От начала времен человечество пыталось предугадать одну единственную вещь – что встретит его на новом месте? И как? И Кто?  Возможно, именно из-за этого и совершались миграции доисторических племен (плевать на динозавров, метеориты и плодородные земли), а Эрнан Кортес вовсе не был ослеплен жаждой быстрой наживы, цвета золота,  а просто-напросто искал мифический  шоколад и нежную ваниль, чтобы покрыть им фирменный торт своей матушки. Да и в космос ученые рвутся вовсе не ради торжества науки, вовсе нет. Побойтесь Хокинга, какой прогресс? Потратить тысячи долларов, чтобы изобрести ручку, которой можно писать в невесомости, когда твой сосед по шаттлу обходиться обычным карандашом? О нет. И внеземные цивилизации не обнаружены лишь по причине того, что не найден тот единственный повод похвастаться перед зеленокожим трехпалым инопланетянином. Кубик Рубика? Китайская ловушка для пальцев? Радужная пружинка, шагающая по лестнице?
Люди всегда были любопытны и осторожны в больших и малых путешествиях. И одинаково пытались не преувеличивать собственных ожиданий перед тем как сделать шаг за пресловутый «предел, того что вижу», чтобы после не расстраиваться.
Поэтому Доминик готовился ко всему – к предсказуемой мстительности руководства, оскорбленного в лучших рабовладельческих чувствах. К ревности коллег, мнивших себя его друзьями, обиде друзей, которые коллегами почти и не были. Конечно же отчасти фантазировал, что стены театра содрогнуться от восторженного вопля, но …
«Фокс» встретил его как супруга, встречающая веселенького мужа в половину пятого утра на кухни. Она уже не спит, он еще не ложился. Она с газетой и чашечкой кофе, он с ботинками, зажатыми в руках, а за спиной тридцать лет совместной жизни. И вроде надо бы закатить безобразный скандал, который в прежние времена обязательно свелся бы к жаркому сексу на столешнице, но зачем? Вместо этого она поцелует его в сизую от щетины щеку, а он обнимает её за приятно округлившуюся талию. И пошлепает в спальню, ну разве что ущипнув напоследок, намекая чтобы детка не задерживалась. К чему экстрим, когда есть добротная кровать?
Образно говоря, Доминик так же «шлепал» в знакомую «спальню», не встретив особых препон на пути – охранник приветственно махнул ему рукой, не отвлекаясь от сканворда; ассистентка режиссера чирикнула что-то напутственное в сторону репетиционного зала, упархивая прочь. А уборщица все так же прыскала водой на разлапистый фикус, выживающий явно вопреки заботам о его благополучии.
— Мистер Бёмер, как вы думаете, что ему нужно?
— Свет, тепло, суперфосфат,   — заученно оттарабанил «великий знаток цветоводства», возведенный в сей престижный ранг по одной лишь причине наличия маленького сына.
«А был ли отъезд?»   - с убийственной ясностью спросил сам у себя Доминик, толкая дверь в освещенную залу.
Да. Любопытство, завышенные ожидания …
Вот еще одна жестокая правда – вы никогда не будете довольны увиденным. Ни космический ландшафт, ни заросшие леса Амазонки, ни расстилающийся под ногами луг не ответят вымышленным картинам, роящимся в разуме. И тогда в груди проклюнется крохотный росток страха перед разочарованием.
Разномастные «детки» уставились на него, появившегося в дверях, как на посланца небес, забывшего подзарядить нимб и забрать крылья из химчистки. Оборотня омыло изумлением, восторгом, опасением и плохо прикрытым  «WTF?!», так что честное слово, пришлось  покоситься в зеркало, чтобы убедиться, что его одежда ничем не выделяется. Не из страха, что он заявился через полгорода в одних лишь трусах в аляпистый горох, или в ковбойских чапсах, позабыв поддеть под оные джинсы. Благодаря последним месяцам приходилось следить, чтобы не выскочить в магазин в костюме от Армани – без всяких шуток.
Но нет, на нем был обычный казуальный наряд. Целый. Так в чем собственно говоря дело?
— Доминик! – из-за спин ребятни (десяток незнакомых, юных лиц, с трудом разменявших двадцать лет) выскочил режиссер, так же оставшийся верным себе.  — Добро пожаловать! – чередуя кнут и пряник, а елей с серный кислотой.  — Прискорбно, что твое путешествие не оказалось таким уж плодотворным. – по его меркам потратить полгода на один лишь спектакль было почти провалом, если не сказать закатом карьеры. Оставалось только догадываться, сколько раз кости сбежавшего посреди сезона солиста перемалывались в коллегиальной центрифуге. — Но главное что ты вернулся, мой мальчик. – лучившийся довольством мужчина откатился от обтекающего верльва и, воздев руку к потолку, потряс увесистой пачкой либретто. — А мы ставим «Mamma mia»! Сделаем так, чтобы все выпускники Сент-луиса побывали у нас еще школьниками!
И после вводной туман только сгустился, оставив Доминика разбираться в клубившихся эмоциях. Причем весьма безуспешно.  Слишком сильным был контраст с Оророй, которая несмотря на свою сонливость, замахнулась на злое и опасное произведение. А здесь… искристый бурлеск истории, воспевающий культ восьмидесятых годов.
Не слишком ли навязчивая насмешка, вернее попытка таковой стать? Ему совершенно «случайно» не подобрали подходящей роли, о чем собственно говоря и предупредили. Дезертирство порицаемо во всех кругах и театральных тоже – нельзя предавать семью во имя личных целей. Капоне был бы доволен изысканной строгости.
Свинг. Хор. Взгляд из-за кулис.
Возможно  от него ждали другой реакции, возможно следовало повременить и выгадать удачный момент, чтобы не быть облаиваемым моськами слоном императора, но не родился еще человек способный переупрямить Доминика Бёмера. И вдоволь насладиться его поражением.
Оборотень попросту не дал им и шанса, спокойно приняв тоненькую папочку с партиями. И с полной отдачей влился в сырой прогон, отрешаясь от реального мира. Когда работа начинает раздражать – впору искать новую. А злиться на брошенный вызов попросту глупо.

Отредактировано Dominic Boehmer (23.07.15 12:12:12)

Впрочем, дело обстояло не то чтобы совсем ужасно, как могло показаться на первый взгляд. Трудности ассимиляции постепенно сходили на нет, превращая настороженного, как морской еж под пяткой купальщика,  актера в нечто куда более пластичное и гибкое. Напоминавшее, что при всех попытках строить из себя согбенного опытом и жизненными бурями старца, он был еще довольно-таки молод. Не настолько, чтобы скакать по жизни, задрав хвост выше головы, но и не так, чтобы сидеть все время на выставленных в ряд стульях, спесиво поджав губы. В их профессии никоим образом нельзя было костенеть, цепляясь за одно лишь амплуа, прекрасно зная, что совладаешь с ролью неоднозначного и такого одинокого злодея, толком даже не вспотев.
К тому же, в истории было куда больше второстепенных персонажей, нежели центровых, так что,  убиваться особенно и не стоило. Разве что… было бы занятно побыть Биллом Остином, отдавая должное фотографиям из того самого Альбома, что пылился в старой коробке на чердаке его матушки. Раскованные хиппи, дети цветов, кто бы мог подумать такое про сдержанного юриста, верно?
А после всех треволнений последних недель может, и нужно было получить немного удовольствия от сущей безделицы, не держа в голове строгого сценического плана, отдаваясь во власть веселого безумия? И представая в непривычном амплуа шута.
–… Очень много массовых сцен, так что солисты, не расслабляйтесь. Софи! – Доминик против всяческого ожидания вздрогнул, не понимая, откуда бы та могла тут взяться, мягко говоря, при свете солнца. И только спустя пару секунд осознал свою ошибку, находя взглядом миниатюрную актрису. Та стояла на небольшом возвышении, окончательно запутавшись в вероятностях, кем бы мог быть её отец, в то время как вокруг уже клубилась разгоряченная толпа из гостей, равнодушная к смятению юной барышни.  Положив руки на предплечья соседей, они кружились вокруг, подхватывая малютку на руки и передавая друг другу,  не давая ей самой и шага ступить.
И видимо режиссеру что-то не понравилось именно в этот момент, поскольку музыка замолкла и танцоры замерли, поддерживая героиню на руках.
– Не нужно так  напрягаться, милая, доверьтесь партнерам они не уронят. – та согласно кивнула, но почувствовала пресловутую уверенность только на подмостках. – Попросите уроков у нашей милой Эвелис, она не откажет. – оборотень мигнул и отвлекся от изучения либретто, (хотя особо утруждаться не стоило, поскольку тексты этой группы наверняка знали все, вольно и невольно) находя взглядом точеную фигурку хореографа, чувствуя необъяснимо облегчение. У мисс Роше было невероятное чувство такта и стиля, что возвышало её над прочими представителями профессии, несмотря на довольно-таки юные годы. Олимп и должен покоряться таким, молодым, дерзким и безмерно талантливым.
– Так, ну давайте тогда немного похулиганим, а то вы все какие-то напряженные. Доминик, Джулия, прошу. – режиссер перевернул несколько страниц и дал отмашку дирижеру.
– … надо немножко освежить фасад!
– О да брось, шедевр не нуждается в улучшении! – он приобнял партнершу за талию и тут же гротескно склонился, получив причитающийся тычок в солнечное сплетение. Джулия уносилась разгневанной фурией под свист и смешки «статистов», вынуждая горе-любовника действовать. И действовать незамедлительно.  Поймать за руку, притянуть к себе, удерживая неуступчивую недотрогу.
Единственной сложностью для него было придерживаться обычных человеческих возможностей. Все уже смирились, что пластика у чертова Бёмера сродни движениям охотящегося кота, подобной легкости достичь может каждый, но порой стоило определенных усилий не забываться и, например, не держать партнершу в одиночку. А то и на одной, полностью выпрямленной, руке, как невесомую  бабочку.
Поэтому такие роли, как недотепистый бармен, раззявивший рот на кусок, не подходящий ему по всем параметрам,  в первую очередь, из-за своей легкомысленности, были на редкость полезны. И почему ему не доверяют, неужели из-за склонности провожать взглядом каждую симпатичную девушку, несмотря на все заверения о вечной любви.
– И-и-и, пока достаточно! Это было великолепно. Миз Эвелис, а как на ваш взгляд? – режиссер оглянулся на хореографа, словно бы ведя безмолвный разговор, подвластный только тем, кто был облечен властью руководить актерской братией.

Итальянские страсти вызывали неподдельный интерес зрителей, успешно выдергивая актеров и реальности, подменяя серость стен и узость вечно загруженных улиц ярко-раскрашенным задником, от которого веяло спокойным дыханием Эгейского моря. Пряная соль ложилась на губы вкупе с солнечными поцелуями, затмевая все неурядицы, сводя на нет все радости той, другой, лежащей за порогом жизни, давая шанс побыть кем-то еще. Не-мужем, не-отцом, не-человеком. Или не-зверем, чего уж там.
Пусть и приходилось за то расплачиваться хлесткими пощечинами, да вести себя так, чтобы каждый мог справедливо подумать – «Ну, не идиот, ли?»
Партнерша сыпала молниями из глаз, упрямо не сдавая позиций, но даже ссора это контактный бой. И любая перепалка сопровождается случайными прикосновениями, отсылками к тому же жаркому танго, пробуждавшему томление. Потому, раня незадачливого любовника, она попадалась в сеть сама того не замечая.
Потирая «ушибленную» щеку, Доминик, пребывая на тонкой грани между ролью и собой любимым, неуверенно прошелся по сцене, словно продолжал прерванный скандал, выбираясь-таки на поверхность из искристого летнего полдня. И уселся на край рампы, свесив ноги вниз, сдувая с глаз привычно прилипающую челку, наконец, улыбаясь своей спокойной улыбкой, мало походившей на гротескный оскал персонажа.
– Эвелис, вы как всегда захваливаете меня, чтобы потом растерзать на клочки за слишком жесткие руки? – нарочито «испуганным» голосом уточнил Бёмер, намекая миз Роше, что вновь такая уловка с ни мне пройдет. Что ему более чем знакома способность столь привлекательной девушки играть роль плохого, очень плохого полицейского. И это без вспомогательных ухищрений вроде избиения наволочкой, до краев наполненной засохшими пряниками. Только взглядом и гневными интонациями, гремевшими в зале, как столкновение булатной стали с кремнем.
– За что, жестокая, за что? – прочие актеры засмеялись, постепенно теряя интерес к беззлобному, почти дружескому обмену подколками. Да и режиссер не был настроен прохлаждаться, наметив себе новых жертв.
И, воспользовавшись получившейся индульгенцией, Доминик спустился в зал, присаживаясь рядом с Эвелис, дабы насладиться зрелищем, а так же не получить случайный напутственный пинок и не совершить это же путешествие без какого-либо желания.
– Наконец практически безымянная роль, – вполголоса произнес мужчина, ловя себя на том, что на самом деле рад подобному обстоятельству. После Ороры хотелось если не отпуска (ага, так ему кто и дал, особенно гордость, посидеть без дела, так сказать, на шее, свесив ножки), то хотя бы передышки от пристального внимания.
– Себастьян, – сверился с распечатанным либретто. – Вру, имя все-таки есть. – к тому же, это невольно возвращало его во времена творческой «юности», когда прорывом был шанс сыграть, причем сыграть далеко не в первом составе, яростно настроенного Клопена, тем самым подстегивая мадемуазель Фортуну в единственно верном направлении. К славе.
И все же, первая сырая репетиция больше всего напоминала миграцию пингвинов на оторвавшейся льдине. Невообразимое число раз исполнители вымеряли расстояние от кулисы до кулисы, перебрасываясь ничего не значившими фразами и огрызками реплик, толком не отрывая глаз от только выданного текста.
– Пингвины готовящиеся к политическим дебатам, – подытожил Доминик, думая про себя, что за такого кандидата в президенты можно было бы и проголосовать.
– Может, отлучимся на кофе? – наконец сдался, окончательно устав от раздававшегося то в одном, то в другом углу: «Так, а если так?» – возгласа, создававшего нелепый ритм. – Готов поспорить, нашего отсутствия никто даже не заметит.

Доминик покаянно склонил голову, признавая справедливость «критики», хотя ни для кого уже не было секретом (ни для кого, прежде участвующего в постановках «Фокса», потому-то молодые вводимые актеры нет-нет, да взволнованно поглядывали на крайне эмоциональный разговор не последних людей в труппе), что этот спор давно вошел в разряд постоянных ритуалов.
Перевести рычаг дросселя вверх, постучать ногтем по танцующей гавайской девушке, чтобы та выдала пару соблазнительных па. И направить птицу с серебристыми крыльями в бескрайнее небо, наплевав на пристяжные ремни, ключи зажигания и прочие мелкие обывательские неурядицы. Постучать, перекреститься.
И дать невероятно талантливому хореографу всласть пошипеть на неподдающуюся пластику попавшегося назубок актера, ужаснуться сценам, так называемым камням преткновения, на которых постоянно происходили какие-то ошибки. Заплетшийся текст, превратившийся в Ёрмунганда, вонзившего клыки в собственный хвост, неточные движения, развороты не в ту сторону, из-за чего оказываешься к зрительному залу спиной – все те огрехи, стружки, которые должны быть сняты за долгое время репетиций, чтобы генеральный прогон был идеальным. А премьерный показ –искристо прекрасным.
Как теплого цвета глаза девушки, зорко вглядевшиеся в его невозмутимое лицо, явно расслышав невероятную по смыслу фразу. Как, хоть кто-то может не желать оказаться на авансцене, облитым светом софитов, как древний идол, омытый молоком и кровью поклоняющихся людей? Разве в этом не крылся истинный смысл их братии, так с чего бы такое равнодушие к славе и признанию? Бёмера подмывало намекнуть, что от всего, даже от горних высей невольно устаешь, а иногда расплата за известность становится слишком… жестокой. Перед глазами порой возникало перекошенное отчаянной яростью кукольное личико, тонкий фарфор крошащийся лепестками и трещинами, визгливый шепот. «Ты же обещал быть со мной!»
– И когда у нас премьера? – верлев только что не подскочил на предательски скрипнувшем кресле, выдернутый из не самых благословенных воспоминаний  вкрадчивым голоском Эвелис. Да, как-то про слона он не уточнил.
– Кажется, в начале июня, - Доминик на всякий случай сверился с обложкой, на которой для особого отсталых было написано название спектакля,  имена тех, кто принимал участие в написании музыки и прочие крайне важные «выходные» данные. Стыд-позор, на самом деле,  не знать таких элементарных вещей, так и рушатся великие империи.
Вовремя убрав ноги из прохода, мужчина пропустил миз Роше на свободу, так же ненавязчиво поднимаясь следом. Их местный предводитель, пасынок муз был сейчас крайне занят, обличая несовершенства и едва видимые взгляду неточности, поэтому их отступление было никем толком не замечено. А те, кто даже и видели, давно уже дали клятву хранить неприступное молчание, поскольку мафия друг дружку не сдает. 
Ребячество, как ни крути, но Доминик шел по проходу с гордостью королей древности, заодно на всякий случай загораживая напарницу по побегу спиной, так чтобы при случае разыграть  сцену из всякого уважающего себя боевика.  Пафосно принять удар на себя, до последнего держась на подкашивающихся ногах и зажимая простреленную насквозь голову, поскольку ниже мистер начальник метить никак не желал. И кроме церебрального соития прочие виды близости режиссера на самом деле не интересовали, но бывают в жизни такие моменты, когда мужчина должен вести себя согласно столь высокому званию.
Пусть и хотелось припустить по затененному проходу, воровато прячась за едва скрипнувшей рассохшейся дверью.
– Это смотря откуда пнуть, - справедливо заметил Доминик, дожидаясь пока современный механический бариста наварит ему кофе в плотный картонный стаканчик, с той же вежливой учтивостью не отдав последний цент. Каждый имеет право на чаевые, не так ли?
– Серьезно,  Эвелис, все не так уж плохо, как кажется. – он передал девушке её порцию бодрящего напитка и присел на подоконник, довольствуясь сочетанием невозможного: теплом от напитка и легкой прохладой, веющей из приоткрытого окна. Ветерок качал только что помытые листочки фикуса, греющее солнце подмывало подставить под него спину, а то  и вовсе свернуться клубком  и подзарядить внутренние кошачьи батареи. Но вместо этого Бёмер прищурил глаза, смакуя момент, и произнес не совсем то,  о чем думал.
– Всегда можно выдать им тросточки и заставить станцевать степ – мои проверенные источники утверждают,  что у пингвинов прекрасное чувство ритма. – а еще те самые источники просто обожают валяться субботним утром  у телевизора (почему-то обязательно свесив голову вниз, так чтобы волосы тянулись к полу), впитывая нелепые движущиеся картинки и постигая через них противоречивую сущность бытия. Впрочем, стоило применить врожденное умение слушать и участие, более не неся всяческий бред.
– У тебя все в порядке? Выглядишь немного напряженной.

Бойцы невидимого фронта, всякий раз вступавшие в сражение во имя славы, бурлеска и сияния софитов, всегда оставались немного в стороне. И каждый относился к этому по-разному, кто-то смирялся, а кто-то становился теневым кардиналом от сцены, направляя верные пешки так, как того требует карта танцев. Но при всей строгости, при всей власти над исполнителями, танцовщиками и, чего уж греха таить, редкий, даже самый маститый режиссер осмелится выступать открыто против хореографа, многие из них оставались детьми. Детьми одаренными, талантливыми, знающими себе цену, но в чем-то такими неуверенными.
– Прежде не замечал за тобой такой самокритичности, что случилось с бойкой и особо уверенной в себе особой? – Доминик ухмыльнулся, не понимая, с чего бы миз Роше настолько серьезно восприняла его слова. Первый прогон, а девушка относится так, словно бы за плечами труппы их была уже сотня, в то время как кассы уже трещат под напором желающих приобщиться к музыкальному гению группы «ABBA». Может это признак уже его непрофессионализма – относиться к мимолетным и проходящим трудностям с легким пренебрежением?  Может уже заелся главными ролями, раз позволял себе.. всякое? – Помнишь же, да, главное правило, что слова театральной братии следует сначала делить на два, а потом на десять, прежде чем принимать хоть какое-то суждение на свой счет? – он взглянул на вытянувшуюся по мере возможности Эвелис и по-рыцарски распрямил спину, дабы на ту не упал ни один солнечный луч. Странное отношение у местных и приезжих обитателей Сент-Луиса к дневному светилу: рано или поздно последнее начинает им люто мешать.  Еще было бы понятно, перемещайся они даже по помещению, в солнечных очках и с бутылочкой минералки в руке, страшась как черт ладана любого резкого звука. Понятно и очень завидно, но так нет же… алкоголизм в театре не приветствовался.
– приезд в Сент-Луис не особо задался… – Доминик чуть было не подавился глотком кофе, не сразу сообразив, сам произнес что-то такое вслух или это собеседница делится своими сокровенными мыслями?
– Так обычно и бывает, коллега, – мужчина ободряюще улыбнулся, в принципе в чем-то соглашаясь. Родина, пусть и не настоящая, а так скажем приёмная, больно била своих заплутавших пасынков за такие вот попытки побега. А уж при удаче, да и по возвращении. Мда. Но знакомить девушку с потусторонней изнанкой он не собирался, а значит следовало вовремя прикусить язык, чтобы не навлечь на себя возмущение сильных мира сего. Мало ли, кто и какими способами добивается вассальной преданности – простым смертным о таком знать не следовало. Даже совершеннолетним. Возможно, даже престарелым, но тут уж зависело от склонностей. –Уезжаем и оставляем за спиной благостные воспоминания, легкое чувство ностальгии,  а когда возвращаемся, то они  почему-то неуловимо меняются. И не в самую лучшую сторону! И это называется – закон жизни! – тоном известного персонажа «Это круг жизни, Симба» подытожил Доминик и, позабывшись махнул рукой, позабыв о третьем участнике их разговора. А тот, оскорбившись, решил удалиться по-английски, не прощаясь.
Разве что просвистел, как снаряд, падая вниз. Бёмер невольно втянул голову в плечи, доподлинно слыша каждое мгновение неконтролируемого полета и … грохот.
– Да … что же  … это...  – сдерживаясь, чтобы не выругаться, оборотень высунулся в окно, наблюдая живописную картину все того же фикуса, распластавшегося по крыше автомобиля. Который кажется принадлежал их режиссеру.

На закономерный вопрос Доминик только чуть поморщился. Кажется, только ленивый не преминул уточнить, причем особо не стесняясь в выражениях - а не чувствует ли себя актер уязвленным играя далеко не первую скрипку в спектакле. И не вторую.
– Не всем же быть на центре рампы, к тому же … я мало похож на шестнадцатилетнего возлюбленного главной героини. А на сорокалетнего альфонса, слава небесам, похож еще меньше. Я надеюсь. К тому же, на прямую завишу от чужого авторского видения, так что... не мне указывать, кого хочется играть на сцене. – по-кошачьи фыркнул, а там и завертелось, и закружилось…
Наверное можно было нещадно измять живот о подоконник, свешиваясь вниз, а то и скакнуть вниз, делая честь любому паукообразному обезьяну и супергерою. Знали бы вы, на что способны кошачьи, лишь бы избежать хозяйской трепки или возмездия за порушенную породу соседней кисы на выданье! Тут тебе и мимика и повышенная жалостливая мохнатость, и умильный взгляд. Какому пауку такая роскошь снилась?
– Я из тех кто не демонстрирует свои противоестественные привязанности на людях, – буркнул Доминик, живописуя тот хаос, что начнется, когда свежеиспеченное начальство узреет масштаб увечья нанесенного его любимому Приусу. – Один, вон, доберег окружающую среду, – пожалуй именно  в стрессовых ситуациях Доминик выдавал свой истинный возраст, не говоря уже о характере. Был бы младше, да подвижнее психикой уже закатил бы истерику на тему истерики режиссера.
А оборотню так хотелось всего лишь доработать до пенсии не стать заикой.
– Да, знаешь, у нас тут теперь дивные рекреации на нижних этажах, – убедившись, что в случае чего их никто не видел, кроме снуло плавающих в сферическом  аквариуме аквариумных рыбок, верлев легко спрыгнул с подоконника и пошел на разведку. Наутилус не сдаст. Наутилус -  свой. Творческая интеллигенция такая творческая. Раз в месяц (наверное, стоило проследить закономерность  по календарю, чем не цикл?) да находился один, горящий желанием устроить провокационный сейшн и освободить всякого обреченного от навязанных кандалов жестокого и ограниченного  быд… общества. Что ему сделала рыбка и почему её надо было в горстях выносить из воды на недружественную сушь было не ясно никому. Но покушения повторялись.
«- Так, что пропало?
- Да все пропало! Эти сволочи украли всю выставку Габриэля Лепёхина! «Отождествленную безмятежность», «Глубину мысли», «Искривленную прямую» и «Тупик вселенной»!
- Короче запиши, украли сорок килограмм проволоки…»
И стоило ли удивляться, что мифическая рекреация оказалось как раз напротив пострадавшего гибрида машины с чайником, по странному недоразумению не разродившейся обличительным воем сирены от нанесенного оскорбительного увечья?
– Как думаешь, многие помнят этот фикус черенком, в смысле в лицо? То есть в листочки?
А горшок-то угнездился хорошо – промял в крыше ровную ямку и явно не собирался никуда деваться из своего нового четырехколесного кашпо.
– Блин, и признаваться-то в такой подлости стыдно – пингвины засмеют. – особенно если учесть, что машины властелина актеров как на грех все гибли не по своей воле? И именно под окнами родного прибежища муз.  – Спорим, что из театра еще никто так не увольнялся?

Отредактировано Dominic Boehmer (14.10.15 23:33:04)

Доминик сдул с глаз прядь волос, как-то незаметно впав в состояние вящей мрачности – интересно, в какой из прошлых жизней он так накосячил, раз до сих пор не сумел восстановить кармическое равновесие? Причем, если уж дисгармония била так мелко, точечно, сиречь непредсказуемо, не утруждаясь учинением серьезных напастей, значит и он совершал нечто подобное? Фу, как некультурно…
– А может это просто знак? – озадаченно потер бровь, однозначно превратившись в персонажа из сказки о Белоснежке. Ну, того, с красивым именем из шести букв. На «В» начинается, на «Н» - заканчивается. Проверочное слово – человек в очереди на осмотр терапевта. Или психиатра, кому что ближе.
Театральные работники не гнушались различными мистификациями, обычно скрывая за ними мелкие пакости, направленные против куда более удачливого конкурента. И возможно, в любом ином раскладе, Доминик бы охотно в оные происки и поверил. В любом. Но помыслить, что кто-то способен чистосердечно подсиживать его ради роли бармена Перчика, Бёмер никак не мог. Это что же, появятся противники, чтобы каждое утро вместо него выносить мусор? Или водить сына к стоматологу? Или вежливо улыбаться очередной замшелой знакомой, неизменно желающей познакомить «милого мальчика» («хороший котик» был бы куда уместнее) с весьма приличной барышней: внучкой/дочкой/племяшкой/троюродной кузиной от первого брака со стороны фикуса?
Фикус. Нет, это тутовое я-я-явно преследовало какие-то свои цели иначе бы не пыталось…
– Форменный бред, нет-нет, я не про твое  предложение, Эвелис, просто кажется эта роль не по мне, – оборотень уныло поплелся следом за девушкой, понимая, что если им и удастся найти брата-близнеца, чьи листочки будут один в один, как и у угнездившегося в крыше предателя, то характерную вмятину оное все равно не исправит. Впору было бежать в дилерский центр и притаскивать новое авто на веревочке (попутно его прокурив и пролив цистерной алкоголя), но актер не настолько дорожил местом в составе. Да, это было верхом самонадеянности, но ко всему прочему, ему предстояло объясниться с самым придирчивым цензором на свете. И обсуждать, как минимум, две вещи:
- почему он участвует в мюзикле, причем мягко говоря, на второстепенной роли;
- и почему намеревается ради оного участия давать начальнику взятку.
– Да и тебя во все это втягивать несправедливо, – приоткрыв перед миз Роше дверь, ведущую в местный дендрарий, Доминик тихо чихнул, не сразу совладав с многообразием ароматов, которые тут витали. – Еще заражу вирусом несвезлоха, – медленно, нога за ноу, с чисто школярской привычкой поглядывая на наручные часы,  прошелся вдоль цветочного скопления, занимавшего подоконники и подставки по всему периметру «сада».
– Сама знаешь, нашим только дай усмотреть в происходящем предосудительные связи, так что совместное отсутствие еще черт знает как аукнется. – верлев неопределенно дернул плечом, расписываясь в том, что и так является притчей во языцех, пусть и немного другого, но так же весьма болтливого сообщества.
А может его неприятности и начались с той самой ночи, проведенной в опочивальне Принца?
Светлая мысль, озарившая лабиринты его памяти, пришла как раз в тот миг, когда на глаза попалась довольно-таки привлекательная жертва.
– Слушай, а этот-то кажется похожим … – в лучших традициях индийского кинематографа протянул Доминик, задумчиво оглядывая сочно-зеленое растение.

И вот только так, своими собственными глазами Доминику удалось убедиться, что чем-чем, а поиском отдохновения в атмосфере прекрасного, райского скопления цветов и растений, его коллеги точно не занимались. Эпоха рыцарства, как и хоть какого-то намека на воспитание, ушла в небытие и была признана темным ограниченным мракобесием, например ущемляющим права женщины женщиной быть. И общество, таким образом лишившееся романтического флера и самого понятия об уважении, закостенело, рассматривая окружающую действительность только как плацдарм для воплощения всех существующих потребностей. Все что ниже по пищевой цепи, то недостойно, не так ли?
Но использовать оранжерею как курилку?! А горшки с пальмами, как пепельницы?
–  О времена, о нравы, – хотя строго говоря его собственные планы были ничуть не лучше. Да и сам он не тянул на «зелёного», так скажем, на роду было написано быть мясоедом, да что уж там, почти упивался самой возможностью … охотиться. И вот, повинен в смерти одного фикусового. Или пальмового, к какому подвиду он там относился одна Деметра разберет. «Если все обернется в лучшем виде, честное слово, заберу его с крыши домой» – клятвенно пообещал самому себе оборотень, очищая от фантиков и сигаретных захоронок ближайший горшок и поднимая его с пола.  Дальше дело было за малым – подтащить на подозрительно опустевшее место осиротевшего соседа, потом чуток сместить относительно оси ординат другого. Старательно затереть подошвой кеда мокрый след. Ну и продолжить беседу, куда уж без этого. Он же вежливый кот.
– Плохи те отношения, которые может испортить банальная сплетня. – почти философски пожал плечами, про себя думая, что в случае слишком уж близкого общения с коллегой его скорее всего… крепко воспитают, нежели положат спать на диване. Да и к маме тут не уедешь, а чем там еще грозят друг другу участники давно состоявшейся пары? Или вообще в угол поставят, думать о своем недостойном поведении. В общем, в голову лез бред чистейшей воды, как собственно и сама мысль об адюльтере: как, зачем, да на какой сдалось? Как случайно встреченный человек может подменить собой того, ради которого бьется сердце?
Бёмер замер, подозрительно прислушиваясь к себе, но «эфир» молчал. Да и время было слишком уж раннее, пускай верлев и был лишен возможности глянуть на циферблат часов, дабы убедиться, что мысль пришла в голову сама, а не просочилась от более высокопарного источника.
– Попросту жалко тех репортеров, что нацелятся на несуществующую жаренную сенсацию «Кошмар, в «Фоксе» опять упадок нравов и о чем только думает руководство…». Мне слишком дороги нервы дражайшей половины.  Так что не переживай, Эвелис, я ни в коем случае тебя не дискредитирую перед общественностью. – применяя все тонкости мастерства, делающего честь любому ниндзя, Доминик намеревался добраться до места преступления. Так же следовало отправить мисс Роше обратно в зал и попытаться замести следы окончательно, вернувшись на свое место до того, как актера хватятся.
– Думаю. Оттащу. Прикроешь меня перед режиссером, м? – покосившись на хореографа, Бёмер шкодно подмигнул, намекая, что самое время их дуэту разъединиться, а прекрасной его половине явить себя пастве и загонять её до полусмерти. Как-никак репетиционный день клонился к закату вместе с солнцем, а пингвины все еще ходят не в такт, да и не с той лапы.