Нет, ну вы поглядите на неё! После всего случившегося еще смеет возмущенно шипеть на него! Доминик отзеркалил полыхнувший возмущением взгляд, пренебрегая советом убраться до ватерклозета и омыть там лицо сомнительного качества жидкостью – оборотень резковатым движением выдернул из кармана куртки платок и оттер пахнувшие спиртом лицо, намекая, что имел он… ввиду… такую сомнительную мудрость. Внутренний цензор всячески ему поддакивал, отчего-то не приравнивая мисс Китон к хрупким и взбалмошным созданиям, которым нужно потакать, ну разве что потакать в меньшей степени чем капризничающим детям, впавшим в маразм старикам, да собратьям-мужчинам страдающим от смертельно опасной температуры «36,8», а значит мгновенно приравнивающимся к бравым контуженным воякам. С Клодией хотелось спорить, причем до зубовного скрежета и сорванного на хрип голоса, но добром бы это не кончилось. Их знакомство все еще пребывало в стадии шапочного, так что любая попытка зубоскальства грозило стать оной на самом деле. А там и мех на загривке, и клочки по всем закоулочкам полетят. Не оберешься проблем, разбираясь, чья в том вина, не оберешься. И старый добрый сюжет «Тома и Джерри» может стать суровой обыденностью, вот только одна беда – Бёмер позабыл, где мог бы припрятать деревянный молоток на длинной ручке для подобного случая.
А он ведь всего лишь хотел расслабиться и как раз таки избежать всех сложностей, послушать не обремененную излишними изысками музыку, а значит получить несомненное удовольствие. Судьба, гребанная же ты …
– Слушай, да выдохни ты, наконец, - огрызнулся верлев, порядком наевшийся тем, что каждый после пяти минут совместного общения начинает диктовать условия, демонстрировать превосходство и большую житейскую опытность. – Считаешь меня принцессой попавшей в беду, так будь добра обеспечить всю соответствующую прелюдию, - бухтел мужчина, сверля подтянутую крепкую спину Клодии. И при этом вел себя как та самая капризная краля в пышном розовом кринолине. Ну, только что ножкой не топал, да губы не надувал разобиженный на всех и вся. Возможно, ситуация довольно-таки быстро сошла на нет, если бы не одно крошечное но..
Но, в котором, его проштрафившаяся (по мнению гордости и себялюбия, а так же мужское эго настойчиво требовало право высказать и постучать, вернее позвенеть всем… ну мужественным) спутница еще и повела его к выходу, напутственно хлопнув по спине, да там и оставив ладонь, чтобы в любой следующий момент подтолкнуть зазевавшегося собутыльника. От такого обращения по горлу и так раздосадованного оборотня буквально прокатилась волна щекочущих мурашек. Бёмер заледенел лицом и форменным образом зарычал, тихо, вкрадчиво, на одном лишь уровне вибраций. Въедливое и грозное напоминание увлекшейся дамочке, что неподвижность золотистого травяного ковра в саванне есть не что иное, как обманчивое ощущение защищенности. Одиночества, как в открытом океане, когда, казалось бы, что такого – и до острова с белым пляжем рукой падать, да и нет кругом никого. А белая акула уже навострила острый шершавый плавник и напевает сакраментальное «та-да, та-да, та-да, та-да, та-да», подплывая снизу и живописуя чьи-то ноги в своей бездонной раззявленной пасти. Так сказать, оттяпать так самое мясистенькое!
Да, у львов не было своего общеизвестного атакующего гимна. У любого наземного хищника, к слову тоже, так что знание, будто бы волки загоняют свою добычу с пугающим завыванием, будет крайне интересно какому-нибудь матерому Акеле, встреченному в зимнем лесу. Или летнем. Или осеннем. Что уж там, да они по городу ходят, как к себе домой, ткни пальцем - не промажешь. Звук на земле распространяется слишком далеко, да и объясняй потом почему, если вдруг неудача, добыча ускользнула от тебя не только собрату волчище, да еще какому-нибудь нагломордому суслику. Так что белый зверь лишь мазнул лопатками поверх качнувшегося травяного моря и ушел на глубину, не сочтя нужным проявляться как-то весомее.
– Вот спасибо. И мороженое, пожалуйста, – манерно протянул Доминик, запираясь в своем недовольстве и не замечая меняющихся буквально на глазах обстоятельств. Иначе бы не вздрогнул, когда Клодия поднырнула ему под руку, приобнимая за талию. Не позволил бы тени недоумения скользнуть по лицу. Слишком заметно скользнуть.
– Что, пацан, не знаешь, как обращаться с такой цыпочкой? – ближний бугай смерил актера ощипывающим взглядом, оценив и ширину бицепса и то, что тот не поспешил избавиться от прелестной обузы, дабы иметь шанс на маневр. – Ты смотри, мы поможем. И научим, если что. А то смотри, может ты у нас голубок? – и тухлый фраерок, не иначе. Сейчас побледнеет и свалит подальше, а уж оставшейся барышне придется решать все проблемы в одиночку.
Бёмер медленно убрал руку с плеча Клодии и задвинул её за спину, наконец, находя того, на кого не жалко было потратить скопившиеся внутри эмоции. Злые, отточенные. Выпестованные всем долгим, очень долгим периодом воздержания - бойся гнева терпеливого человека; когда он в последний раз так веселился? На Пер-Лашез? Спасая свою жизнь в схватке с равным? Хм-м-м, ну теперь явно было на порядок веселее.
– Ты бы ху**о захлопнул, что ли, - ответствовал Доминик Бёмер, актер, отец, оборотень, будто декламировал стихи на залитой светом рампе. – А то с оставшимися зубами назавтра будешь своих дружков в подворотне обслуживать. Станешь звездой, - и паскудно ухмыльнулся, когда в ответ посыпалась брань. Ухмыльнулся и с ноги пнул наседающего охранника в живот, вынося через порог в открытую дверь и на улицу. И только успел отдернуть голову от пронесшегося в миллиметре от скулы кулака.