрел едва ли не с первого мгновения их знакомства. Пожалуй, правильнее было бы назвать этот взгляд "поглощающим". Впрочем, так могло казаться потому, что Клайд был голоден, если судить по его заказу.

- Я так понимаю, лекции это не единственное твое занятие и ты продолжаешь научную деятельность? А чем-нибудь еще занимаешься?

Вопрос был более, чем ожидаемым. Страйк, как мог, морально готовился к тому, что мальчишка наконец поинтересуется его занятиями помимо преподавания. И еще до того, как вопрос был задан – постарался обдумать, что ответит. Врать скорее всего бессмысленно в случае если мальчишка типичный преследователь – или как еще говорят в этой стране "сталкер" – потому как: во-первых, он все равно узнает то, что ему не положено знать, а во-вторых, в последствие будет крайне раздосадован ложью, что возможно только усугубит ситуацию. С другой же стороны солгать – было наиболее привлекательным вариантом, способным резко прервать развитие разговора в этом направлении, чего собственно и хотел добиться Ленд. Он желал доказать неугомонному мальчишке, что его одержимость – всего лишь плод его воображения. И что скучный, слишком взрослый для него профессор никак не может являться для него другом. 

- Ничем. Я вполне обычный педагог, — невозмутимо солгал Страйк, стараясь выглядеть скучным и обычным, в соответствии со своими представлениями об этих качествах, — И да, я, разумеется, продолжаю научную деятельность, но уверяю тебя – в моих исследованиях нет ничего необычного.

Замолчав, Ленд невозмутимо и пристально смотрел на Клайда, стараясь вызвать в нем чувство неловкости и желание уйти. Ему действительно нужно было избавиться от мальчишки и как можно скорее, потому что их затянувшееся общение вынуждало признаться самому себе: этот субъект заставляет его, Лендсена Страйка, смягчаться и уступать под этим безумным, неудержимым напором.

Общаться с Клайдом Арджешем было сродни фехтованию с танком.

Отредактировано Lendsen Strike (16.10.16 14:50:47)

Легкое чувство беспомощности накатывало на Ленда, подобно тошноте при путешествии на судне в одном из океанов. Профессору казалось, что он попал в шторм. А поскольку после 1979 года штормам можно было давать и мужское имя, Ленд знал имя своего шторма: Клайд.

Когда холодные голубые глаза Страйка останавливались на лице сидящего напротив человека – даже если мальчишка не улыбался – профессору виделось, как эти наглые губы раздвигаются в нахальной, победной ухмылке. И есть что-то неправильное в этой уверенной улыбке. Неправильное во всем поведении Клайда. Профессор чувствовал себя напуганным. Хотя до встречи с Клайдом мог бы поклясться, что ничто больше не заставит его испугаться.
Сейчас самым рациональным было бы проанализировать свое состояние. Затем объяснить его тысячами научных терминов и вынести из всех своих размышлений вывод, который просто обязан помочь решить проблему. Но анализировать Страйк боялся еще сильнее: что-то подсказывало, что результат этого анализа ему совсем не понравится. Но дело было даже не в том, что Ленд боялся прийти к пугающим открытиям, если бы решил посмотреть на все происходящее с разумной, адекватной точки зрения. А в том, что даже если бы захотел – вряд ли смог это сделать. Присутствие рядом Клайда, порождало какие-то безумные фантазии: Ленду представлялось, что они по разные стороны баррикад, ведут какую-то войну, и при этом войска профессора явно проигрывают, в то время как командир антагонистической армии только продолжает улыбаться.

Что за бред? Проклятье, это какое-то безумие…

Однако с психологической точки зрения все сходилось. Кроме того, конечно, что мысленно Ленд поставил наглого мальчишку на один уровень с собой. Клайд действительно «атаковал», еще совсем недавно, и его нападки продолжались до тех пор, пока Страйк не выразил согласие по поводу открытой «конфронтации». И вот теперь его оппонент сидит напротив, но как побыстрее закончить эту надоедливую стычку профессор не представлял, продолжая по непонятной даже для себя причине искать оправдания тому, что пошел на поводу у этого… природного явления.

Такой высокой и поэтичной оценки мистера Страйка, пятого маркиза Рипона, гения и светила современного сверхъестествознания удостаивался далеко не каждый. Действительно: за последнее время, Ленд сравнивал Клайда и с картиной Ван Гога, и с современной военной техникой, и со штормом. И потому – с поистине британским снобизмом – считал, что с мальчишки достаточно высокоинтеллектуальных аллегорий, пусть и мысленных, и особенно столь лиричных. Не было сомнений в том, что на сегодняшний день лимит всех возможных симпатий уже был исчерпан.

- Маловато у тебя лекций для обычного педагога, — произнес Клайд, удостоившись сжатых в нить губ и заледеневшего взгляда, — Должно быть, много свободного времени. А ты не похож на того, кто любит сидеть без дела.

Очевидно, что мальчишка не поверил в сказки об лености, заурядности и банальности профессора. Это не было таким уж разочарованием, поскольку Ленд мысленно предрекал себе подобный исход. Правда, деликатные, если можно так выразиться, попытки Клайда намекнуть на то, что в ответ своего собеседника он не верит – удивляли уже сами по себе. Было довольно сложно поверить, что где-то в глубинах своего «Я» мальчишка все же сумел отыскать хоть нечто похожее на манеры. Однако, как выяснилось – Лендсен слишком рано начал приятно удивляться. С появлением рядом официантки, доктор по взгляду Клайда внезапно понял, что мнимое окончание разговора, на которое так надеялся профессор – в конце концов на туманные намеки можно было и не отвечать – было всего лишь короткой паузой перед тем, как мальчишка проявит всю свою бестактность, снова начав сыпать вопросами.

- Наверное, твои исследования настолько важны, что ты вынужден жертвовать ради них часами, которые мог бы занять лекциями? В таком случае я бы не посчитал их обычными хотя бы потому, что ты посвящаешь им столько времени. Или у тебя все же есть хобби?

Хобби?.. Дьявол …

- Должен заметить, что задавать подобные личные вопросы так фамильярно – это дурной тон, мистер Арджеш, что недопустимо. И впредь имейте в виду, что я не стану отвечать на вопросы заданные в таком тоне.

Пока Клайд принимался за свой… что бы это для него ни было, Ленд встряхнул салфетку, услужливо предложенную ему девушкой еще тогда, когда она принесла мальчишке заказ. Раскладывая на коленях бумажную ткань, профессор старался не смотреть на мальчишку. Пусть тот и не чавкал за столом, и еда не падала у него прямо изо рта, но все же пищу он поглощал до неприличия быстро. Стараясь не раздражаться в очередной раз от поистине американского отсутствия культуры за столом, Страйк заговорил голосом невозмутимым и ровным, вне зависимости от того, какие бы смешанные чувства не испытывал:

- У меня только одно… увлечение, мистер Арджеш. Оно зовется наукой. И да, если вам угодно называть мои исследования особенными только потому, что они важны для меня – вы можете называть их такими. И все же вам стоит знать, что для всех прочих людей они ценности не представляют, единственно – для меня. Поэтому я бы не хотел заострять на этом внимание.

Ленд замолчал, так как подошедшая девушка уже начала раскладывать перед ним на столе его заказ: заварочный чайник, чайную ложку, небольшой нож, чашку и блюдце, маленькую тарелочку с лимоном, сэндвичи, тарелку с заварной булочкой – и даже двумя, весьма мило – где же находилась и небольшая розетка* с джемом. Разговаривать при посторонних было как-то неприлично, даже если тема была далека от личной и интимной, поэтому Ленд не стал продолжать диалог, заодно лишний раз одернув себя с тем, чтоб не поощрять мальчишку. Вежливо кивнув уходящей официантке, Ленд налил себе чашку горячего чая с весьма необычным запахом. Lapsang Souchong** – чай некогда поставлявшийся парламенту и самой королеве. Скорее всего именно поэтому этот чай можно считать королевским. Однако для тех, кто пьет – или даже просто вдыхает запах напитка – он кажется слишком экзотическим. Некоторые – подумать только! – сравнивают его аромат с амбре копченой рыбы или даже старых носков. Но это все разумеется люди, которые пьют его впервые. Для настоящих ценителей чая Лапсанг был воистину королевским чаем. После того как от горячего чая начали подниматься затейливые завитки пара, Ленд добавил в чашку четвертинку лимона, а затем поднес ко рту чашку и сделал небольшой, бесшумный глоток. Вкус был упоительный. Именно то, что нужно после продолжительных лекций и непродолжительной прогулки на свежем воздухе.

- Не желаете ли выпить вместе со мной чашечку чая, мистер Арджеш? — усмехнулся Лендсен Страйк, взглянув на мальчишку поверх очков: профессор прекрасно знал, что этот чай молодой человек будет пробовать впервые и абсолютно так же представлял, каким ему покажется вкус, — Уверяю вас, этот чай – сокровище британской нации… Вам стоит попробовать.

*Розетка — вид посуды для подачи варенья, джема, мёда, лимона, сахара. Размер — около 90 мм.

**Начинающие обычно сравнивают его аромат с запахом скипидара,
лыжной мази, жжёной резины, копчёной рыбы, копчёной колбасы,
копчёного сыра, бальзама золотая звёздочка, солдатского сапога и креозота,
а некоторые во время питья ощущают вкус плесени.

Отредактировано Lendsen Strike (25.10.16 21:03:23)

"Никогда не знаешь, что может произойти в следующую минуту. Как ни крути – все продумать невозможно", — принято у большинства людей говорить, оправдывая свои ошибки и неудачи. И, как ни прискорбно, но стоит признать: в чем-то они определенно правы. Теория вероятностей, математический анализ, логика и даже примитивный счет могли помочь в покере, но вряд ли могли помочь взять главный приз на ток-шоу*. У всего, к сожалению, имеются свои ограничения. Да. Ограничения. Ограничения человеческого существования…

В данную минуту профессор Страйк крайне сожалел, что не мог каким-то образом предсказать подобную встречу и избежать ее. Настойчивое возникновение в его жизни некоего Клайда Арджеша, который пытался втиснуться в нее, несмотря на все протесты, мешало сосредоточиться на чем-то действительно важном. На расписании. На привычном распорядке. И может показаться что… сущая ерунда, не так ли? Уделить несколько минут, пусть и незнакомому, но нуждающемуся в этом человеку не так сложно, правда? Но от этих нескольких минут может зависеть чья-то жизнь. Ведь именно этой минуты, так бездарно потраченной впустую может не хватить на очень важную мысль, которая может оказаться едва ли не ключевой деталью в формуле, теории, идее. Важной и не единственной. А драгоценного времени так мало. Ведь оно не бесконечно.

Пожалуй, то единственное, что смогло в данную минуту доставить Ленду удовольствие – это искренность первой реакции мальчишки на чай. Причем, что самое любопытное, несмотря на его искреннее неудовольствие, он допил чай до конца. В этом было что-то наивно-милое. Этакая детская бравада и желание показать, что его не пугают препятствия и мелкие пакости. Но была в этом некоторая и горечь. Возможно, это было лишь иллюзорно-эмпатическим переносом, но Ленд очень живо – несмотря на то, что никогда не выделялся особым воображением – представил себе долговязого мальчишку, чумазого и в царапинах, утирающего локтем разбитый нос после очередного "неслучайного" падения. И как бы парадоксально это ни было – градус тепла по отношению к молодому мужчине слегка повысился. Недостаточно, чтоб быть более расслабленным и расположенным – Клайд все еще бесстыдно воровал его время – но в то же время и слишком усердствовать, доставляя мальчишке неудобства, казалось лишним. 

- Ты печатаешься в научных журналах, — продолжил Клайд, взявшись за принесенный ему чайник и наливая в свою опустевшую чашку уже заказанный им чай, — в них нет статей, которые не представляют ценности ни для кого, кроме автора.

После небольшой паузы, мальчишка добавил.

- Но, допустим, наука твое единственное хобби.

В ответ на это Ленд безразлично пожал плечами, выражая свое равнодушие к ответной – а какой же еще? – попытке мальчишки уязвить его за ту чашечку чая с необычным вкусом. Несмотря на то, что фраза была высказана с легкой снисходительностью, которую так часто демонстрировал окружающим сам профессор, но сейчас, вопреки расхожему мнению о собственной нетерпимости, Страйк проявил просто чудеса сдержанности и ни коем образом раздражения не выдал. Даже если Клайд достаточно проницателен, чтобы понимать насколько явную ложь говорит собеседник, то его собственные бездоказательные догадки не могут быть предъявлены в качестве обвинения. Это было бы крайне неэтично и грубо. Во всяком случае, более грубо, чем все, что демонстрировал мальчишка с начала их встречи.

- По крайней мере часть твоих исследований представляет ценность для меня. Я изначально предлагал обсудить твои взгляды в контексте изучения экстрасенсорики.

Ленд неспеша возложил ногу на ногу и упирая локоть в колено, приложил указательный и средний палец к виску, слегка наклонив голову вбок. Клайда при этом он разглядывал со снисходительной усмешкой – по снисходительности Страйк мог бы давать мастер-классы и прекрасно сознавал это – поверх холодно поблескивающих половинок очков.

- Мистер Арджеш, позвольте восхититься вашим рвением. Я весьма поражен, что для человека – долженствующего быть увлеченным избранной им самим научной отраслью – вдруг оказывается интересен некий абсолютно противоположный аспект материальной вселенной. В конечном счете, и я думаю вы со мной согласитесь, нейробиология и физика – все же разные дисциплины. Поэтому я спрошу вас для начала… А почему, собственно, гениальный, молодой физик вроде вас внезапно оказался заинтересован совершенно другим научным направлением?

* -Парадокс Монти Холла

Отредактировано Lendsen Strike (23.11.16 22:24:46)