*Сент-Луис: центральный госпиталь*
Уже расцветала следующая ночь, а Эвелис так и не смогла окончательно разобраться в событиях предыдущей. Сначала, она очнулась в реанимационной и перепугалась окружающей ее толпы людей в белых халатах, которым только чудом удалось ее утихомирить. Очнувшись в очередной раз, она уже вполне осознала самое себя, а так же дежурящую у ее кровати Эльзу, которая пулей вылетела в коридор, в поисках врача.

Оставшись тогда в совершенной тишине этого предобеденного часа, Иви пришлось самостоятельно справляться с плывущей комнатой и сотнями мыслей, которые роились и скрежетали под черепушкой никак не желая соединяться в цепь последовательных событий. Дико болела голова, и, попытавшись привычно помассировать себе виски, девушка опустила взгляд на непослушную руку. Оказалось, что ее правая рука не только в гипсе почти по локоть, так еще и под капельницей. Как это случилось, она не помнила. Она вообще не особо помнила предыдущую ночь. Нахмурившись от осознания, что она совершенно не ориентируется в происходящем, танцовщица решила присесть и осмотреться. Тело отозвалось болезненными спазмами в каждой мышце, а желудок решил устроить протест, выказав его в качестве своего содержимого, только было нечем, но упрямая и не знающая всей серьезности своих травм девушка, все равно смогла сесть опираясь на здоровую руку. Пальцы другой, движениям которых сам гипс не мешал, в утешающем жесте потянулись к пылающему неизвестно от чего лицу рыжеволосой, но вызвали такой болевой всплеск, что поскулив подобно раненному псу, Роше отдернула руку и как можно осторожнее улеглась обратно, решив не двигаться с места даже если на ее койку будет нестись скорый поезд. 

Вскоре ее подруга практически насильно втащила в палату раздраженного мужчину, которому не дали закончить осмотр другого пациента. Уже под его мучительный не смотря на всю осторожность осмотр, Эвелис услышала хоть и малую, но все же весомую крупицу информации, которая проложила мост для ее воспоминаний. Дикие боли, утомительный осмотр и пока что даже пребывание в сознании измотали пациентку мистера Хэнкли так скоро, что он, позволив девушке принять обезболивающее, выгнал ее подругу домой отсыпаться и залечивать собственное ранение. И вроде бы, у Иви оставалось еще очень много вопросов, а Эльза тоже хотела побыть еще, но веки рыжеволосой сомкнулись сами собой, и она снова провалилась в пучину беспокойных снов, постепенно сменившихся очередным беспамятством.

Поэтому, пробыв весь день в подобном состоянии, не замечая даже когда та или иная медсестра заглядывала в палату чтобы поменять капельницу или проверить пациентку (не смотря на ритмично движущиеся полосы кардиограммы на мониторе), к вечеру Алиса оказалась в затруднительном положении, когда мозг отдыхать не хочет, война миров в мыслях не дает расслабиться, а боль при каждом движении не позволяет ничем заняться чтобы отвлечь себя.  За первый час бодрствования она кое-как смирилась со своими многочисленными травмами, по-прежнему избегая возможности рассмотреть свое изрядно разукрашенное ссадинами и кровоподтеками лицо, и постоянно повторяя про себя вполне удачную попытку мистера Хэнкли ее утешить – то, что больше всего досталось лицу хорошо тем, что не пришлось состригать ее прекрасные волосы.

Теперь же, Иви полусидела на уже освоенной и приподнятой для ее удобства кровати и прислушивалась к веселому хоть и бессмысленному щебетанию незнакомой девочки, что устроилась на краю ее кровати. Своей детской пластмассовой расческой для кукол, ребенок пытался привести в порядок раскиданные по подушкам медные локоны, особенно выделяющиеся на фоне небесно-голубой больничной сорочки. Танцовщице казалось, что ее голову сжимают невидимые тиски, но за неимением другого занятия она мужественно пыталась поддерживать интерес девчушки, то и дело, вставляя словцо в ее монолог. Девочке от этого думалось, что ее действительно слушают с настоящим интересом, но более взрослый наблюдатель сразу осознал бы каких усилий стоит для Эвелис эта попытка удерживать свое внимание на детском лепете.

С капельницами ее на ночь оставили в покое, поэтому свободные руки покоились поверх одеяла на коленках девушки, а ее голова в очень неестественном положении наклонилась в бок, облокачиваясь на подушку лишь частью щеки. Ничего не поделаешь, уткнуться лицом в подушку она теперь не сможет еще очень долгое время. Когда маленькая посетительница вскрикивала что-то громче обычного, Иви прикрывала свои изумрудные глаза на некоторое время. И хотя делала она это из-за болезненных реакций организма, на губах танцовщицы при том была такая добродушная и безмятежная улыбка, что можно было подумать, будто она просто постепенно засыпает под монотонное звучание далекого голоса.  Если бы не жестоко изуродованное лицо девушки, она вполне могла бы сыграть спящую красавицу в одной из своих же постановок  - такой умиротворенной была эта картина.

Однако, лишь внешне. На самом деле, больничное освещение раздражало взгляд и усиливало головную боль, а голос девочки, действительно звучащий для хореографа как далекий и успокаивающий фон, вовсе не нагонял на нее сон. Это был добрый и успокоительный фон, для суматошных и тяжелых мыслей,  воевать с которыми Алисе придется всю последующую ночь. Она помнила, как убежала от Жан-Клода и в последний момент свернула в бар к Эльзе, где на нее напали. Но вот все последовавшее потом.…  Хотя изумруды остались сокрыты под густыми ресницами дольше обычного, показатели на мониторе стремительно подскочили.

-Милая, думаю, твой брат скоро начнет о тебе беспокоиться, - сообщила Эвелис еще до того, как открыла глаза, чтобы посмотреть на девочку, - уже довольно поздно. – Танцовщица понятия не имела, действительно ли время было поздним, ей просто внезапно очень захотелось остаться в палате одной, чтобы наконец-то сосредоточиться на важном и разобраться со всем, что случилось предыдущей ночью. И главное – понять, как именно Она к этому всему относится. Только вот как можно получить ответы, которые способен дать только тот, спросить у которого сейчас не было возможности?

Отредактировано Evelise Roche (30.01.16 03:05:35)

Тихое звучание детского голоса и ритмичные касания к длинным локонам, погрузили девушку в состояние полное грез, где-то в долине между оживившейся палатой, в которую судя по всему заглянула медсестра, и какими-то совершенно не связанными с этим мыслями. Уверенная, что работница больницы позаботится о миловидной девчушке, Иви безмятежно поддалась затягивающей ее прострации, по-видимому навеваемой бесконечно подсовываемыми ей таблетками.

Возможно, стоило бы приоткрыть глаза и попрощаться с ребенком, чтобы та не закатывала возмущенных протестов, но веки казались такими тяжелыми, да и ресницы словно кто-то вручную приклеил их к щекам, не хотели подниматься. А вскоре, послышался приятный щелчок закрывшейся двери, который сообщил отдыхающей и считающей, что на ночь глядя никто уже не заглянет в ее палату, танцовщице, что она осталась наедине со своими мыслями.

Голова Эвелис опустилась чуть ниже по подсунутой под плечо подушке и пара огненных завитушек выскользнув из-за уха скатились на ставшее безмятежным лицо, частично скрывая от всего мира те ужасные вещи, которые кто-то посмел сотворить с обычно оживленной и полной доброты девушкой. По неизвестным для самой Алисы причинам, ее организм, постоянными назойливыми болями ни за что не желающий оставлять ее одну, странным образом притих даровал ей неизвестное количество времени спокойствия. Не желая спугнуть такие драгоценные моменты просто магически здорового самочувствия, девушка боялась шелохнуться даже на миллиметр. Ее дыхание стало спокойнее и поймало один, вполне многообещающий ритм, но периодически все же слышалось как оно сбивается, будто Иви такая же маленькая девчушка, которая недавно плакала и поэтому теперь тихонько икает.

Ничем не перебиваемые мысли танцовщицы понесли ее подальше от одинаково белых стен палаты и не самой удобной в мире кровати, перебивая темноту сомкнутых глаз, уймой мелькающих изображений, с приятным потрескиванием меняющихся между собой с невероятной скоростью, будто специально для нее кто-то нарезал фильм из очень старых кинематографических пленок. Одно изображение сменялось другим, звуки переливались подобно волнам в океане и даже запахи сменились намного более приятным ароматом, чем насквозь пропахшее лекарствами и чистящими средствами помещение. Эвелис путешествовала по собственным радостным и порой тоскливым воспоминаниям, побывала в доме родителей в далекой Канаде, покаталась на лыжах со старшим братом и закидала снежками его лучшего друга Ксандера, достигла всего, чего могла достигнуть на родине и перебралась в Сент-Луис, где в ее жизни вдруг начали фигурировать совершенно новые и кардинально выделяющиеся на фоне предыдущих люди. Взбалмошная подруга синие волосы которой сами собой привлекали внимание, которое она сама при этом пыталась губить в зародыше. Более опасная приятельница, для которой преступления – и хлеб насущный и хобби. Удивительный мужчина, вокруг которого все кажется таким запутанным, непонятным и опасным, когда при одном изумрудном взгляде на него самого почему-то каждый раз появляется чувство, будто все для нее на самом деле выложено как на ладони и нужно только набраться смелости чтобы протянув руку ухватиться…

Ее вновь посетило его обеспокоенное лицо, на котором увеличивая остроту всех эмоций играли блики света с уличных фонарей и реклам. Как будто что-то судьбоносное крылось за тем, что каждая их встреча была из ряда вон выходящей, начиная с самой первой, когда Иви умудрилась плеснуть ему в лицо водой. Что-то очень важное читалось той ночью, в прорезающем тьму автомобиле, на его изменившемся лице. Очень очевидно и откровенно мелькало в затягивающем взгляде, который как ей тогда видимо померещилось даже отделился от хозяина проживая собственную жизнь и приблизился к ней. Известные и понятные чувства хотело сообщить ей это идеальное отражение ночного неба, но Эвелис никак не могла наделить их названием. Было бы просто грешно, позволить своей человечески эгоистичной натуре, поверить только в то, что она желала там рассмотреть, и назвать это тем сильным и опасным словом, которое поселилось на самом кончике ее языка, лишив его возможности решить и сообщить об этом самому. Поэтому Алиса лишь вылавливала этот сладкий сон снова и снова, прокручивая каждый трепетный момент, и пытаясь восстановить все детали до мелочей. Выражение лица, выразительный взгляд, маленькую царапинку на мраморной щеке… кажется, она тогда еще попыталась ее коснуться. Поймал ли он ее тогда за руку?

Ощущение того, что кто-то держит ее за руку оказалось поразительно реалистичным в ее мире грез. Роше зацепилась за это ощущение, понимая его совершенно неестественную натуру в таких обстоятельствах. Девушка сбивчиво вздохнула и ее густые ресницы дрогнули, будто подготавливая хозяйку к тому, что встретит ее в суровой будущности. Эвелис приоткрыла глаза и контрастно-белые в сравнении с ее ночными видениями стены палаты навалились на хрупкое тело всем весом, но танцовщица не обратила на это внимания, вылавливая в ловушку изумрудов невероятно волшебный вид ее ночного гостя, столь бережно припавшего к ее руке. Сердце девушки пропустило удар, и она даже пробежалась взглядом по всей длине своей пластичной ручки чтобы убедиться, что та действительно растет из ее плеча. Когда сомнений в этом не осталось, Алиса шумно выдохнула на некоторое время застрявший в легких воздух.

- Вы здесь, - ее обычно оживленный голос прозвучал хрипло и так жалобно, что самой девушке не понравился. Поэтому ее взгляд прошелся по палате словно недостойный лицезреть что-то, показавшееся ей столь интимным. Пара ярких прядок все еще оставались на ее лице, но танцовщица не спешила их убирать. Огненные волосы пылали на фоне ее небесной больничной рубашки, ничуть не пострадавшие. Можно было подумать, что они и укрыли хозяйку от пожаров в ресторане, так как насыщенностью своего цвета обманули бы даже самый горячий костер. – Они так красивы… - с искренним восхищением вздохнула Иви, заметив действительно прекрасный букет. А будучи успешной и узнаваемой танцовщицей, уж она-то знала настоящую цену изысканным цветам, при этом, оставаясь не испорченной чужими подарками.

Однако, мысли о чем-то столь прекрасном, натолкнула ее на осознание еще одной, намного менее приятной чем сам визит Жан-Клода вещи. Ведь он видит ее так же четко и, наверное, даже лучше, чем она его. Все постепенно расцветающие синяки, местами не спавшие опухоли, открытые царапины и невесть знает, что еще. Монитор, находящийся рядом с кроватью девушки, очень щедро воздержался от назойливого сигнала при явно резко подскочивших показателях ее сердечного ритма.

-Я… - обе руки Эвелис неосознанно потянулись к ее пострадавшему лицу, но остановились на пол пути. Танцовщица уронила голову вниз, впиваясь взглядом в маленькие точечки на пододеяльнике. – Вы не могли бы выключить свет? – тихо и крайне смущенно поинтересовалась девушка, - Он утомляет меня, да и мое лицо… - пояснять, что именно с этим лицом не требовалось, поэтому Иви лишь прикрыла глаза дожидаясь пока станет темнее, да слегка прикусила нижнюю губу, как всегда делала, когда что-то ее особенно беспокоило. Если она и была Ариэль, то сейчас переживала явно не из-за потери голоса.

Выключенный свет несколько успокоил девушку, позволяя ей чувствовать себя комфортабельней, и первоначально охватившее ее смятение постепенно улеглось. Изумрудный взгляд, привыкая к темноте, рассматривал руку, заботливо накрывшую ее ладошки, со странной смесью чувств поселившихся в ее душе. Тонкая шутка пролетела мимо ее слишком обеспокоенного тем, что оно увидело и еще больше запуганного тем, что довелось пережить ей самой сознания, но сами успокаивающие слова нашли свой отклик, а значит, были приняты как истина.

- Было бы лучше, чтобы о них не пришлось вспоминать Вам, - с легкой попыткой улыбнуться отозвалась Эвелис, не особо успешно маскируя вызванные этим болезненные ощущения, но она считала, что ее подруга темнота прикроет от мужского взора подобные мелочи.

Как же танцовщице хотелось ему возразить! Ведь уж чего чего, а нехватки сна в больничной палате где круглосуточно нечего делать, у нее точно не случится. Наоборот, это ей стоило бы сказать ему спасибо за то, что стал первым ее посетителем и развеял одинокий вечер полный мыслей и сожалений о случившемся. Но она все молчала. Тихонько сидела глядя на руки, а затем, прослеживая перемещение его же руки, что почему-то так сильно ее заинтересовало. Ей не нужно было поднимать на него свои изумруды, чтобы ощущать каждой клеточкой своего тела, что он рядом. Невероятно близко, ей даже не пришлось бы сильно напрягаться, решись она дотронуться, и невероятно далеко, поскольку при всем желании ее руки не повиновались, оставаясь на месте. Странное чувство. Иви будто бы чувствовала, куда он смотрит, ощущала как его голос касается ее кожи охлаждающей и умаляющей боль с усталостью лаской… наверное, она смогла бы сказать куда он посмотрел или какую позу принял даже с закрытыми глазами. Одновременно и смущающе и маняще.

- Мне бы хотелось забрать Вас отсюда... – за толщей удивления позабыв навязанное какими-то моральными нормами стеснение, лицо Алисы все же взмыло вверх и нашло своим взглядом в полумраке лицо Жан-Клода. Слушая его в этот раз, танцовщица все же улыбнулась достаточно широко, чтобы при этом один ее глаз зажмурился от боли.

- У вас сейчас достаточно хлопот и без того чтобы тратить время на девушку, которой слишком скучно сидеть на месте. Пострадало, наверное, очень много людей, мои дела совсем не так и плохи, - девичьи плечи слегка приподнялись, выдавая некое возможно далеко запрятанное, но все-таки обвинение самой себе за то, что она не смогла помочь в баре так же, как сделала это в клубе, - да и я ведь могу позаботиться о себе! – Внезапно оживившись, Иви подняла свою загипсованную руку желая использовать телекинез, чтобы невзрачная пластмассовая ваза, стоявшая у другой стены, подлетела к ней, в доказательство самостоятельности. Однако, что-то пошло не так и предмет рассек воздух в палате с такой скоростью, что поднялся свист. Чистое везение, что пациентам больницы не выдают стеклянного инвентаря, поэтому, небьющаяся ваза с силой ударившись о стену недалеко от головы горе-телекинетика, просто рухнула на пол.

- Странно, - пробормотала себе под нос Эвелис, когда первое оцепенение прошло и поднесла руку ближе к лицу, чтобы рассмотреть ее в полутьме, - это, наверное, из-за гипса, я плохо ее чувствую, - с несколько нервным смешном она повернулась к Жан-Клоду, понимая, что ее доказательство самодостаточности закончилось величайшим позором.

В палате на некоторое время повисла тишина, во время которой Иви снова смотрела на слегка сокрытое для нее полумраком лицо вампира и не смотря на то, что побои исказили выразительность ее мимики, постепенно возвращающий свою оживленность зеленый взгляд, очень красочно выражал то, что творилось за ним. А там… В очередной раз кружились события предыдущей ночи. Начиная с момента как она усадила его на диван в идеально чистом кабинете и до того самого, как очнулась у него на руках в незнакомом автомобиле. «Я здесь» - снова подтвердил его голос, и в этот раз рыжеволосая пациентка, наконец, поняла, почему эта фраза первой прыгнула на кончик ее языка, когда она увидела его проснувшись. Эту фразу, он неустанно повторял там, в машине, когда смерть утаскивала ее в свои холодные костлявые объятья.

- Я должна Вас благодарить, - лицо Эвелис стало очень серьезным и сентиментально чувственным, стоило ей заговорить на тему, беспокоившую столько времени. Она пересела удобнее, поворачиваясь немного боком, чтобы быть лицом к Жан-Клоду, при этом продолжая опираться на подушки, - но боюсь, у меня просто нет такого запаса слов. Что бы я ни сказала, этого просто не достаточно даже чтобы выразить мою благодарность, не то чтобы уж отплатить, - обе руки Иви наконец нашли в себе решимости и уничтожили расстояние отделявшее их от руки вампира, чтобы забрать ту обратно к себе на колени. Танцовщица хотела сжать ее обеими своими ладонями, как делала когда была у него в кабинете, но наличие гипса не позволяло такого же действия, поэтому она положила мужскую руку на себя и накрыла ее здоровой ладошкой.  – Жан-Клод, Вы спасли мне жизнь дважды за одну ночь…

- Но я не понимаю, - недолго помолчав, продолжила Алиса, поскольку была просто обязана разобраться с самым важным. С тем, что не вязалось больше всего, - я ушла из клуба. За это я извинюсь позже, но я оставила Вас там, в клубе, с этим странным мужчиной, и я никак не могу понять, как… - изумрудный взгляд снова отправился в путешествие по палате, в поисках подсказки, будто пытаясь прочитать подходящие слова с белых стен как с листов папируса. Вспомнив, она отпустила руку вампира, чтобы потянувшись открыть ящичек под цветами, - я искала свой телефон, чтобы связаться с родителями и нашла его в кармане. Я надеюсь, Вы не подумали, что я собралась убежать вместе с ним, я просто растерялась и совсем забыла… - с виноватой попыткой улыбнуться, Иви вложила в руку инкуба ключ от его кабинета в клубе, которым так и не воспользовалась. Если он решил, что она хотела его присвоить или воспользоваться, она готова была принять такие обвинения от того, кто дважды спас ей жизнь, но… - тем не менее…

Эвелис снова не смогла найти нужных слов, а возможно ей не хватило смелости или эгоизма, чтобы перебороть женское смущение и озвучить мысли вслух. Однако,  учитывая, что она только что вернула ключ, и слова ее при этом продолжали выражать душевное смятение, и без ее слов было ясно, что именно не дает ей покоя. Все это время, снова и снова прокручивая события прошлой ночи, она пыталась понять, почему Жан-Клод оказался рядом в самый решающий момент.  Вариант с тем, что он был как-то в подобном замешан, даже не приходил ей в голову, а мысли о том, что возможно он поспешил догнать ее, чтобы вернуть ключ от своего кабинета, казались очень неправдоподобной причиной, учитывая случившуюся в клубе трагедию. Оставался и еще некий, очень уж волшебно-фантастический вариант, кажущийся ей неправдоподобным настолько же, сколько и сама беседа с ним в полутемной палате. Этому, Алиса не позволяла звучать в своей голове, во избежание ложных иллюзий и последующих страданий, но именно этот так настырно преследовал ее все это время.

Поглощенная осевшей в палате атмосферой, Эвелис прислушивалась к голосу Жан-Клода, тихонько поглядывая то на их соединившиеся руки, то на само серьезное лицо вампира, что так часто мелькало в ее снах и галлюцинациях в последнее время. Вряд ли в эти моменты, ее лицо продолжало так же откровенно выражать ее чувства, как то бывало ранее. Просто потому, что рыжеволосая пациентка сама не могла понять, что же она испытывает по этому поводу. За последние пару суток на ее округлые плечи свалилось слишком много поразительных открытий и разрушающих переживаний. Ей буквально приходилось собирать свое перекрученное моральное состояние и все мировоззрение в целом с самого нуля, точно так же как врачи восстанавливали сломанную руку. Но она старалась. Через боль и туман человеческих лекарств, собирала все по крупицам, очень часто, особенно в случае с нынешним гостем, внимательно прислушиваясь не только к рациональному разуму, но и к не менее внимательному голосу сердца.

- Вы невероятно умны, - вдруг прямо с кончика языка Иви сняла такой странный комплимент, который не стал шуткой или иронией лишь благодаря ее посерьезневшему взгляду, внимательно изучавшему лицо мужчины. – Когда Вы так говорите… все звучит логично, и так правильно… Мне нету в чем Вас упрекнуть, лишь отблагодарить за заботу, но при этом… Вы все же за мной следили. – Еще одна, почти эфемерная улыбка, заглушила вопрос изогнувший ее брови, и он остался так и не озвученным, так как девушка не решилась его задать.

Вместо этого, ее взгляд вновь немного поспешно упал на еле видимые узоры на одеяле. Алиса не знала, возможно для вампиров, живущих многим дольше и успевающих испытать намного больше прелестей жизни, такие вещи и являются вполне нормальными. Но ее, - все еще юный и только-только распустившийся бутон, -  смутила последовавшая тема. В одинаковой мере и тем, что тогда в клубе она отреагировала подобным образом, и тем, что это было замечено. Да и собственно тем, что поэтому, они обсуждают это теперь. Жан-Клод не был обязан пояснять ей хоть что-либо вообще, но когда он все-таки это сделал, Эвелис и сама не заметила, насколько ей в действительности полегчало. Конечно, все было именно так, а она теперь почувствовала себя настоящей дурочкой лишь потому, что умудрилась подумать совсем иначе, и все-таки, она и вправду порадовалась, что ошибалась.

- Вы не обязаны со мной объясняться по какому бы то ни было поводу, - танцовщица попыталась помотать головой, но это вызвало лишь приступ головокружения, поэтому она продолжила свою мысль скрыв изумруды от наглой ночи под густыми ресницами, - но я приехала из Канады, поэтому, по моей вине или нет, а о вампирах все же знаю крайне немного. Не уверена, что даже сейчас я понимаю Вас в полной мере… и все же, мне стало легче, зная, что это скорее обстоятельство, связанное с моей необразованностью, чем что-то еще. – головокружение постепенно отступило, но головная боль от этого никуда особо не делась, поэтому выпустив мужскую руку из своих пальцев, Иви не без болезненного выражения на лице, напрягла мышцы чтобы сесть и запустив здоровую руку за спину поправить подушки.

Одну она подняла повыше, специально для своей головы, которая при всем этом мучительно сложном для израненной девушки действе, поникла вперед будто была слишком тяжелой, скрывая испещренное всеми оттенками фиолетового лицо под лохматой копной волос, ставших медными в темноте. Разобравшись с подушками, девушка с громким вздохом облегчения облокотилась обратно, слегка запрокидывая голову. Такое небольшое напряжение заставило ее дыхание участиться, а пульс заколотиться в артерии под гладкой кожей грациозной шеи. Все это волной нагнало на нее отягощающую грусть, в компании с тоской по многочасовым танцевальным тренировкам, но жаловаться или хоть как-то комментировать это вслух, упрямая Роше не стала.

- Все же я верю, что Вы не имеете ничего общего с теми, кто за этим стоит, - с очередным важным и откровенным выпадом, Эвелис снова попалась в плен сапфирового неба, открыв глаза. – Я видела этих людей в клубе, я насмотрелась на них в баре и хотя я… - потерявшись в поиске нужных слов, танцовщица прикусила уголок своей левой губы, слегка нахмурившись, - понимаете, я не строю иллюзий. Я понимаю, что даже не осознаю насколько Вы в самом деле опасны и как мало я на самом деле с Вами знакома, но я не могу допустить и мысли, что Вы причастны к этому ужасу. Да и если бы я попыталась, не думаю, что у меня получилось бы как-то Вас с этим связать, - уставший и затуманенный взгляд девушки оживился и запылал смесью очень серьезных эмоций, показывая, что она находит очень важным данное откровение, относится к нему со всей кропотливостью и искренне во все это верит.

- К тому же, я не слепа и понимаю, что хотя мне очень многое не понятно и еще в большем я просто не разбираюсь, Вы ни разу не пытались навредить Мне, - она так и не вернула свою руку накрывать мужские пальцы, вместо этого решив убрать назад свои огненные пряди, запуская пальчики в волосы около лба и проводя ими подобно расческе почти до самого затылка. Довольно нервное движение, выразившее, что все обсуждаемое по-прежнему продолжает вызывать много переживаний в ее отзывчивой душе, а ведь у нее нету рядом совершенно никого, чтобы поделиться Всем. Вместо этого, Иви продолжала молчать, пытаясь переварить все самостоятельно и только Жан-Клоду каким-то образом удалось спровоцировать ее на хоть и обрезанное, спрятанное под цензурой спокойствия, но все же откровение по поводу всего того хаоса, что на самом деле сейчас кроется под ее рыжей макушкой. Интересно, скажи она ему, что оказалась при смерти лишь потому, что в ресторане сломя голову побежала за своим старшим братом, который на самом деле умер шесть лет назад, он сдал бы ее психиатру? – Напротив, - вместо этого продолжала она, - все это время Вы обо мне только заботитесь. Спасаете мне жизнь, тратите время своего человека чтобы следил за моей безопасностью, даже сюда меня привезли Вы. – Губы Алисы снова украсила только одной ей свойственная невероятно мягкая и ласковая улыбка, которую, к сожалению, омрачили болезненные последствия. Но возможно именно они же превратили уже второй раз не озвученный ею самый важный и больше всего занимающий вопрос «почему же?», в близкое к этому уточнение: – Не слишком ли много для простой девушки у которой Вы всего-то случайно отобрали концертный зал? Который Вы, кстати, тоже вернули. - в полутемной палате повисла угнетающая для танцовщицы тишина, в которой она казалось смогла расслышать тысячи ночных звуков, хотя на самом деле различала лишь ритм собственного сердца, неотрывно глядя в глаза вампира и даже не догадываясь, что людям в первую очередь запрещается делать именно это.

Казалось бы, получая такое бережное и учтивое внимание, приправленное откровенными и прямолинейными комплиментами от кого-то подобного, любая девушка должна была падать в глубокие обмороки, пускаться в невесомые мечтания и ввиду собственного смущения начинать отнекиваться, отшучиваться и хихикать, подобно скромной дурочке. Однако, Эвелис так себя не вела. Вовсе не потому, что разум подсказывал ей – сколько бы лет Жан-Клод не прожил на свете, это всяким было больше нее, и за это время проливающиеся на душу сладким медом слова, могли услышать сотни таких же наивных и ничего не понимающих девушек как она. Роше добавляла к словам действия, а к тем собственные чувства и только в таком порядке назревали ее мысли и принимаемые решения. Да, мужчина говорил так, что она забывала свою боль, оставляла вдалеке неброскую больничную палату, хотела откинуть все непонятные и подозрительные вещи и просто обнять его, прижаться к груди, которая приняла предназначенные хореографу пули. Но за ворохом слов, которые каждый из них тщательно подбирал, крылись и действия, ничуть не идущие врознь с высказанным или казалось бы выхваченным внимательными собеседниками меж строк.

Он не вредил ей, не обманывал ее и не собирался каким-то образом подставлять. Более того, Жан-Клод совершенно ни к чему ее не принуждал и не заставлял, хотя сделать это для него было бы проще простого. Она сама и в кабинет к нему ворвалась и в клуб решила заехать. Возможно, впору даже спросить, кто тут кого на самом деле втянул в непонятные неприятности, умудрившись при этом чуть не умереть и заставить везти себя в больницу. Поэтому, вместо того чтобы восторженно утопать в словах удивительно приятных, в такой формулировке мыслей, каковой она, наверное, больше никогда и ни от кого и не услышит в свой адрес, Иви не спускала своего изумрудного взгляда с мужчины, в темноте кажущегося столь загадочным и манящим, словно сам хозяин ночи сжалившийся над ее участью решил явить свой прекрасный лик и побеседовать с заблудившейся девой. Она слушала его внимательно, с серьезным, не смотря на расцветающие подобно розам щеки, выражением на лице, не смея превратить услышанное в дешевый флирт и пафосные шуточки. Не стала она ни смеяться над ним, за выражение вроде бы столь неизбежной и всепоглощающей зависимости, ни корить за то, что он так откровенно ответил ей на незаданный вопрос, даже не посчитав это попыткой повесить происходящее на ее хрупкие плечи, а там уж сама пусть разбирается. Алиса услышала в его словах именно то, что ей в них предназначалось, и это поразило ее чуткое и чувственное сердце настолько, что оно сжалось практически до щемящей боли в груди.

- Это отнюдь не самая большая опасность, - выдохнула Эвелис с некой поспешностью, будто сказанное Жан-Клодом побудило ее в чем-то его переубедить и заверить. Но не зная, как подступиться к тому, что она хотела ему сказать, танцовщица потерялась в поиске нужных слов, погладив свой вызывающий огромный дискомфорт гипс, за невозможностью заломить пальцы на одной из рук, в выражающем переживания жесте. Начать она решила немного издалека: - У меня действительно много вопросов. Каждый раз, когда я остаюсь одна и начинаю обо всем этом думать, мне кажется, что я начинаю сходить с ума. Но при этом… - аккуратные брови слегка нахмурились, а взгляд вновь попытался сосчитать многочисленные точки на пододеяльнике, прежде чем решительно вернулся обратно к мужественному лицу, - … при этом я не могу перестать думать. Об этом всем, о том, что случилось и что лишь могло. И по большей степени потому, что я не могу перестать думать о Вас. – Иви замолчала на некоторое время, изучая лицо Жан-Клода, словно позволяя этим словам достаточно впитаться в оба сознания и обрести настоящую значимость.

- Я конечно хочу и для себя разобраться во всем, чтобы знать, что действительно со мной произошло, что я видела и что мне мерещилось… Но я буду обманывать сама себя если не признаюсь, что больше всего я хотела понять не случившееся, а Вас. – Перестав хмурится, танцовщица очень осторожно и вероятно даже тоскливо улыбнулась, словно пытаясь сказать этим какими наивно-глупыми она находит эти слова, но не имея возможности ничего с оным поделать, все равно признается, вверяя Жан-Клоду самому решать, радует его это или наоборот, раздражает. – Я уже сказала, что многое мне не понятно и не известно, но основной, беспокоивший меня вопрос, оказывается сполна отвеченным каждый раз, когда Вы оказываетесь рядом. Спасаете ли Вы мою жизнь, боритесь ли за нее или же просто сидите на краю моей постели… Получается, что Вы Уже каждый раз терпеливо и исчерпывающе отвечали мне. А я, кажется, очень счастлива, что это делали именно Вы.

Объятые ночной темнотой, обе фигуры в палате утонули в тишине, неподвижные подобно картине художника. Но яркие взгляды, наполненный ярчайшей зеленью изумрудный и освежающий подобно омывающему эту летнюю траву роднику сапфировый, встречаясь полыхали столькими сдерживаемыми за их бездонными глубинами чувствами и эмоциями, что обездвиженная картина грозилась разразиться неожиданным всплеском жизни и действий. В этот с виду спокойный и ничем не значительный помимо эстетической красоты миг, Ева решила сама для себя, что если рядом с ней Жан-Клод чувствует себя живым, то она хочет дарить ему сие чувство без остатка.

- Но Вы ошибаетесь во мне, если полагаете, что я подвергну Вас эгоистичному допросу, когда Вы зашли меня навестить, - внезапно оживившись, словно почувствовав, что если она ничего не сделает, картина действительно запустит неведомый механизм, здоровая рука Алисы подалась вперед, неожиданно обогнув оставшиеся на девичьих коленках пальцы и касаясь вместо них, осторожно касаясь белоснежной мужской скулы. Столь еле ощутимо и бережно, будто возвращаясь мыслями в черную машину и к тому самому желанию почувствовать бархат его кожи, исполнение которого давалось ей тогда с ужасающим трудом. – Я не единственная, кто во всем этом пострадал, - тихонько заметила Иви, подобно загипнотизированной отслеживая движение подушечек своих пальчиков по щеке Жан-Клода. Она не стала красноречиво высказывать ему, что подумала о нем и в таком свете. Не только о том, что он потерял клубы или посетителей, но и о его собственных физических и моральных тяготах. Ведь она не раз видела тот искренне обеспокоенный синий взгляд в своих последовавших лихорадочных грезах. – Я Вас напугала. Простите ли Вы меня?

Еле уловимое удивление на лице Жан-Клода, заставило девушку задуматься относительно ее собственной раскованности. Не слишком ли она расслабилась в присутствии опасного вампира, совершенно теряя бдительность и позволяя себе столь значимые откровения. Поддержать кого-то другого, добродушно и ласково коснуться – было совершенно нормальным поведением для Эвелис, которая будучи танцовщицей не боялась выражать свои эмоции именно жестами и прикасалась к другим людям по нескольку раз на дню. Но то были просто люди и обычные необходимые при работе телесные контакты. В прикосновениях к ее удивительно новому знакомому, изначально что-то было совершенно не такого. Начиная от простого касания руки и заканчивая бережной заботой, с которой мужчина перевязывал ее тонкую ножку платком. А если учесть иные эпизоды, например, момент их первой встречи в клубе, когда Алиса оказалась зажатой к двери, стоило бы признать, что даже этот темно-синий взгляд мог не только затягивать в свои глубины. Он еще и обволакивал, касался и согревал. К собственному счастью, Иви знала пока лишь только как он мог согреть, познание его как охлаждающего и леденящего душу средства ей еще было недоступно. Именно ее, эти синие огни лишь побуждали к чему-то ей самой пока неизвестному, словно вытягивая наружу то, о существовании чего она даже не догадывалась, от чего не редко смущали ее. И как не странно, это было то самое противоречивое действие, когда с одной стороны, сила их влияния настораживала и пугала, требуя уступить и отвести взгляд, но с другой… хоть и неизведанная, а все-таки свобода, которую они так ворошили в кроткой девичьей душе, была слишком приятной, чтобы попытка отвернуться стала сродни суициду.

Еще более странным было то, что осознание нового амплуа привлекательного бизнесмена в качестве вампира, отнюдь не испортило волшебства немногочисленных телесных контактов. Наоборот, теперь, Роше будто бы до изнеможения требовалось периодически протягивать руку и дотрагиваться до него, чтобы проверить, что он настоящий, правда существует и все, что она пережила за одну бесконечную ночь и вправду случилось именно с ней.

Подобно желающему чего-то до боли схожего, инкуб накрыл пластичную руку своей, и гладкая щека под ее горячей ладошкой оказалась существующей. Совершенно настоящие губы коснулись чувствительной бархатной кожи, заставляя девушку напрочь позабыть о сожалениях по поводу ее слишком открытой натуры. Значит, ей не померещилось, и она действительно пыталась оттереть алую капельку с его щеки в летящем через пол города автомобиле. Нежное прикосновение пустило вальс мурашек по ее протянутой руке, под светлой кожей перенося тепло от горячей ласки до самого округлого плеча и дальше, подобно крови пульсирующей в тоненьких жилках. Эвелис почти ощутила, как будто бы Жан-Клод сам провел одним теплым пальцем вдоль ее руки, заставляя цифры на близстоящем мониторе подскочить, а девушку тихонько и судорожно вздохнуть.

Согревающая и успокаивающая атмосфера в палате, расслабила и ее уставшее тело, вперемешку с лекарствами даруя избитой девушке некоторое время без каких-либо болезненных ощущений. Но это не повлияло на ее чуткую внимательность, с которой она прислушивалась к словам вампира, явно улавливая в них именно тот намекающий окрас, что так усиленно им и придавался.

- Благодарить за мое спокойствие стоит далеко не смелость. Скорее слишком большое количество лекарств, болезненных ушибов и ошеломляющих впечатлений, - Иви тихонько вздохнула, но ее маленькая попытка улыбнуться, да и спокойное выражение лица в целом, свидетельствовали о ее чудной черте характера. Она не злилась на какие-нибудь вымышленные божества за подобные перевороты в ее судьбе. Не метала вещи, не кричала и не искала подставных виноватых, на которых можно было бы попытаться выплеснуть боль. Возможно, это демонстрировало насколько сильной и самостоятельной духом выросла единственная оставшаяся в живых из детей семейства Роше. С другой же стороны, именно это и играло против девушки, так как вынужденная резко стать крайне самостоятельной она не умела просто так изливать душу и жаловаться.

Тем не менее, Жан-Клод был совершенно прав. Эвелис еще очень многое предстояло выяснить. И какой бы сейчас уставшей она себя не чувствовала, как бы долго ее мучительное состояние не позволяло ей отодвигать эти сложные темы на будущее, в итоге, ей все равно придется собраться с духом и нырнуть в этот омут по самую рыжую макушку, чтобы наконец-то разобраться. Желая как-то жить дальше, ей нужно понимать все, а пока, она справлялась с осознанием того, что рядом с нею в палате сидит и держит ее за руку вампир, которому она неоднократно обязана жизнью, и за всем этим, остается намного больше сокрытого, но постоянно нависающего подобно слабо-уловимому аромату. Изумрудный взгляд частично утратил фокусировку, обращаясь куда-то внутрь, к череде картинок с предыдущей ночи. Некоторые из них принц уже разъяснил, и они стали понятными, а вот Лис вдруг осознала, что она в свою очередь не сказала ему ничего, хотя должна бы.

- Ох, простите мне хотя бы мою несообразительность, ведь мне первым делом тоже следовало с Вами объясниться, - озадачено начала Иви, так, как только поняла, что она даже не попыталась извиниться перед ним за то, что и сама не сказала ему про телекинез. А еще, ей же нужно было обсудить с ним того странного мужчину из клуба. Жан-Клод, возможно из-за ее состояния, его учтивости и заботы, обо всем молчал, но если она требовала чего-то от него, то будучи честной просто не могла умалчивать. Снова сконцентрировав свой яркий взор на спокойном мужском лице, Алиса помолчала настраиваясь на то, что в ее жизни случалось лишь единожды – она решила обсудить с гостем телекинез, о котором до этого говорила только с братом.

Практически одновременно с тем, как с одной стороны посиневшие от удара губы девушки разомкнулись, распахнулась и дверь в палату, впуская уже знакомое рыжеволосому хореографу личико. Роше, уже давно решившая, что в такое время ребенок сладко спит дома, крайне удивленно уставилась на приближающееся к ней дитя, мысленно задаваясь вопросами относительно наличия мудрости у родителей девчушки. Но первоначальное удивление не шло ни в какие рамки в сравнении с тем, которому оно уступило, стоило девочке заговорить. Эвелис не на шутку растерялась, так как внезапная реальность о которой напомнило юное явление, только сейчас намекнула танцовщице и на причину многих других странностей. Поведение врачей, обходительные, но посматривающие с подозрением медсестры, странные вопросы и проверки на наличие укусов… на нее так странно реагировали потому, что в больницу ее привез вампир? Зеленые глаза с любопытством переметнулись на мужской профиль, как будто желая счесть с него все ответы. Ведь Иви действительно еще даже не догадывалась, что ее в больницу привез не просто вампир, а всеми узнаваемый и вызывающий совершенно разные и противоречивые мнения принц.

- Нет ничего постыдного в страхе, если он разумен, - отозвалась рыжеволосая, практически насильно отталкивая свое смятение на задний план. Если она и хотела что-то спросить у Жан-Клода, делать этого при девочке она не могла. Понимая, что сказанное ею вряд ли подходило для общения с ребенком, девушка виновато улыбнулась. Затянуть девочку к себе одной рукой она не могла, а значит, оставался единственный вариант.  – А он тебя когда-нибудь обижал? - Морщась от боли, напрягая и без того ушибленные мышцы, путаясь в многочисленных проводах, датчиках и капельницах, игнорируя подступающие головокружение и тошноту, и невесть какие еще неприятные ощущения, Эвелис осторожно села, а затем, с пыхтением символизирующим очень тяжелый труд, вылезла из-под одеяла. Сидевший на краю кровати мужчина ничуть в этом не помешал, напротив, возможность держаться за обе его руки своей единственной уцелевшей, стала для нее настоящей опорой в этом нелегком процессе. Наконец показались оголенные до самых коленок ноги Иви, которые она опустила на пол, чтобы усевшись и наклонившись оказаться почти лицом к лицу с маленькой девчушкой.

- Плохими и опасными могут быть любые существа, и не важно вампиры они или люди. Даже домашний кот может поцарапать, - с ласковой улыбкой, глядя на девочку сверху вниз, заметила Алиса, кончиками пальцев перетянутой в бинты руки оправляя непослушные детские волосы. – Но если папа тебе чего-то не разрешает, тебе стоит его слушаться, папа не желает тебе плохого, хоть и может ошибаться, - при этом выражение лица девушки резко изменилось на игривое (насколько ее нынешнее состояние вообще могло способствовать мимике), - плохой вампир-то тут я! – резко вскинув руки и зашипев подобно кошке, танцовщица сделала движение прикидываясь будто пытается поймать девчушку, и та, запищав наперебой с задорным детским смехом побежала из палаты.

Иви тоже сделала резкое движение, притворившись будто собирается бросится в погоню, но почти тут же тяжело осела обратно на кровать, с болезненным стоном пытаясь инстинктивно прикрыть лицо обеими ладошками. Только касание к воспалившимся побоям вызвало еще больше резкой боли и тихо выругавшись на французском девушка отдернула руки от своего лица, как от огня. От боли в особенно чувствительных нервных окончаниях на кончике носа, на щеки проступили сверкающие в тусклом свете предательницы, окропляющие солено-раздражающими ощущениями свежие ссадины.

- Бесподобно, - слетело с ее уст в такой расстроенной и горькой эмоции, что девушка чуть не расплакалась от одного звучания собственного голоса. Эвелис наконец оказалась на грани того, чтобы выплакать наружу все накопившиеся за предыдущую ночь несчастья.

Подобно прорвавшейся плотине, печальные эмоции и страхи Эвелис пролились наружу, потоками кристально чистых слез, разъедающих своим соленым составляющим ссадины, посмевшие осквернить красивое лицо. Она никогда не была особо умелой лицемеркой, но с событиями предыдущей ночи справлялась насколько была способна, утешая себя различными сравнениями, напоминая себе, что многие в ту ночь погибли или получили значительно более опасные увечья пока ей еще очень даже повезло. И все же, такие притянутые за уши причины радоваться, никоим образом не могли заглушить нотки сковывающего ужаса, ощущения совершенной потерянности и безнадежности. За всеми открытиями, она каким-то образом позабыла о том, что сама спасла многие жизни раскидав нападавших по всему клубу. Впрочем, выражением огромного волевого потенциала было уже то, что она не запуталась окончательно и не забыла в этом всем, кем является сама.

И вот сейчас, внезапный миг накатившей слабости, подкрепленный заботливыми касаниями Жан-Клода, буквально разбил вдребезги тот хрустальный купол, под которым словно самые драгоценные и беззащитные розы, цвели самые потаенные и чувствительные переживания Иви. Выросшей достаточно самостоятельной, она не редко смущалась выражать эмоции при окружающих, особенно столь сильные и жалобные как слезы, но почему-то, в компании Жан-Клода все было иначе. Она знала его еще очень мало времени, да и то, хотя думала, что очень хорошо знала, на самом деле оказалось, что ей не было известно о нем практически ничего. И все-таки, при нем любые ее эмоции или мысли всегда казались совершенно уместными и разумными. Что бы она не делала, какие бы мысли не роились в ее огненной голове, постоянно казалось, что он понимает все это намного лучше, чем она сама смогла бы выразить словами. И это влияло на нее, побуждая наконец-то эгоистично воспользоваться возможностью и выплеснуть все те ужасные чувства, которые она уже сутки копила на сердце.

Не без помощи Жан-Клода, девушка осторожно подняла обратно на кровать свои босые ноги и практически скрутилась в успокаивающем кольце рук маленьким, беспомощным комочком, тихо проливающим свои соленые слезы. Она не только позволила мужчине осторожно притянуть ее, но и помогла, прижимаясь плотнее, не уступив лишь желанию спрятать свое искалеченное лицо во избежание еще больших болевых ощущений. На данный момент Алисе стало совершенно все равно… как это там выглядит со стороны, кто там из них страшный и опасный вампир… если бы кто-то хотел ее убить, данный момент беспомощности был самым подходящим для такой задумки. Эвелис же за непреклонной силой ощущала лишь надежность, безопасность и заботу. Сжавшись поплотнее, словно бы монстры в масках вновь пришли за ней, она чувствовала себя совершенно защищенной, не смотря на всю ту ненавязчивую осторожность, с которой Жан-Клод придерживал ее содрогающееся от плача тело.

- Вам не нужно решаться на такие неудобства ради меня, - постепенно успокаиваясь и уже переставая всхлипывать отозвалась танцовщица, - это, наверное, глупо, но прошлой ночью я больше испугалась не самой смерти, а того, смогут ли родители перенести потерю второго ребенка… Теперь уже они меня не потеряют. Так что все хорошо…

В палате на некоторое время повисла тишина и даже она больше не казалась девушке тяжелой. Ее плечи уже перестали подрагивать, а вскоре она перестала и шмыгать носом. Вытирать щеки она конечно так и не решилась, не смотря на то, что царапины чесались.

- Простите, - тихо и все еще немного судорожно вздохнула Иви. Ее обычные смущения и самостоятельность постепенно возвращались обратно, свидетельствуя о том, что ей стало намного лучше. – Мне это было очень нужно… - ей хотелось поднять свое израненное личико, чтобы посмотреть на красивое и практически всегда спокойное лицо. Практически, потому что она, позабыв многое, все-таки отчетливо помнила сапфировый взгляд, сопровождавший ее даже до операционной уже в больнице. Этот взгляд впечатлил ее настолько, что ей до сих пор казалось будто он еще в автомобиле жил своей жизнью и плыл по салону ей навстречу.

Но поднять голову она все же не смогла. Вдоволь наплакавшись, она почувствовала успокаивающую невесомость, а от присутствия Жан-Клода она начала практически тонуть в океан тишины и безопасности. Его руки, ткань его рубахи, слегка щекочущие кончики волос, приятный голос и даже еле уловимый ее уставшим от лекарств носиком приятный аромат – все утаскивало ее в пучину спокойствия и даже оздоровительного сна. И правда, так и не поднятая голова потяжелела и девушке стало вовсе лень шевелиться. Она уже не хотела посмотреть на его лицо, в страхе что малейшее движение развеет это волшебное чувство совершенной безмятежности.