ПЯТЫЕ-ШЕСТЫЕ ИГРОВЫЕ СУТКИ
[1 октября; вторник; ночь]
Первый акт подошёл к концу. Завершился и единственный антракт. Арно не знал, будет ли счастлив тем, что увидит, выйдя на сцену вновь. Начался второй акт.
Главные герои, принц Тамино и его новый друг Папагено, метались в тёмных недрах старого храма. К ним присоединялись новые действующие лица, приключеия в храме подходили к концу. А после на сцене сменились декорации. И внимание зала приковала к себе изящная фигурка исполнительницы главной женской роли - певица, которой достались партии Принцессы Памины. Что было характерно для оперы нового времени, певцов стали учить иначе, наедать себе внушительный вес больше не было необходимости. И многие молодые исполнители и исполнительницы теперь радовали зрителей не только вокалом, но и схожестью с задуманными образами прекрасных и юных созданий. Если прежде в опере чаще зрителю требовалось напрягать воображение, чтобы визуальный образ певца состыковался с тем, кого он по замыслу произведения играет, то теперь стало полегче. Прекрасная Памина была в самом деле прекрасной, молодой и тонкой, да, с очень выразительной грудью, но и с очень тонкой талией.
Итак, Памина проснулась, пятнышко света во мраке сцены, такая юная и светлая. Гримёры постарались, сделав деве из накладок просто водопад русых волос. А костюмеры обрядили певицу в изящное длинное одеяние из нескольких слоёв белоснежного шифона. Весенний цветок, а не дева! Но миг нежности длился не долго. Из темноты появилась грозная мать Памины, волшебница, Царица Ночи, блистательное зло. Собственно, её и играл Арно. Так, роль второго плана с несколькими выходами. Зато какой образ!
И в гриме его оставили бледным, белокожим, нарисовали на лбу узор чёрными стразами, напоминающий эльфийский венец и усугублявший «злодейский» излом загримированных бровей. На золотые его волосы надели высокую чёрную корону с острыми неровными зубцами из лёгкого современного сплава, сплошь усеянную чёрными мерцающими камнями. А его мантия, расшитая узором на манер павлиньих перьев, обладала таким длинным шлейфом, который полностью укладывался на сцене по сценографической задумке только тогда, когда Арно, пройдя из одного края сцены в другой, останавливался у ложа проснувшейся "дочери".
Музыка вступила, пока молчавший ещё певец вышагивал этаким столпом тьмы навстречу хрупкому созданию в лепестках белого шифона. мать и дочь, полные противоположности. Если предыдущие исполнительницы партии под мантию надевали практически катурны, очень высокую платформу, чтобы смотреться грозно и величественно, то Арно этого не потребовалось. Его рост чуток переходил отметку в один метр и девяносто сантиметров, а с учётом высокой короны на золотой голове он и вовсе был внушительной фигурой рядом с миниатюрной партнёршей по сцене.
Пока Арно шёл, вернее, скользил вперёд, то даже не касался ногами сцены для пущего эффекта (режиссёр сам настоял, выяснив возможности вампира, хотя сам певец полагал, что зрителей, тех, кто поймёт, что он правда не касается ступнями пола, может такое поведение напугать, и всё же мантия скрывала его ноги, не выдавая секрета). Он обводил "безумными" глазами зал. Наклеенные опахала антрацитовых ресниц искрились приклеенными на кончики блёстками в свете прожекторов мерцал и его бирюзовый взгляд. Корона сияла гранями страз, мантия с шёлковым шелестом всё тянулась и тянулась за ним, раскладывая изумительной работы расшитый шлейф. Царица Ночи в исполнении Арно была лишь непривычно белокура, но бледное лицо, изогнутые гримом брови и алый вызывающе-яркий рот убирали из его облика миловидность. Если он и был сейчас красив, то такая краса была призвана отталкивать и пугать своей остротой.
И хотя Арно играл лицом, изображая ярость, клокочущий гнев на грани безумия, он сам очень волновался, и вскоре всё же увидел, что в ложе, соседней от той, что занимала Софи, сидели вампиры! Жан-Клод был здесь! Он был жив! Арно внутренне затрясло от нахлынувших эмоций, он замер, прекратив своё движение в дюйме над сценой лишь на краткий миг. Он никак не мог выразить свою радость. Никак не мог поздравить с победой. И огромная масса навалившихся на него радостных и чрезвычайно жгучих переживаний хлынула за край того, что он мог спокойно вынести сейчас. В нынешнем образе во имя сцены он и улыбки не мог себе позволить. И стоял на месте не дольше секунды ведь. Задержку его могли прочитать скорее одни лишь вампиры. Он вновь двинулся вперёд, но думать об образе сейчас оказалось немыслимо сложно. Эмоции нужно было выплеснуть. Их было слишком много! Тогда Арно перенаправил весь бушевавший ураган чувств из самого себя в своего персонажа. Пора было вступать. И Царица Ночи осталась на сцене, вытеснив личность актёра. Всё клокочущее в нём ликование, облегчение, преклонение он переиначил в эмоции волшебницы в чёрной короне. Он остановился над хрупкой фигуркой партнёрши по сцене и раскинул над нею руки в стороны. На кончиках его пальцев зловеще сверкнули длинные стальные накладки, имитирующие орлиные когти.
Он вскинул голову и вступил:
- Ужасной мести жаждет моё сердце! – запел он на немецком: -
Я беспощадна!
Я беспощадна... Жажду мести я!
Должен узнать
Зарастро ужас смерти,
Зарастро ужас смерти,
А если нет, так ты не дочь моя!
Не дочь моя!
Больше ты не дочь моя!
Больше ты не дочь моя!
Так знай, что больше ты не дочь моя!
Когда он пел, на контрасте ярко накрашенного рта были прекрасно заметны вампирские клыки. Зрители ещё в первом акте заметили, что Царицу Ночи играет вампир. И в антракте по фойе шёл не всегда одобрительный слог. Некоторые начали негодовать, что «и сюда добралась нечисть». И прочее в таком же печальном духе. Благо, Арно шепотков не слышал. Но не сомневался, в общем-то, что без них не обойдётся. Многим будет не важно, на сколько удивителен его голос. Многие даже не заметят, что он мужчина. Высокий воротник из чёрных глянцевых перьев, визуально довольно узкий и строгий вокруг его горла, он прятал кадык. А при внешности Арно и его бесформенной величественной мантии было не так уж и очевидно, что он мужчина. Вернее, не так уж очевидно тем, кто не желал этого видеть. Но не видеть, что исполнитель вампир было просто нельзя. Он то и дело сверкал клыками. Арно перестал переживать насчёт Жан-Клода, и понемногу его сердце, видимо, ещ ё не отвыкшее от наполненности терзаниями, затопило переживаниями, что зал его не примет. Зрители увидят в том, кто играет чудовище, не меньшее зло и на самом деле. И его голос, его талант, его игра уже не будут иметь никакого значения для оглохших от негодования людей.
Но он пел, он кипел тёмной страстью своего героя, его голос звенел так высоко и поразительно чисто, что от силы его вибраций у кого-то из особо чувствительных дам началась тихая истерика. Он передал всю бурю своих чувств в придуманное сердце Царицы, отдаваясь её страстям.
- Навек тебя оставлю,
Живи одна в позоре!
Из сердца вырву с корнем
Даже память о тебе.
Оставлю! Забуду! Вырву с корнем
Даже память о тебе.
Даже память,
Даже память о тебе!
И ты одна
Погибнешь в униженье!
Вам... вам... вам, боги мщенья,
Вам даю обет!
Обращаясь к богам мщения, он смотрел на ложу, занятую Жан-Клодом, Герартом и их спутниками. Вскидывал руку с мерцающими стальными когтями на длинных пальцах и выводил безумно высокие ноты. Кольца манжеты не давали чёрному рукаву оголить воздетую руку, а лишь натягивали чёрной газовой плёнкой на манер крыла летучей мыши ткани его одеяния.
Он закончил, ощущая лишь биение сердца стоявшей рядом певицы, гулкое, быстрое, встревоженное. Когда ария закончилась на своём яростном пике, Арно с ужасом понял, что первые мгновения после арии заполнила гулкая, абсолютная тишина в зрительном зале. Он чиркнул взглядом и увидел, как какую-то даму выносят из ложи в состоянии обморока, другая леди прижимает ко рту кулачки и давится беззвучными рыданиями, её взгляд был невидящим и влажным. И всё ещё над роскошью зала висела тишина, которая показалась Арно вечной.
«Они в ужасе!» - мелькнула первая паническая мысль.
Через краткий миг после окончания партии Царицы Ночи сцена погрузилась в полную темноту, упал занавес, чтобы даже крайне хорошо видящим во мраке зрителям-вампирам не открывалось сценических тайн. Всё происходило быстро, чтобы Царица ночи исчезла так же резко, как и появилась.
Арно метнулся за сцену в полной темноте, и занавес тотчас подняли вновь, как только весь его пафосный шлейф с неё утащили работники театра. А из зала пришли громовым раскатом задержавшиеся на паузу пугающей тишины аплодисменты. По их жару Арно понял для себя, что если кто-то его и не принял, это не страшно. Ибо те, кто принял, рукоплескали ему так бурно, что сама пауза до оваций была бесценна, она показала то, как зрители были потрясены, а не то, как они были напуганы или разочарованы.
Действие оперы длилось дальше, кто-то рядом шептал, как ему жаль тех, кому ещё предстоит петь, ведь до окончания оперы было ещё не мало арий и действа на сцене. А один из помощников режиссёра уже расцеловывал застывшего Арно в щёки и шептал ему торопливо:
- Какой талант, мой дивный мальчик!
"Дивный мальчик" был лет на сто пятьдесят старше умудрённого деятеля искусств.
Отредактировано Arno (14.04.13 22:40:18)