*Цирк проклятых: кабинет Ашера*

На конце перьевой ручки собиралась чернильная капля, рискуя вот-вот упасть на карточку. Застывший в неподвижности вампир вызывал странную смесь любопытства и паники, которая в итоге вызвала у Ашера улыбку и потребность сменить позу. Он уже какое-то время думал с чего начать... Ему не хотелось, чтобы послание показалось адресанту приказом, иначе выбрал бы совершенно иной способ, но отказа и непослушная он не потерпел бы. Все это время, пока инкуб боролся с собой и соблазном поднять трубку телефона, установленного в его кабинете в "Цирке проклятых", дерганый курьер экспресс-доставки дожидался, когда же, наконец, его отпустят из этого притона кровопийц.
Размашистые витиеватые буквы одна за другой сложились в слова. Придирчиво окинув взглядом результат, инкуб поднялся из-за стола, обходя его, замечая, как юноша дергается в сторону, но слишком занятый своими мыслями не уделил этому внимания. А мог бы поиграть на нервах. В прочем курьеру еще предстоит попасться в сети ашеровской силы.

"Клуб «Guilty Pleasures», Кровавая площадь, Округ
Я жду
А."
Записка скрылась в конверте и легла на рисовую бумагу, скрывающая от чужих взглядов содержимое коробки, ожидающей звездного часа, когда окажется в руках Доминика. Верлев не мог бы в этот раз сказать, что Ашер вовсе о нем забыл. О, нет, он прекрасно помнил, но стечение обстоятельств... заставили нарушить клятву. Или, постойте, он разве обещал быть постоянно рядом?
- А теперь вы, mon petit messager, - инкуб присел на край стола, водя пальцами по матовой бордовой крышке, без каких-либо лейблов и украшений. Холодный яркий голубой глаз, цвет которого нисколько не свойственен людям, вспыхнул силой. Могло статься, чтобы для верности гипноза Ашеру должен был откинуть волосы с правой половины лица, но, полноте, такие мелочи роли не играли. Он лишь плотнее укрылся за своей надежной защитой, постепенно приобретая в мыслях курьера образ падшего ангела, должного рано или поздно вновь вознестись на Небеса. - Как только вы доставите посылку и убедитесь, что он прочитал записку, постарайтесь сразу же уйти. Мсье Бёмер будет крайне озадачен и, что вероятнее, зол, а вы можете попасться (как вы говорите американцы?) под горячую руку. Если возникнут вопросы... скажите ему, что если в этот вечер его не будет рядом со мной в роли моего pomme de sang, следующая наша встреча ему не понравится. Вы поняли, mon cher?
- Д-да, - с тупым умиротворенным, свойственным всем людям, находящимся под очарованием, выражением на лице отозвался юноша, чем заслужил короткий одобрительный кивок со стороны инкуба. Действие подчинения пропало, пусть где-то на краю сознания Ашер подумал, что вот из кого вышел бы прекрасный ренфилд... если бы он конечно в нем нуждался.
- Тогда почему вы еще здесь? Вы отнимаете мое и свое время, - не отодвигаясь и не отходя в сторону, инкуб с лукавой улыбкой сложил руки на груди, глядя, как трепыхается молодой человек. Ситуация выдавала обоих с головой - курьер баялся, вампир же откровенно наслаждался страхом. - Необходимо доставить ее до десяти.
Инкуб неуловимо скользнул к двери, распахивая ее и с самым дружелюбным видом, предложил покинуть кабинет, оставив его одного на минуту-другую. Ашеру же тоже было необходимо собраться. Внизу, в его роскошной спальне, ждал дорогой богато расшитый камзол, тонкие струящиеся кружева и искусно сделанная фарфоровая маска по случаю столь громкого события. Вампиры будут блистать на балу, являя собой утонченное цивилизованное общество, покрытое налетом романтического прошлого... На что не пойдешь ради прессы, возвращения столь необходимого внимания и просто толики одобрения со стороны давнего любовника? Да,  Ашер все еще тешил себя надеждами, что Жан-Клод вернется. Что он полюбит так же как любил прежде. И не замечал ничего другого. В прочем, инкуб старательно находил препятствия и действия, направленные на унижение. А как иначе? В этом городе для Принца существовали все, кроме Ашера. Быть может, это была тонкая месть, злопамятность о первой их встречи за последние столетия, когда пересекший Атлантику на самолете инкуб бросил вызов, поддаваясь на обольстительные речи, сладкий дурман и голос, все еще имевший над ним власть. Спустя время он одумался. На кой дьявол ему сдался Сент-Луис? Было столько городов... рядом с морем, где воздух нет-нет да напомнил бы родную Аквитанию. 

*Запретный плод: зал*

Воспоминания о давно потерянном доме, не принесли спокойствие в душу вампира. Он с нетерпением ждал сегодняшнего вечера. Ждал оказаться наедине с Жан-Клодом в машине, как когда-то давно они делили карету. Желал тех же ускользающих ощущение и волнений... Но отчего-то Принц был холоден, не замечая знаков. Так ли Ашер старался, когда глядя в свое отражение в стекле, думал о том, получил ли Доминик свой маскарадный костюм? И если получил, что сделал он с посыльным? И подошел ли ему камзол? Ашер был уверен в мерках, но все же... он действительно осуществит свою угрозу, если верлев не придет?
- Ммм... - протянул Жан-Клод, и от Ашера не ускользнула тонкий мотив  одобрения в голосе Принца, оглядывавшего зал, - а они отлично справились с организацией. Что скажешь?
Надежды в одночасье рухнули. Все рухнуло. Это был конец. Да именно конец.
- Неплохо.
Вся прелесть окружающей атмосферы, пикантность, витавшие в воздухе флюиды сошла на "нет". Он бы ушел, но лишь резко обвинив мысленно своего друга во всех смертных грехах и схожести с Ней, оставил с тем, кто явно в последнее время заслуживал больше симпатий, чем все остальные. Фавориты менялись и куда чаще. Triste mais vrai¹.

¹ печально, но факт (фр.)

Отредактировано Asher (18.08.15 22:51:44)

Он пылал от ярости. Ашер был зол на Жан-Клода и его отчужденность, на него старательное нежелание увидеть попытки инкуба приблизиться, напомнить, что когда-то их связывало и что это можно было вернуть (ведь можно было, да?!). Он злился на учтивого и такого правильного во всех отношениях австрийца, этого графа, с манерами достойными немного не мало, а царской особы, на фоне, которого инкуб представлялся самому себе никчемной грязной дешевой потаскухой, об которую можно было без зазрения совести вытереть ноги. Он злился на собственные глупые, какие-то детские и оттого жалкие фантазии, коим он позволил взять над ним верх. Снова! Он вновь попался в ту же ловушку и был бессилен. Совершенно жалок перед обстоятельствами и мог только шипеть и выплевывать ядовитые слова, в попытках себя защитить.
Будь он человеком, он залил бы свою боль шампанским. Вновь и вновь перехватывал бы высокие бокалы, рискуя мучиться на следующий день от игристого напитка, но разве какая-то физическая боль могла сравниться с душевной? В его сердце опять зияла пустота. Старые раны сочились кровью. Ашеру даже начало казаться, что вековые шрамы вновь пылают от яда и кислоты святой воды. Он потянулся было к лицу, но длинные пальцы порхнули по фарфоровой накладке. Снова ангел, дьявольски опасный и прекрасный хотя бы на этот вечер...
Столкновение. Невообразимо, что находясь в толпе разодетых шумных гостей, стремясь сбежать, скрыться в тех уголках изменившегося до неузнаваемости стриптиз-клуба куда не было прохода ни снующим журналистам с их произведениями технического гения, ни гостям, что не имеют отношению к близкому окружению Принца и работе в "Запретном плоде", инкуб никак не ожидал оказаться пойманным. Ашер так долго пытался избавиться от одиночества, в которое его загнали его собственные демоны, что не понял - он снова занырнул в него с головой. Вампир должен был быть благодарен за сорванную попытку побега, но чуткое прикосновение, вкрадчивый голос с тенью непривычного слуху акцента и ставшая знакомой волна силы, заставила Ашера отшатнуться, перебарывая внезапную вспышку воспоминания. Фантом прошлого, того самого, что инкубу все же удалось изгнать, но не так далеко как хотелось бы. Вкупе с призрачной тенью своего прошлого "увлечения" шел не расслышанный вопрос. Что от него хотели? Он мог высказаться эту мсье? Но что ему было сказать? Хотелось вскрикнуть, взмахнуть руками и потребовать, чтобы Янош держал подальше своего патрона от Жан-Клода. Но ошибок было уже совершено немало, откуда инкуб мог знать, не оттолкнет ли его друга это еще больше. И разве не для налаживания контактов затевался весь этот фарс и переодевания? Так зачем же было обживаться новыми врагами, когда он пропитался насквозь изысканными манерами и воспитанностью, ровно настолько же, насколько и мстительной злопамятностью?
- Я лишь хотел поправить маску, - какая безобидная ложь, пущенная в глаза  собеседнику, что высказал неприлично льстивый комплимент в сторону Ашера. Но этот карнавал, этот костюм, эта маска... эта увлеченность в чужом взгляде, заставлявшая задуматься о чем-то и предупреждавшая быть осторожным, не забываться, сделали свое дело, инкуб вновь подхватил знакомый до боли сценарий: - на ней ослабли завязки.

У нас есть маски для сочувствия и лести,
И даже маски для добра и пониманья,
Для скорби, смеха, уважения и чести
И чудо-маски для любви и состраданья¹.

Он помнил иные маскарады, и право слово сегодняшний вечер не вошел бы и в десятку лучших. Не уж-то его расстроенные чувства смели внести укор в сторону Жан-Клода? О, да он мог постараться лучше, его люди могли приложить куда больше усилий в организацию празднества. Раз он хотел так понравиться американской публике, стоило размахнуться больше. Обилие дорогих тканей сменялись золочением и блеском драгоценных камней, причудливые в своей фантосмагоричности и аляповатой пошлости костюмы - тонким вкусом и удачным попаданием в прошлые эпохи. Он видел умопомрачительные маски и какие-то непонятные, незнакомые рожденному в далеком прошлом европейцу отсылки к современности. Как многого он еще не знал об этом мире! И все же... ему не нравился этот бал-маскарад, ему не нравился пленительный голос Арно, не нравилось, как щебетал за столиком у сцены Жан-Клод со своим идеальным другом, отобравшим у Ашера все, ВСЕ! ему не нравилась эта навязчивость Яноша, но так было проще ударить больнее, показать, что он переживет и справится, что тоже способен найти замену...
А после его взгляд остановился на багровом камзоле, по которому белой россыпью струились волосы. Удивительно, что творят с ними два месяца разлуки. В один миг Ашер пережил осознание безграничной пропасти, что собственноручно вырыл между собой и своим львом, укор совести и бешеную неконтролируемую ревность. Ее и так было слишком много, никому не по силам вытерпеть такой напор.
"Раз так, mon beau, я отвечу тебе тем же".
Кому предназначалась эта угроза - темноволосому демону сотни лет назад укравшего его разум или сотканного из света ангелу-хранителю, посланного излечить израненную душу, но с таким упорством отталкиваемого прочь? Как много было правильных и неправильных вариантов, открывшиеся перед Ашером и он выбрал тот, что усмирил бы его вздорный бездомны порыв уколоть как можно больнее обоих мучителей, за то, что они выбрали не его и так яро выказывали это на публике.
- Слева от сцены есть свободный столик, не хотите присесть? - прежде чем обернуться к Яношу он перехватил взгляд Доминика, читая в нем мрачное подтверждение отражению собственных эмоций. Маскарад должен был быть праздником веселья и жизни, но как, же он умело скрывал уродства и пороки, даже подслащенный дивным оперным голосом двухсотлетнего вампира. Оценивающе Ашер пробежался по спутнику, нет, не своему... пытаясь понять, что связывает их, едва удерживаясь от подлого желания напомнить верльву кто здесь хозяин, на глазах у всех сорвать маски и показать на что способны разодетые вампиры, так старательно строящие из себя людей. Но тогда какого черта он увел за собой Яноша и с удивительной легкостью включил в себе умение очаровывать и флиртовать?
Взглянув на Яноша, инкуб улыбнулся, а потом прижал кончиками пальцев маску и чуть повернул голову, давая понять, что завязки сзади и если тот говорил всерьез самое время запустить пальцы в живом золотом водопаде концы и завязать их туже. Однако... ему даже понравилось это ощущение близости. Утерянное сперва на года, а после на два месяца... Как много он потерял, пытаясь вернуть забытое? "Останьтесь" родилось спонтанно, но согласие на вальс...
Тонкий хитрый жест.
Как и тот, что поддавшись приказу, или угрозе, его приглашение приняли, но с такой оглушительно дерзкой поправкой.

¹ автор неизвестен, так что предадимся фантазии и представим, что Ашер время от времени сочиняет стихи.

- Вы удивительно чувствительны. Неожиданно и так волнующе.
Казалось, он не вальсировал вечность. Восторг и ликование оттого, что он вновь мог приковывать взгляды, вновь блистал на балу, перекрывали то родившееся неприятное чувство, что он был ведомым. Так старательно вырываться из положения марионетки и все для чего - ощутить чью-то руку на своей талии? Но это полная скептического пренебрежения мысль не была услышана и самим инкубом. На краткие мгновения, впав в забытье, сравнимое возможно только с экстазом или обмороком, ему было все равно на собравшихся людей: гостей, журналистов, артистов, своего внезапного спутника, Жан-Клода, треклятого австрийца... и Доминика. Ашеру вновь было покойно и легко на душе, хотелось смеяться как безумец, порхать над полом, заставляя всех вокруг впасть в его радостную вакханалию, а после... без чувств рухнуть на стул, старательно восстанавливая дыхание, пусть оно ему вовсе не было нужно.
Он возвращался к себе прежнему еще в Париже. Входил во вкус, тренировался, вспоминая как это обольщать, но сам угодил в сети, сам того не понимая. Его до белизны голубой взгляд вновь мазнул по тому, кого однажды спас от гибели и преследований. Удивительно, но находясь в похожих ситуациях, инкуб совершенно искренне не понимал, почему верлев ведет себя так. Разве Ашер обещал свех того что уже предложил? Новая страна, новая жизнь, безопасность и практически ничего не требовалось в замен. Тогда что...?
"Просто знай, Ашер, что я буду рядом, пока и ты будешь моим", - вампир встряхнул головой, пытаясь отвязаться от внезапно вспыхнувших в воспоминании слов, как нельзя, кстати, отвлекаясь на подошедшую девушку, старательно скрытую тканью и маской. Смутив его вначале своей манерой говорить о себе в мужском роде, инкуб не сразу понял, чем именно она занимается, и что именно за техника болтается на ремешке на шее, рождая, один из нелепейших вопросов... О боже, подумать только Ашер мог показаться вылезшим из позапрошлого века.
Вероятно, он слишком долго прожил при дворе Прекрасной Смерти, где ревность шествовала с похотью, где все понятия о любви порастали грязью и извращениями, где... забывалось, как прощать, как делиться переживаниями и всем тем, что словно накипь оседало на их проклятых душах. Но он не мог! Не мог поступить иначе. Поступки ведь теперь ценились куда громче слов, ведь все лгали, недоговаривали и додумывали. Мужчина и сам любил выискивать второе дно и стоить домысливать, зачастую в иную сторону от истинно верной. И в этот же миг он посчитал - зачем откладывать назавтра, раз фотограф предлагает свои услуги безвозмездно сегодня? И вот Ашер погрузил их в театральное действо. Его так умело все использовали и выводили на ревность, чем хуже сам златовласый демон? Жан-Клоду нужен был мальчик для битья, тот, кого можно было легко возвысить на пьедестал, назовя вторым по силе и своим заместителем,  чтобы в подходящий момент объявить - в Сент-Луисе был свой серый кардинал. А Доминику... оказаться подальше от Франции, уберечь мальчишку. Хорошо устроился, так ловко тыкая мастера в свое увлечение. Какое по счету за эти месяцы?
Ревность слепа, она не верит очевидному и выдумывает несуществующее.
И он откидывается на Яноша, заключает себя в объятия, пуская в камеру весь тот соблазн и фривольность которые были неотъемлемой частью того Ашера, что встретился когда-то давно создательнице и после, до встречи с доминиканцами. Вновь эта насмешка судьбы хлестнула ему по лицу, громогласно хохоча, радуясь: "О, неужели ты наконец-то понял, мой мальчик?!" Оставляя инкуба размышлять, как он позволил такому случиться? Как позволил мужчине шелком белоснежных волос и глазами цвета весеннего неба, ворваться в... разум, душу или сердце? Стоило только закрыть глаза, как вампир вспоминал его запах, его тепло, его вкус. Этот голос пел перед рассветом...
...вот только руки шарили по голубому камзолу чужие и такие же холодные, как и у самого Ашера. Инкуб замер в крайне неудобной позе, не провожая взглядом резко удалившегося Яноша. Он был совершенен как мраморная статуя, вышедшая из-под умелых рук мастеров прошлого, но внутри все стянулось крепким узлом. Коллекция... ничего страшного не должно было вызвать это слово, ведь творцы имеют на это право, как и эта переодетая мадемуазель, имела право на то, чтобы оставить у себя негативы. Хотя погодите... сейчас же настала эпоха цифровой техники! И все же услышав, что его хотят присовокупить к коллекции, инкуб взбесился. Вот они вновь призраки прошлого - боль, унижение, чувство беспомощности и грязи. Все время хотелось отмыться, но мерзость налипала лишь сильнее. Все оттенки синеглазых красавцев и он один из них.
Он задыхался. Краски сгущались, рушился потолок - все загоняло инкуба в ловушку, из которой не было выхода. Паника, такая необоснованная, переключила в голове что-то и Ашер словно бы услышал приторно-сладкий запах роз. Не видение, не бурная фантазия... это было сродни флэшбэку, но такому реальному. И вампир потянулся к Принцу, пытаясь отыскать поддержку, перебороть родившийся страх, но уперся в стену. Безнадежность вспыхнула с новой силой, когда инкуб прикоснулся к зову, силой окликая Доминика, но и тут потерпел поражение, забывая о посетившем его часами ранее плане. Быть может, все кругом правы? Быть может, Ашер слаб и, не смотря на всю отведенную ему силу ему навсегда лучше остаться шестеркой? Подстилкой для тех, кто сильнее его...?
Ашер застыл, а потом вся спокойная красота покинула его, теперь фотограф видел лишь ледяную статую, что вдруг ожила. Вампир поднялся и, взглянув в глаза незнакомца, произнес голосом, от звуков которого казалось, все покрылось инеем:
- Никаких коллекций. Завтра фотографии должны быть доставлены принцу города в Цирк проклятых. Все.
Обдумав посетившую его мысль, добавил:
- А второй пакет, подготовьте на имя Доминика Бёмера.
Без сожалений. Он остался наедине с собой, как длилось на протяжении уже трех столетий, но кто сказал, что инкуб откажется от своей мести? Глядя на то, как Доминик уводит спутника в сторону приватных кабинок, он почувствовал новый укол. Их связь зарождалась так же, разве нет? Но что за вздор, где это видано, чтобы демон радел за моногамию? В прочем кое-какие правила Ашер имел право диктовать своему pomme de sang, вот только не было ли сегодняшнее представление разрывом этих отношений?
Волна бешенства, вылилась в жестокий выброс зова, притянувший к Ашеру одного из его львов.
- Отправишься с ним и проследишь, чтобы все снимки были доставлены в Цирк проклятых и Доминику. Ни единого оригинала, ни одной копии не оставлять. Ответишь головой.
Резко поднявшись, Ашер уже во второй раз вечер казался ледоколом, рассекая гостей и танцующих, как лед. Он стремительно шагал туда, где можно будет избавиться от накатившего видения прошлого... удаляющаяся пара, переплетенные руки, развевающиеся волосы и боль... боль... боль... Его боль...
Что за бес дернул его за язык, предложив себя. Что за напасть кидала его в омут лишь бы избавиться от гнетущей тьмы и тишину внутри. Но глядя на Яноша, впервые так явно не скрываясь от чужого взгляда за маской, волосами и тенями, Ашер делает свой выбор, о котором быть может и пожалеет. Но разве стоило задумываться о будущем?
- Поехали к тебе.

Отредактировано Asher (08.09.15 00:07:17)

Совесть молчала.
У таких как он ее вовсе не было, она выветрилась со временем как духи с дорогих тканей, прошла как сезонная простуда. Когда живешь так много, наступает момент, когда становится излишним осмысление поступков. Правильно или нет? Какие будут последствия и будут ли они вообще? Не в первый и не последний раз он отнимал чью-то жизнь.
Устремив взгляд в затонированное окно, инкуб не видел проносящихся пейзажей, зданий, вывесок и лиц. Прислонив к губам пальцы, то и дело задумчиво поглаживая большим пальцем фалангу указательного, он понимал, что исход встречи был предрешён еще до того как она состоялась. Не было нужды смотреть в сторону Принца. Его вторая рука скользнула по кожаному сиденью, натыкаясь на прохладный фарфор. Ашер снял маску и решил, что больше она ему не пригодится.
Кристоф пришел этой ночью  умирать, а не убивать. Справиться с ним, как оказалось, смог одного вампира. Со злорадной усмешкой Ашер в мыслях подытожил свои заключения, что подошел бы любой, раз уж он – не будучи бойцом, а лишь фаворитом с угасшей красотой и затихающим интересом со стороны своего короля - смог убить его голыми руками. Неужто Принц с силой и скоростью решил подбодрить своего слугу? Показать где его место, как собачонке, что его опять низвели до ранга рядового вампира.
Эхом в голове звучал скрежещущий смех колдуна, царапая кожу, он врезался в плоть и рвал ее болью далеких воспоминаний, что упорно не поддавались власти сознания. Стряхнуть наваждение оказалось непростой задачей, но какое облегчение Ашер почувствовал, когда…
…мертвое тело Кристофа упало к его ногам, Ашер поднял голову, взглянул в глаза Жан-Клода, а потом молча перешагнул через кровавый труп и вернулся на свое место. Вновь замерев изваянием позади принца и его спутников.

Желтый свет фонарей, освещавших набережную, нагонял уныние. Инкуб оперся о парапет, свешиваясь вниз, глядя на темные воды Миссисипи. Небольшое происшествие с перестрелкой несколько приглушило возмущения внутренних демонов, заставляя забыть о ревности, о новых отказах. Умудриться потерять всех за несколько часов? Невероятно талантливым Ашер оказался вампиром. Желал поймать сразу несколько зайцев и что теперь?
Все такой же жалкий, одинокий и ненужный. Мастер с судьбой слуги. Но тем хозяева хотя бы говорили «спасибо». А Ашер? Довольствовался тем, что время от времени ему подсовывали утешительные презенты и теперь раз в столетие назовут «любимой женой»? Что за вздор! Он был лишним в этом городе, лишним в «Цирке Проклятых», хотя прекрасно вписался бы в стан артистов, являя собой безобразие чистой воды, он был лишним в своей спальне, где правил ампир… он мешал Жан-Клоду радоваться празднику жизни с несносным и ненавистным австрийским графом. А свой праздник слепо упустил! Бездарно и глупо. Позволил уйти с незнакомцем. О, сколь много было в его жизни издевательских знаков. Высокий, темноволосый и голубоглазый… Или это заразно? Не могла же это быть связующая слабость, общая для совершенно разных людей. Может не все потеряно?
Он слишком утомился от сегодняшней ночи. Полет забрал куда больше сил, чем инкуб предполагал до этого момента. Металлический парапет холодил и без того прохладную кожу. Октябрьский воздух продувал тонкую ткань утопающей в кружевах рубашки, нисколько не волнуя инкуба, что минутами ранее вышвырнул дорогой камзол в воду, стирая часть вечера. Ему осточертел маскарад, каким бы он не был.

*Квартира Доминика*
^{12.10.2010
Время ближе к полуночи}

Покончив с делами на посту менеджера и пока еще правой руки Принца Сент-Луиса, Ашер, никого не предупредив, покинул коридоры места дневного отдыха вампиров. Сегодня, наивно полагал инкуб, все изменится, станет лучше. Как могло быть иначе? Он услышал именно те слова, о которых так давно мечтал. Получил то утешение, которое ему было так необходимо. Вновь оказался в объятиях, принесших за собой мир. Тянущиеся минуты вернули его в то прошлое, когда все было иначе… все было идеально. Но, как известно, все это видимость и выдумка. Идеализация и романтизация прошлого, и сила времени, что сглаживало все острые углы, говоря: «Тогда вы были счастливы!»
Ключевое слово «тогда».
Не сейчас.
Сейчас не было этого «вы». И никогда уже не будет как прежде, между ними не было их буфера, связующего звена и сердца, поддерживающего обоих мужчин. Перед ними всегда бесплотной перламутровой тенью будет стоять Джулианна, осуждающая и одобряющая. А они сами будут начинать многие разговоры, вспоминая ее. А любая мысль о утраченной возлюбленной вызывала нестерпимую боль: его и ее, смешавшуюся в одно, разрывающее разум, душу и тело агонией; острая, разрывающая все внутри боль потери, паническое, до озноба, неверие в свои силы, отчаяние... И вновь ты превращаешься в беспомощный скулящий комок, который неизбежно погибнет. Беспомощный, дрожащий от ужаса комочек, который необходимо загнать в самую глубь души - пусть скулит там в уголке. А снаружи - ледяное спокойствие и выдержка. Иначе ведь не выжить. Вот только Ашеру такой фокус давался с трудом.
Сент-Луис начинал быть похожим на тюрьму. Все планы, что Ашер привез собой из Парижа пошли насмарку. Вначале он бросил вызов Жан-Клоду и проиграл, не начав битвы, сломившись под его доводами. Вот только инкуб не проиграл – он разорвал те цепи, что еще держали его ручным уродцем жестокой Белль Морт. Он верил, что его преданность и новые игры, куда более честные, чем при дворе создательницы, вернут ему прежние чувства. Расположение… о, да, оно было, пока не появился австриец. И что теперь? Вся надежда на хэппи энд была далека как никогда.
Или ускользала в этот самый миг от Ашера с возможностью, принявшей вид темноволосого красавца с маскарада. Вспышка. Ревность и злости – знакомые, привычные чувства.
Ноги инкуба бесшумно коснулись земли. Непривыкшие к подобным спецэффектом группки молодежи насторожились, готовые броситься в рассыпную, если вдруг у вампира окажутся недружелюбные намеренья. Тот в свою очередь, не замечая ничего и никого вокруг, скользнул в подъезд, плотно прикрыв за собой дверь. Несколько лестничных пролетов вверх, Ашер преодолел за считаные секунды. Встряхнув волосами, приводя себя в порядок, после продолжительной левитации. Потянулся к кнопке дверного звонка, рискуя разбудить Бастиана, но эта мысль пришла запоздало, когда инкуб почувствовал, когда же будет восход. Еще не скоро, но маленьким детям ведь пора уже быть в постели…?
Звонок, другой…
Инкуб прислушался, ответом была тишина. В комнатах по ту сторону двери было тихо. Никому незаметная волна силы призыва просочилась сквозь преграды, но и тут ничего. Ревность сменилась, являя собой зарождающуюся панику. Он потянулся к ручке, нисколько не надеясь, что дверь с лёгкостью поддастся. Странно. Броситься вперед, в квартиру, в темноту, но Ашер замер. Его приглашали в этот дом, тогда чего медлить?
Пусто.
В холодном воздухе чувствовались печаль и сожаление, характерные для  спешного отъезда, возвращавшая вампира в Париж. Прошло меньше года. (Действительно?) Меньше года, но все так переменилось. Никаких личных вещей, но запах и тепло, словно нарочно оставленное оборотнем не успели выветриться и исчезнуть, как это сделали все личные вещи. Кроме… кроме… кроме…
Ашер расправил раскинутые по обеденному столу фотографии. Не было нужды собирать паззл из порванных кусочков, чтобы понять, что пол усыпан ими же. Маскарад был всего ночь назад, одну лишь ночь! Ашер забыл о фото. Лев выполнил порученное задание превосходно, доставил снимки Доминику и тот их увидел. Инкуб оперся о столешницу, прикрыв глаза, долго наполняя легкие воздухом. Лучше бы он этого не делал. Тут же улавливая все оттенки ароматов… и этот до боли знакомый запах: теплый, пряный, сухой, жгучий, резкий и сильный.
Сколько ошибок он…
Взгляд прошелся по комнате и наткнулся на рисунке, держащимся магнитом на одной из стенок холодильника. Даже в детских образах и представлениях, оттенках желтого угадывалось определенное сходство.
…он уже совершил?

- Ох, простите меня, monsieur! Я не хотела мешать Вам, ни в коем случае, просто...
Ее французский был идеален, без малейшего акцента.

Ашер всегда стремился забыть, а не воскрешать в памяти мгновения прошлого.
В те времена умели делать многое, чего не умеют делать теперь; люди обладали талантами, которых у нас уже нет - недаром же благомыслящие умы кричат об упадке. Никто уже не умеет перекраивать живое человеческое тело, так как люди делали это прежде, свершая свои удивительные открытия и с каждой эпохой утрачивая искусство пытки. Отрезая живым людям руки и ноги, вспарывая им животы, вырывая внутренности, проникали в живой организм человека - от подобных успехов, которыми хирургия была обязана палачу, теперь приходится отказаться. Что ж, пожалуй, инкуб еще никогда не был так согласен с Гюго как в эти моменты, что знающие руки Арлекина шарили по его телу. Когда разум и сила, способные сровнять горы с землей, превратить города в руины и сломить сильнейших из сильнейших пробирались и сливались с ним.
Все что когда-либо придумали люди - все страшнейшие пытки в истории - Ашер бы принял с большей охотой, чем пережитое унижение.
Они прислали белую маску! Белую! Знак добрых намерений! Символ мира...
Присылая белую маску, они не имеют права вредить!
Как можно было нарушить тысячелетние правила? Истерика сменялась паника, паника - страхом, а тот в свою очередь разросся и явил себя ужасом. Как много! Маскарад, убийство... похищение. И весь этот страх, вызванный болью и воспоминаниями. Арлекин выворачивали все наизнанку, извращали, раздували пламя, играя на струнах души. Они возрождали забытое. Терпкие запахи оборотней, запахи их кожи, пота, спермы отодвинули в сознании все прочее. Он помнил ту силу, что смяла его сознание, наполнила его диким желанием, сопротивляться которому не было ни единого шанса. Силу, что заставила его уподобиться диким животным, силу, которая наполнила его тело смрадом и болью.
Пережитый ужас, встреча на чертовой базе с теми, кто одним своим существованием ввергали в трепет и пробуждали кошмары у любого вампира. Пытки, боль, унижение требовали выхода, они рвались диким криком, кровавыми слезами, жаждой выплеснуть все это из себя и хотя бы на миг забыться в ощущении спокойствия и заботы. Но Ашер лишь плотнее опустил щиты, понимая, что поддержки ему ждать неоткуда.
Он мылся долго. Раз за разом натирая тело пытаясь сбить въедливый запах животных, пытаясь заглушить их душистой пеной. Но никто и никогда не сможет вытравить из его мыслей, то мерзкое ощущение, пронзившее его, когда рука Арлекина коснулась груди.
А позже заглядывая в негромко потрескивающее пламя, Ашер понимал, что он должен принять решение...

*Квартира Клодии Китон*
^{13.10.2010
Время ближе к полуночи}

Почему так нравится нам то, что разрушает нас? Навязчивый вопрос, вырванный из контекста, вновь и вновь вкрутился в голове, когда прохладный ветер хлестал в лицо. Он устал. О, только жестокий немилосердный Бог знал, как сильно Ашер устал. От города, от интриг, от пыток, от самобичевания, от Жан-Клода, от упрямства Доминика и этого глупого побега! Неужели он хотя бы на минуту мог усомниться, что вампир отпустит его? Как бы ни так!
Однажды он позволил пустить все на самотек и куда это завело?
Связующая нить между их душами накалилась добела, будь она осязаема и видна невооруженному взгляду.  Стоило приложить немало усилий, чтобы выбрать из нужных ту единственную, что накрепко привязала инкуба к Доминику, еще в ту ночь в одной из многочисленных зал убежища Антонина. Отбрасывая прочь терзающие его разум невзгоды, окутанный безмятежной свободой и темной синевой вечернего неба, он вспоминал, как впервые пробудилась сила, вырвавшая зверя из клетки человеческого тела, как впервые запустил пальцы в молочную белезну гривы, как мягко не дал Доминику растерзать мучителя, как... Вампир отчетливо уловил знакомые нотки... Да, тот самый чарующий запах - запах меха, горной цепи Вогезы, сплошь покрытой лесами, с тут и там встречающимися виноградниками и развалинами замков, с прилегающими к ней долинами, где скрывались истоки рек и прелестные озера. И главенствующий над остальными - горьковатый аромат корицы. И только сейчас Ашер понимал, что там был еще один запах... должно быть так слышался солнечный свет и тепло его лучей.
Еще в его ушах звучало забавное "Аше`л"... Бастиан расстроится узнав что он безвозвратно потерял утопающий в солнечном желтом и золотом портрет? Первая искрящаяся теплом тень улыбки пробежала по лицу вампира. Стек крохотного сердечка болтливого ангельского создания его пленял, пробуждая что-то... совершенно не эгоистичное, столь не свойственное его нынешней природе.
В прочем предвкушение встречи усугубилось одной неприятной деталью...
Инкуб не был приглашен в дом.
К тому же... вопреки ожиданиям дверь вовсе открыл не тот, кого мужчина ожидал увидеть. Вначале им завладело удивление. Разве сила могла подвести? Разве зов мог ошибиться? Но нет же... Мех, леса, корица... Все это Ашер чувствовал глубже в квартире. А после он узнал его - человека открывшего дверь. Тот нежеланный компаньен. Темноволосый незнакомец, проявлявший излишнее внимание к Доминику. Его Доминику!
Пожалуй, инкуб так сильно сжал зубы, что незнакомец слышал их скрежет.
Вчерашней ночью ему смотрели в глаза и говорили "правду", и как же упоительно прекрасно было слушать этот голос, понимать слова и осознавать, что все это только для него, что его любя и нуждается именно в нем. Сегодня же все встало на свои места. Каждый звук был ложью, каждое слово рассекало сердце резким взмахом безжалостного лезвия беспощадного клинка в прекрасных руках. И вновь разочарование! Как много...
Нет. Не разочарование. Злость. Ревность. Давящая и сжимающая грудь, не дающая сделать ни единого вздоха. Вампир потянулся, желая впиться ногтями в шею стоящему и что-то твердящему с издевательски приятной улыбкой мужчине. Сломать, раздирать ногтями как дикое бешеное животное, упиваться бьющей из ран кровью и глядеть... глядеть как утекает жизнь. Увы, но рука вампира наткнулась на препятствие, заставляя его несколько опомниться.
Запрет не отменял того, что Ашер мог захватить его разум. Заставить разрешить его впустить...
- Пригласи меня.
Взгляд глаза в глаза и воля сломлена. Незнакомец марионеткой отходит в сторону, и вампир тяжело переступает порог, влетая дальше в квартиру. И замер в арочном проходе ведущим на кухню, всем своим видом показывая еще немного и его начнет колотить от накаленных нервов.
- Нашел себе новое развлечение, mon chaton?

Сколько бравады. Сколько веры в собственные слова. Ровно столько же в них было заблуждения.
Доминик мог от него не зависеть, мог сколько угодно убеждать себя, что их ничего не связывает, но заявлять, что он больше не принадлежит вампиру? Его никто не отпускал. Ни во время маскарада, ни пару месяцев назад, а теперь и подавно. И дело было даже не во всплывших в сознании обещаний охранять его и Бастиана, не в том, что Ашер держал данное слово, а в том, что он был собственником. Он не готов прощать и делиться. Не готов сдаваться. Инкуб не исключал вероятности, что кипевший в нем ураган страстей вызван встречей с Арлекинами. Там, на складе, в толпе незнакомцев, терзавших каждый участок его тела, каждый уголок души, каждый закоулок разума. Вампир не знал наверняка просил ли он скорой расплаты? Но смерть - дело предрешенное. Мелкое и скучное. Те, кто выдели взлеты и падения целых цивилизаций предпочитали прелюдии  ей сопутствующие и следовавшие по заведенному порядку: с ползаньем по полу, мольбами о пощаде, с хрустом ломаемых костей, с выбитыми зубами и кровавыми колтунами в волосах, с распластанными телами по полу, когда уже нет сил сопротивляться, нет сил лить кровавые слезы, ведь снова и снова Ашер возвращался мыслями в то прошлое, о котором с таким упорством забывал. Вновь и вновь глубже погружаясь в зловонное море насилия, где он жертва, безвольная марионетка, над которой так легко потешаться.
"Ничего не утаивай!" - думал Ашер. В тот день, когда его экзекуторы впервые учинили над ним пытку. Сжимать зубы - глупо! Пусть они знают, что перед ними человек из плоти и крови! "Не скрывай своего ужаса, кричи, когда будет больно!" Упрямое молчание их только раззадоривает, оно лишь подкрепляет их убеждение, что душа - не более чем замок, к которому они обязаны терпеливо подобрать отмычку. Дай волю чувствам! Открой своё сердце! так было пока его мучили люди... так было пока он не стал частью мира скрытого ночью. И игра сменила все свои правила, тасуя их только по ей известным законам... Так почему он должен пройти через это, если итог все равно известен? Почему нельзя перестать жалеть себя и страдать, когда ситуация не меняется, а меняются лишь лица? В тот миг, когда инкуб преступил в мыслях, когда вырвался из оков своей госпожи, он был готов ко многому, даже к тому, что подписал себе смертный приговор. Но нет... не Бэлль пришла за расплатой, но прежние муки прошлого перебирались в будущее. И ничего не менялось...
Только вот эта ситуация, когда страстные признания, уже не причиняют боли в области сердца и чувства вроде бы медленно перегорали, словно угли в костре.
– Убирайся. Вон.
Одно слово. Другое. Такое обжигающее льдом предупреждение в рыке хлестало как удары плетью. Ашер ощутимо напрягся, ожидая, что воздух вокруг сгустится и его схватит невидимая рука. Лишив способности двигаться и сопротивляться он вылетит вон из квартиры и уже не сможет попасть обратно, ведь Доминик позаботится о том, чтобы никто не попался под силу гипнотического взгляда. Но ничего не случилось. Вампир сам завел себя в мраморную неподвижность, затаив дыхание и гордо принимая злой блеск в глазах оборотня. Мрачная, мстительная и отдающая нотками безумства улыбка растянула губы вампира. Не Доминик его пригласил и не он хозяин в этом доме, чтобы отзывать приглашение. Из них двоих мастером был Ашер, разве в его положении можно было идти на поводу у льва, что кажется, забыл с кем имеет дело?
Хотя и он сам забыл, что пришел по иной причине... Но эта необходимость доказать себе что он чего-то стоит, что он не тряпка, что он не зря возвысился над другими набрав достаточно силы, перечеркнули все желание Ашера просить Доминика вновь поверить ему и бежать, бежать от осточертевшего обмана и из Сент-Луиса. Быть вместе, так как они хотели... Он хотел.
- Да, mon cher¹, шел бы ты вон, - с легкостью вампир порвал нить, отпуская мужчину из власти своего зачарования. Не утруждая себя обратить внимания, как у того подкосились ноги от столь неделикатного обращения, как заметался взгляд, пытаясь понять что же случилось за последние минуты, покрытые отныне туманом,  Ашер не отрываясь глядел на растворяющиеся в воздухе облачко сизого сигаретного дыма. Голос, такой не похожий на привычную речь француза, полыхнул потусторонней замогильной зловещностью. - Скажи своему другу уйти, пока ему не предложили опробовать окно, Доминик.
- Доминик...?
Разрастающаяся ревность заставила Ашера сжать губы. Клыки задели внутреннюю сторону губы, чего уже не случалось долгое время. Он терял терпение и готов был вновь захватить власть силой, встретившись взглядом с ясными голубыми глазами мужчины, который отныне вызывал исключительно отрицательные эманации. Ашер столь многое мог с ним сделать! Заставить броситься вниз - такая соблазнительная перспектива. Он мог сделать из него слугу, жалкого и пресмыкающегося перед своим хозяином, вот только Ашер не настолько предался таившейся в себе жестокости, чтобы творить ренфилда, которых он презирал. Нет, он не достоин, чтобы вампир разбрасывался силой так неосмотрительно.
- ... а теперь ты покинешь этот дом, забыв все, что случилось с того момента, как я постучал в дверь.
Минута тишины, последовала за громким хлопком входной двери. В воздухе стоял запах одеколона незнакомства, вызывая в Ашере рвотные позывы.
- Ты больше не мой? О, я не был бы так уверен, Доминик, - он повернулся на каблуках, стягивая с плеч куртку и откидывая ее на светлый угловой диван. Если один пытался испепелить страшным блеском глаз, то другой - едва ли не затапливал все помещение в чувстве своего превосходства. - С чего же ты так решил?

^{1 -} в данном случае - голубчик (фр.)

Отредактировано Asher (28.10.15 17:57:16)

Человек в состоянии мужественно переносить серьёзные лишения и невзгоды, а что-то радостное, совсем незначительное, нередко трогает его настолько, что хочется плакать. Что уж говорить о вампире? После встречи с Белль Морт, чередой мелких подачек, построенных на ложных увлечениях, Жан-Клодом и бесконечным потоком мучителем он был уже кем угодно: стервой, шлюхой, высококлассным калькулятором, бесстрастно рассчитывающим чужие чувства и желания, холодным соблазнителем, талантливым ценителем самых трагических шедевров композиторов, поэтом, кем угодно, но только не счастливым мужчиной. В его мыслях раз от раза вспыхивал вопрос - разве он так много просил? Или его прежняя жизнь, обманы, лицедейство, прелюбодеяние перечеркнули все возможности на то, чтобы достигнуть желаемого?
Нет, Ашер не понимал, что пытался усидеть на двух стульях - любовь и власть. Тирана невозможно полюбить и все написанные во все времена сказки, где чистая любовь к чудовищу сотворит тонкое волшебство, превращая его в послушного ручного зверька. Они так тесно переплелись в инкубе, что невозможно было понять где начинается любовь, а где жадная потребность доказать собственное величие. Прекратить оставаться на вторых ролях и больше никогда, никогда не допустить вчерашней ночи!
НИКОГДА!
– Ты мне больше не нужен!
Вампир пытался из последних сил оставаться бесстрастным. Сдержанным, холодным, отстраненным - каким угодно, лишь бы не показать, что эти слова выжигали его душу, засасывали Ашера туда, где он и должен был быть - в пламя Преисподни. Истерический жестокий смех прекращал путь мастера в Чистилище. Он затаил дыхание, отводя в сторону голову, но вовремя спохватился - слишком явный признак, что он задет. Снова. Одна неведомая сила тянет его отвернуться, скрыть что жгучие кровавые слезы того и гляди покатятся по щекам, другая же напротив шептала словно морской прилив "не смей!" И он не посмел. Сопротивляясь, обрывистыми короткими движениями обернулся обратно к Доминику, силясь скрыть из взгляда сейчас находился в подавленном состоянии безысходности за высокую стену надменности.
- Ты глубоко заблуждаешься, Доминик, - имя вырвалось как приговор, как оскорбление. Тяжело и глухо, растворяя хоть какие-то намеки на прежнее баловства рассчитанное на содрогание и желание быть рядом.
Он вновь делал все не так. С самого приезда в Сент-Луис ошибался на каждом шагу. Не уже ли и в том, что доверился этому льву? Открыл ему так много тайн, предложил себя. Да, не открыл своих слабостей, но полгода... Полгода - плевок вечность, открывавшуюся перед вампиром. И теперь он должен выслушивать, что заставлял смотреть на то, что происходило на маскараде? Ашер же предупреждал, что все будет не так, как в Париже. Что Сент-Луис все расставит по местам. Пусть и умолчал, что в этом уравнении было куда больше неизвестных...
Он заставит его понять и подчиниться, чему бы Ашеру этого не стоило. Хватит было потакать мечтам о нормальности. Он не был нормален - инкуб был болен, пропитан ядом и тот с каждым закатом солнца пожирал его. Ашер и только Ашер смог вырвать из оков льва. Только его голос, его слова, твердившие о силе полной луны, скребущемся в клетке и точившего зубы о металлические прутья человеческого тела зубы зверя мчаться наружу, затмевая любые другие инстинкты. Он, а никакой либо другой мастер приручил дикого не приученного к гордыне прайда льва. Он убил собрата покусившегося на Доминика. Он наплевал на оказанное гостеприимство и угражал Принцу (!), что спустит своего кота... С привкусом солнечного света, что рассеивал мрак вокруг инкуба, а главное в его душе.
- Ты заблуждаешься, думая, что я отпущу тебя, mon chaton, - шаг на встречу, не дрогнув, встретившись с горящим взглядом и раком, столь не свойственным человеческим связкам. Ашер не боялся. К чему? Ведь стоит ему захотеть и перед ним вновь будет покладистый котенок. Вот только протяни руку, схватись за шею и сила потечет через них. И он протянул. Схватил за подбородок, заглядывая в сверкающую голубизну глаз с чувством удовлетворения, темного как сама бездна или втягивающая сила Черной дыры. Истерика или ложь послужила толчком для слез? Он знал что второе. Отчетливо. Раскатывая тягучую нугу лжи по небу. Мстительно, невыносимо восторженно улыбаясь. - Милосердие никогда не было моей добродетелью. Я не отпущу тебя. Ни с кем и никогда. Ты только мой.
Ашер погладил костяшками пальцев по щеке, на миг, словно смягчая гнев на милость:
- Мой, а не этого жалкого выродка, - тут же резко запуская руки в белый шелк волос, у самых корней сжимая пальцы, и дернул вниз.
Он хотел шипеть, сверкать клыками, приструнить животное немилосердно накинув тому на шею ошейник и притягивая к себе за поводок, заставляя смириться с участью, быть послушным котом, ласкающимся к ногам своего хозяина. Но пока не стал. Рано, Ашер еще сказал не все, чтобы сбрасывать карты, показывая, что заведомо выиграл этот поединок.
- Тебе было мало? Мало того что я дал? Новую страну, новую жизнь? Я предложил тебя себя. Впустил так глубоко и близко, как не позволял никому больше двух сотен лет, - он щекотал силу, заставляя ее распаляться и клокотать. Он дразнил зверя, метафизически шепча, что вырвет его и будет проделывать этот трюк снова и снова, пока не останется чувств и никаких сил. - Pomm de sang. Больше чем друг, больше чем любовник, больше чем все, что могло бы связывать двух людей... ты должен быть моей жизнью. И что ты делал эти два месяца? Толкал меня к другим своей безучасностью, не понимая, что я ждал тебя рядом с собой, пробуждаясь. А вместо твоей крови - чужая, вместо твоего сердца - чужие, вместо твоего дыхания...
"Как же ты не понимаешь, что нужен мне больше чем ты нуждаешься во мне?" - глаза практически жгло. От вины. От злости. От того, что чтобы он не хотел сказать, он уже решил для себя что сделает. И пусть он возненавидит себя больше чем прежде, начнет сильнее презирать, но... его психику встряхнули, перемешали и нагнали рой беспокойных тяжелых и острых мыслей.
- Хотел быть значащим и нужным? Вот и будь, а не убегай, оставив на прощание рисунок, - еще раз он дернул Доминика, едва не выдернул ему клок волос. - Ты усомнился во мне. Усомнился в моем слове. Я бы прости тебе эту выходку, будь мы одни, но ты показал это перед всеми в тот вечер... Даже не мечтай, что твоим наказанием будет свобода от меня, mon chaton. Я отыщу тебя, даже если ты будешь на другом материке.
Он дернул связь. Грубо и сильно, причиняя неудобства на грани боли и притупляя инстинкты, заставляя вспомнить, кто из них хозяин.
Слишком долго он пытался быть человеком в глазах Доминика и отмахивался от той пьянящей власти, что давал ему призыв. В этом была его слабость, поэтому он попытался, поэтому он всегда на вторых ролях. Хватит! Довольно! Ашер докажет обратное и начнет с выказавшего мятеж любовника. Не отдавая себе отчета, что вновь был близок, чтобы все перечеркнуть по чьей-то чужой прихоти, а может и, пытаясь заглушить в себе тот первоначальный укол...
От него ведь вновь отказывались. Убегали, не вынося его общества, не пытаясь понять и узнать, что Ашеру нужно спасение от самого себя.

Когда с головой окунаешься в рок, то всё твое внимание расходуется на то, чтобы отдать что имеешь по-максимуму. Но в этой упертой сосредоточенности, звенящей как тонкий хрусталь, Ашер ощущал шелк волос, тихие доводы сердца, предлагавшие прекратить, остановить фарс и обсудить все спокойно, не повышая голос, не тыкая носом в прегрешения. Сколько можно устраивать скандалы? Сколько можно вестись на поводу у мрачных жестоких чувств и не пытаться в стать в кои-то веке в чужое положение? Как жалко и мучительно не знать, что происходит в головах у его окружения!
Голубые глаза, со сверкающими в них еще не успевшими пролиться слезами, гипнотизировали. Отвлекали от тонкой струи силы, что резонировала между мастером и его зверем, вибрировала и тихо искрилась. Ашер так увлекся, заглядывая в будущее, где на его золотых кудрях красовался лавровый венец победителя, что не подумал - выиграно одно сражение, но не война. И он отшатнулся от удара в пах, такого унизительного и болезненного. Скорее от неожиданности, что позволил себе хоть на миг забыться, с кем имел дело. Чтобы Доминик и простил собственнические выходки на его счет? Как скоро инкуб забыл о Пер-Лашез. Но в тот же миг вампир понял, что забываясь в полете, злясь на Жан-Клода и его холодную расчетливость, в гневе на себя и льва, он перестал думать - его тело один сплошной истерзанный нерв. Пусть та мизерная порция крови, едва ли не полностью ушедшая на преодоление расстояния от цирка до этого дома и розыск Доминика, сходила на нет, но этого хватило поддерживать видимость хорошего самочувствия.
Сдавленно выдохнув, инкуб выпускает из пальцев волосы, но, не успевая ослабить хватку, дергается с ними, теперь рассматривая оставшуюся в руке прядь.
- О, я бы очень этого хотел.
Слова срывались шелестящим шипением, будто ему неожиданно начали мешать клыки. Ашер того и гляди сорвался бы на французский, но продолжал мыслить на чужом для себя языке. Будто читая мысли вампира, не давая опомниться, понять, осознать чье имя прозвучало, зависнув в воздухе, новый удар, который Ашер пропускает. Запоздало вскидывая руки в защитном жесте и не давая им плетями рухнуть вниз, прикладывая титанические усилия над собой, ведь не хотел (не хотел!) причинять Доминику такую боль, хватает его за шею, впиваясь пальцами, оставляя намеки на синяки, что рассосутся уже через полчаса, после этого. Он скалится. Впервые с того вечера на кладбище показывая - Ашер не человек, что все это хорошо отрепетированная искусно созданная маска, сотканная из шарма, манер и невесомых как парча слоев привлекательной опасности. Сила хлещет, затапливая помещение, течет по вытянутой руке, помогает мужчине ее согнуть, приближая лицо любовника ближе, надеясь, что тот замолит о пощаде и разрешении глотнуть воздуха, попробует высвободиться от мертвой хватки.
- Мы всем чем-то преступаем ради своих обязанностей, но не смей говорить мне, что я что-либо забыл, - только не думать о крохотном создании, не думать! Не вспоминать искрящееся солнечное золото рисунка. Не вспоминать огромные полные любопытства и той бесхитростной привязанности голубые глаза. Взлохмаченные светлые локоны. Не вспоминать, как причудливо произносят его имя. Не вспоминать уменьшенную копию человека, которого...
Ашер остановился бы, взволновался, оставляя все позади ради мальчишки, каким-то неведомым окольным путем забравшегося ему в сердце и напоминая, что такое чистая невинная любовь и что когда-то давно он мог бы стать... Но вампир оказался взаперти собственного гнева, задетой гордыни и себялюбия, что словно гидра вскидывала свои отвратительные головы из глубин времен. Пальцы сильнее сжимают горло, но никаких кровожадных мыслей в Ашера не зреет. Его разум кристально чист, так же как и этот исходивший могильный холод, рожденный призывом и вампирским естеством. Раз он так ошибается, видит не то, что есть на самом деле, так может оборотень ему объяснит? Или не хватит духу? А может воздуха? Какая непростительная грубость не давать Доминику высказаться. У него видимо накопилось много претензий к человеку, спасшему его жизнь, его сына и отчасти призрачной матери. В Париже бы разверзлась кровавая бойня и воды Сены окрасились бы в бардовый.
Черная неблагодарность!
Вампир с триумфом и удовлетворительной мстительностью швыряет верльва прочь от себя, будто тот ничего не весил, не был высоким и плечистым. Оглушительный звон бьющегося стекла должен был урезонить. Увы, металлический запах крови мигом донесшийся до вампира сводил все прежние попытки на "нет". Этот аромат обещал - так можно сойти с ума или обрести свободу.
- Вот и нет больше отражения, - вампир сгорбился, держась за косяк. Голод, вспыхнувший в Ашере, терзал, жег горло, иссушал. Словно однодневное рабство в руках Арлекина в стократ приумножил его потребности. Так он чувствовал себя, выходя из обвешенного серебряными крестами гроба, так он чувствовал себя впервые дни после встречи с Инквизицией. Так чувствовал себя каждый юнец только-только обзаведясь клыками и право на вечную жизнь под светом звезд. Постоянная жажда крови никуда не уходящая и не затихающая. - Не будет случайно встреченных друзей. Не будет веков...
Сквозь золотую пелену можно было различить змеиную злорадную улыбку. Ему было плохо, каждое мгновение до, во время и после ненавистного маскарада, ему было невыносимо вчера, а сегодня... сегодня ему будет хорошо, потому что Доминик и его тело, его кровь и воля - все принадлежит ему! Да, да, ему! А эти слезы... о них Ашер старался не думать.
- Иди ко мне, - прозрачно-голубая радужка растворилась в белизне, оставляя только черноту зрачков, расползавшуюся и захватывающего верльва в свою бездонность. Гипноз и призыв. Вытянутая рука. Предвкушающая улыбка. Он совсем не обещал, что Доминику понравится, но вампир останется доволен. Его жертвам никогда не нравился его укус. - Иди ко мне, mon chaton, и я... залижу твои раны.
Как только в ладонь легла рука мужчины, вампир вздернул того на ноги, обхватывая за талию и плечи, не пытаясь быть осторожным, не обращая внимания на впившиеся в тело осколки и обрушился на шею.
Боль, должно быть, была невыносимой, когда вампир не маскирует все под удовольствием...

С пожаром, бушующим в голове Ашера, не смог бы справиться ни один нормальный человек, ярко вспыхнув, он вмиг сгорит дотла, не страдая от понимания, что жизнь прошла в пустую. Это был пожар безумной, всепоглощающей жажды и страсти, и лишь истинные проклятые безумцы способны поддерживать его постоянно. Инкуб же его терпел и сдерживал изо дня в день на протяжении множества сменяющих друг друга эпох. Увы, после пережитых мгновений тянувшихся, казалось, вечность пристальный контроль рухнул в одночасье. Взорвался с оглушительным грохотом на миллиарды ноющих от нетерпения кусочков.
Все, что было невыносимо за последние дни: маскарад и фарс, лживые признания и обещания, разочарования, страдания и бесконечные дьявольские муки, - растворялось в теплом, пряном и жгучем аромате, в который можно было укрыться подобно одеялу, скрываясь от всех невзгод и несчастий. Удивительно как этот запах, вплетенный в сетку, выдуманных самим инкубом ассоциаций, расслаблял и успокаивал, избавлял от чувства страха и одиночества. Корица, перебивающая металлическую пьянящую нотку крови, наполняла ненасытного вампира чувством уверенности и защищенности.
Его больше не тронут!
Эта мысль отогнала видения переплетённых потных тел, алчно горящих глаз сумасшедших экспериментаторов, коими выступали его палачи, пытаясь сломить и обрушить и без того падшего ангела на дно, подвести до последней степени униженности, заставить махнуть на себя рукой, опуститься - и повторять это снова и снова, с бессознательным, погибельным упорством! Вновь и вновь захлебываться в мольбах, смешанных со стонами… вот только удовольствия ли? Имело ли это значение сейчас, когда в его власти находилась чужая жизнь и, Ашер легко мог сделать с Домиником что угодно? Переступить черту, подобраться к обрыву или отпустить, решая, что урок выучен. Его кровь текла теперь по венам вампира, заставляла биться сердце, заставляла функционировать… жить!
Вампир с шипением едва не дернул головой, пытаясь скинуть со своего лица впивающие ногти, но внутренний, пробудившийся стоп-кран не позволил ему порвать кожу, мышцы и артерию, превращая этот показательное сражение в праздник кровавого месива. Новые шрамы не сделают Ашера еще уродливее, чем он уже бы. К тому же краткая вспышка боли и только-только потеплевшая кровь отрезвляли. Рука, до этого мертвой хваткой покоившаяся на пояснице Доминика, дернулась, комкая пальцами пропитавшуюся влагой ткань, другая же скользнув с плеч, наткнулась на один из осколков.
Можно было сделать больнее… Можно было.
Но Ашер не мог. Больше не хотел. Зачем он все это начал? Как позволил себе пойти на поводу у ревности и причинить вред тому, кому обещал привнести покой и безопасность? Как осмелился сдавив горло, перекрывая кислород, швырнуть того в зеркало? Oh, saints...! Что он натворил? Что за демон вселился в него вгрызаясь в самое сердце, не видя очевидного?
– Lieb…
Он стал нулем, смешался с грязью; и тут, под гнётом и страхом позора, вдруг от одного лишь слова вспыхнул и опомнился, собирая себя из собственных останков. Старые, но нисколько не забытые мысли, что эта невыносимая потребность в прикосновении и близости ничто иное как побочные эффекты связи, вновь пробрались наружу, нашептывая вампиру свои фальшивые песни. Но даже если так...! Пусть! В их связи было куда больше правды, куда больше чувств и невозможности разорвать их тесно сплетенные судьбы. Ашер готов был наконец-то перестать ловить фантома прошлого.
Он еще пил Доминика, но уже не с жадностью, а туманя его разум, перекрывая неприятные ощущения и резкую боль, когда один за другим большие осколки зеркала, что впились в его спину, начали падать на пол. Задыхаясь, вампир отстраняется, вбирая в легкие запах Доминика, крепко удерживая в своих руках, чтобы не дай бог, тот не упал на усыпанный сверкающими брызгами зеркала пол, теряя равновесие от потери крови и удара. Сейчас медленно продлевая неведение всерьез ли пробормотал верлев, Ашер повернул голову, заглядывая в прикрытые глаза, и забывает облизнуть губы, стирая преступное покушение, видя трепыхающиеся густые темные ресницы. Он ослышался? Это все его воспаленное воображение? Что значит это умиротворяющее согласие, резонирующее между ними? Под толстым слоем предательств до сих пор тлела неугасимая искорка, готовая в любой момент озарить прогнившую душу. Надежда на счастье. Ведь даже в пустыне идет дождь, и на камнях пробиваются зеленые побеги, и тают человеческие горести...
Стоит что-нибудь сказать в ответ, но инкуб уже столько говорил, столько рассуждал, что, ни к чему хорошему это не проводило. Только новые тупики, еще непрогляднее от тьмы и обманчивые своей тишиной. И инкуб нападает. Уже не на шею со слегка кровоточащими проколами от клыков, а на бархатные податливые губы. Дразнящее предвкушение легкости, словно Ашер целовал тончайшие лепестки роз или трепетные крылья бабочки, было безжалостно снесено прочь жадностью получить все сразу. Разделить на двоих вкус Доминика.
Стон сладостного облегчения срывается против желаний инкуба. Как скоро он сдался. Столько терпеть прежде и теперь сходить с ума, когда два месяца не прикасаешься к человеку, которого… Он вообще имеет на это право? Смог бы Ашер принять на месте Доминика всю ту правду, что творилась с вампиром? Называл бы тот его так и дальше, зная в какой грязи инкуб побывал? На самом деле ему не нужен честный ответ. Ему нужен Доминик. Сию же секунду, чтобы забыть весь ужас, чтобы вновь распробовать все радости жизнь, научиться верить и доверять другим.
Сию же секунду и навсегда.
- Прости... прости, - на краткое мгновение отрывается от пропитанного солью и горечью поцелуя, и притом столь умопомрачительно сладкого. - Прости... Aimé...
Лихорадочные непоследовательные поцелуи. Ашер, словно впервые добравшийся до желанной цели, пытался завладеть им всем. Его терпение и так с самого начала было на пределе, он не мог и не хотел сдерживаться. Он рыскает по телу руками, путаясь в волосах и одергивая себя, чтобы не напомнить Доминику о ранах на спине. Как он посмел испортить совершенство? И все же инкуб подталкивает любовника назад, заставляя двинуться в сторону от моря осколков, замереть в каких-то сантиметрах от твердой оклеенной в светлые обои стены... Самым мучительным, оказалось, оторваться от припухших губ. Зачем? Резким настойчивым движением Ашер разворачивает Доминика, лицом к стене, вынуждая упереться в нее руками. Он успевает ужаснуться тем что совершил, но пропитавшаяся кровью ткань футболки на спине вселяет куда больше ужаса, чем то, что могло оказаться на самом деле  и вампир подхватывает за прорези, разводя их прочь, рвя и так испорченную ткань.
Сколько еще должно быть доказательств того, что он вовсе не человек? Вид крови его возбуждает, ничуть не меньше, чем то, что он уже рисует в своей голове, не меньше чем любой из откликов Доминика. И прежде чем слизнуть кроваво-алый развод на спине, Ашер вжимается пахом в ягодицы любовника. Нужно было скорее высвобождаться из тисков кожаных брюк. Язык скользит вдоль свежих ран, не рискуя по ним провести, лишь бы не вызвать новое кровотечение, тогда руки пробираются вверх по внутренним сторонам бедер, задерживаясь на пути к молнии, с небольшим усилием поглаживая, лаская через одежду и ощущая как член твердеет и увеличивается.
Рывок и брюки на уровне колен. Взгляду открыта будоражащая сознание картина, от которой хищник внутри Ашера мечется от предвкушения, забывая за что браться, а может и оставить новый след на нетронутой коже ягодиц или вновь развернуть мужчину лицом, опуститься на колени и закинув одну ногу на плечо упиваться и видом и еще выпущенной крови уже из бедренной артерии, но в этот раз доводя все до конца... нет, в другой раз! Доминик и так потерял достаточно крови.
Разум затуманился, все здравое отпросилось прочь. Был он и Доминик. И та вспышка любви, что в этот раз могла вырваться только вместе с похотью, грубой и дикой. Не было терпения, чтобы делать все по правилам. Рот наполнился слюной, тут же растертой ладонью по члену. Верх сил смотреть как он медленно пробирается в Доминика, Ашер откидывает голову назад со стоном, едва не превратившегося в рык.
Не осталось ничего. Только грядущее удовольствие.
И Ашер жестко вбивает себя.

Взять то что хочешь и так как хочешь, без долгих прелюдий, на тонкой грани где не ясно это ли боль как таковая и наслаждение от нее, или же это все животная, неконтролируемая страсть. Похоть. Жажда. Необходимость в другом человеке и его близости, ощущение его готовности подчиниться. Потребность в разгоняющем кровь жаре. Составление единого целого, в котором нет места победившему и проигравшему. Были они. И то роскошное, невероятное и ошеломительное. Да... да порция отличного секса, когда вы перестанете быть таким серьезными.
Не нужны были подсказки и указания верных направлений. Дорвавшийся и изголодавшийся по Доминику: по его запаху, по теплу его тела, по его голосу, по его стонам, вампир определенно знал, что нужно им обоим. Лукавство и подзадоривание, с которым была встречена попытка попросить прощения, завладеть им и показать, что инкуб не может без него существовать, едва остановили Ашера, чтобы не впечатать любовника в стену, лишая малейшей возможности шевельнуться и попытки изловчиться, дабы провернуть все так, как удобно было бы верльву. Эти месяцы сводили с ума, они казались безмерно долгими. И теперь каждое пробуждение, каждая ночь без единственно нужного мужчины, обида за каждый глоток чужой крови, а не этой коричной горьковатой пряности, выплескивались во вне.
Инкуб вовсе не мог вспомнить, что так влекло его к мужчине, пока не встретился нос к носу... Доминик постоянно бросал вызов. Играл с ним, похоже, лучше разбираясь в вампире, чем он сам. Вот только не наигравшись вдоволь, он выпускает его из плена собственной руки. С хищной и порочной улыбкой ласково потерся щекой, хватая губами мочку уха, чтобы в следующий миг вымолвить, вливая в один вопрос, в одну интонации куда больше предвкушений, чем мог бы вытерпеть и самый заядлый искуситель:
- Насколько? - последнее медленное и плавное движение, прежде чем забыть о них до конца сегодняшней ночи. На грани лени, наполненной гнетущей истомой, Ашер проводит языком по краю уха, наслаждаясь своим тугим заключением и пробежавшей по Доминику дрожью, должной поселить в того вопросы - не уж то все? Но эта ложное мгновение нежности вот-вот подойдет к концу. Руки скользят по телу: по бедрам, властно сжимая те пальцами, едва ли не оставляя на светлой коже красноватые следы, по животу и груди, ловя соски и сдавливая оттягивая... Его была мелкая дрожь. Черт! Дьявол! Он еще сдерживался, хотя минутами раньше, готов был яростно себя вбивать в Доминика, срывая дикие крики, упиваясь кристально чистым удовлетворением. А сейчас он баловался, заставив любовника расслабиться... и просить. Молить его снова и снова брать, доказывая превосходство, превращая их обоих в возбужденный комок нервов. - Быть может...
Рука ушла вниз, потягивая мошонку. Безумие рвалось наружу, с вдыханием дурманящим запахом и закатыванием глаз. И открытая шея...
Терпение лопнуло.
Крепко, не слишком жестко инкуб собрал в ладонь белые волосы на затылке, толкая вперед, со шлепком выбиваясь, не давая любовнику и мига на то, чтобы он привык к темпу, сразу вверяя обоих кипящей внутри порывистости, быстроте и силе. В кои-то веке не сдерживаться, рискуя причинить вред. Срывая судорожные вздохи в рычание, задавая бешеный темп. Оттягивая за волосы голову назад, прогибая любовника в спине, рукой размазывая по той кровавые разводы. Хватая за плечи, едва ли не приказывая Доминику насаживаться самому. Словно всего было мало. Ашеру всегда было мало. Катастрофически мало.
И он толкает любовника, буквально впечатывая в стену. Выпуская из железной хватки волосы, чтобы вскинуть их переплетенные руки, скрываясь лицом в изгиб шеи, тяжело дыша, но, не сбавляя усилий. Любить кого-то - правильно, и трахаться - тоже неплохо. Но если делать и то, и другое с одним и тем же человеком, это даст ему слишком большую над тобой власть; это позволит ему запустить руки прямо в твою личность, даст ему долю твоей души. Но разве это уже было важно? Он был его и только его, неважно к кому конкретно это относилось.
И в Преисподнюю все разговоры о метафизической связи! Дело вовсе не в ней.