- Vous êtes très difficile de trouver, monsieur Asher¹, - шелестящий шепот из прошлого настиг его в тот миг, когда сцена в гостиной изжила себя. У Ашера было так много слов, которые он хотел сказать Жан-Клоду. Много больше, чем успел озвучить, много больше чем когда-либо озвучит. Так почему он не настоял на продолжении их встречи? Только вдвоем, без Софи, что была так пленительно очаровательна, без Доминика, который, вероятней всего, считал мастера предателем, раз так легко согласился отдать в руки мужчины, что когда-то уже стал для них препятствием, без Ассэ полной загадок и не торопящейся отвечать на безмолвные вопросы инкуба. И все же Ашер не поддался этому чувству. Он сделал и так много, больше, о чем мог помыслить, еще находясь в Ороре, или отсиживаясь в Джефферсон-сити перед последним броском.
Страдания - это допрос. Ни один судья не допрашивает нас так пытливо, как допрашивает нас собственная совесть. И слабы щит, готовый в любой момент рухнуть, не защитил его от угрызений совести. Те мерзко пытались выцарапать себе путь на свободу, вырваться из заточения, смешаться с сумбуром эмоций, уже не понятно кому принадлежавших. Вся эта связь... Ашер за столько веков забыл, что такое принадлежать кому-то так сильно, что ваши мысли прочно переплетались. Он же предупреждал. Ожидал такого исхода...
Инкуб не видел иного выхода, как отгородиться одними обвинениями от самобичевания. Что сделано, то сделано. Ашер перевел вид на женщину. Она была удивительна - холодна как вечные ледники, необузданна и сокрушительна как пламя. Многие ли угодили в эти сети и задохнулись от гари? Она пыталась отдалиться, держаться выше остальных, смотреть на мир сквозь призму прагматичности и явно никогда не теряла голову, в отличие от сотканного из пороков демона, задумчиво перебиравшего кремовые, тонкие брюссельские кружева.
- Ma brillant guerriere², - сдавленно позвал ее Ашер, озаряя ее блеском глаз из-под золотого водопада. - Если ты не возражаешь... составить мне компанию? Пройдемся по "цирку"?
Быстро. Неуловимо для простых смертных, Ашер оказался у двери, прекрасно зная, что одурачить женщину ему не удастся, в прочем он и не стремился. Пока не старался ее восхитить. Дверь распахнулась, предлагая Ассэ покинуть гостиную первой, оставляя глупую партию в политику позади. Хотелось верить, что грубая сила решала все проблемы, но как можно было прожить столько лет и не запачкаться в этих играх? Как можно было оставаться одной? Как можно было находить в этом утешение и благо? Ашер сходил с ума медленно и верно, день за днем, переживая прошлое. Задаваясь вопросами...
Он шел по памяти. Надеясь, что за полгода коридоры чудесным образом не поменяли направление, что его бывшая спальня осталась на прежнем месте и ее не передали другому владельцу, не изменили ничего в оформлении, убирая блистательное золото и небесную лазурь. Если дверь и была закрыта, то Ашер не заметил. Та поддалась. Неохотно, но ярко вспыхнул свет, когда пара вампиров оказалась внутри, и инкуб не сдерживаясь, ни на мгновение, уже истерзанный изнутри как собственными мрачными мыслями, так и собственным любопытством, сломался:
- Я хочу знать, Ассэ. Знать прямо сейчас - кто ты такая?

¹ Вас очень трудно найти, месье Ашер (фр.)
² моя блистательная воительница (фр.)

Дверь за ним с оглушительным грохотом захлопнулась. Ему пришлось какое-то время постоять, закрыв глаза, держась за теплое гладкое дерево двери. Нет, Ашер не дышал, но прислушивался к тому, что творилось в его душе, старательно удерживая шаткие щиты, что с годами одиночества истончились под действием беспросветной жалости к самому себе. Почему-то инкуб не думал, что возвращение окажется таким сложным. Почему-то до момента, как услышал желание Жан-Клода не думал, что так сложно будет отдать ему Доминика даже на одну единственную ночь, даже если ничего не будет. Почему-то ему хотелось откровений с женщиной стремительно ворвавшейся в его жизнь, громко уверяющей, что она успела стать частью его жизни, когда он сам об этом не просил. Когда? Когда все пошло не так? Когда весь мир решил, что Ашер больше не способен нести за самого себя ответственность? Или он никогда не был властелином собственной судьбы? Разве что те пару лет до обращения... но ведь и так он зависел от своих богатых, зачастую немолодых покровительниц с особыми пристрастиями. В прочем вкусы мужчин прибегающим к услугам утратившего богатство и дворянское имя Ашеру отнюдь не были скромнее.
В груди рождался бессильный стон, силой загнанный обратно. Вампир вскинул голову, откидывая золотые кудри с лица, и медленно обернулся к Ассэ, той нетронутой стороной своего лица:
- Не хочу тебя разочаровывать, но я не слеп. Без твоей крохотной подсказки я и так вижу перед собой женщину. Прекрасную привлекательную женщину, что обжигает ледяным холодом, скрывая остатки мягкости и нежности. Я повидал много наших соплеменников, и определить где аристократ, а где пытаются за него сойти я научился уже давно, - не стараясь закрыться, взволнованный собственной вспышкой, в которой утратился весь его природный дипломатизм и желание нравиться всем и каждому, инкуб шагал к Ассэ, сокращая расстояние. - Меня не устраивает твой ответ, - озвучил он и без того сквозившую меж ними мысль. - Ты желаешь остаться в Сент-Луисе, рядом с Жан-Клодом. Рядом со мной и теми, кто мне дорог. Ты уговорила меня вернуться. Преподнесла Принцу дорогой подарок, реакция на который стала подарком и мне, - с грустной усмешкой Ашер вспомнил тот взгляд, едва ли не оказываясь в нахлынувшем на Жан-Клода воспоминании. - Ты помогла нам в Ороре, давая понять, что мы можем тебе доверять. И теперь, для закрепления мнения, я прошу... требую откровенности.
Мгновение инкуб нависал над женщиной, глядя прямо ей в глаза, но, не пытаясь попробовать - а сможет ли он зачаровать ее, затуманить эти ясные голубые глаза? - тут, же делая шаг в сторону и опускаясь в массивное кресло.  Строгость классицизма и дворцовая пышность ампира... Он чувствовал себя наконец-то там, где должно, особенно сейчас ощущая пальцами по небесно синей ткани с золотой вышивкой. 
- Ты начала со времен, когда не встретилась с вампирами. Тогда крови было куда больше, не правда ли? - тон голоса прошелся прохладой шелка по коже. Ашер был готов к гневной вспышке, ведь к гневу этой конкретной женщине он если не привык, то уже не удивлялся. Однако инкуб считал, что откровения стоит начинать с вопросов... а в их случае вопросы должны были быть прямыми. Ашер напоминал себе, что, не смотря на то, что они были вампирами, ночными охотниками с одинаковыми желаниями, они принадлежали разным временам и более того... определенно разным линиям крови: - Что сделали с твоими детьми, ma brillant guerriere?

Резкие, четкие черты лица исказились гримасой. Что за ней скрывалось, Ашеру пока не удавалось распознать. Но это была не злость, нет. Он не был специалистом по части настроений Ассэ. Она не кричала, не проклинала его, не причинила боли, больше той на которую он рассчитывал, заговорив откровенно. Голубые глаза, холодные как вечные ледники, встретились с вызовом в яркой белизне. Что она сделает? Как поступит? Сожмет плотнее горло, которое он ей не подставлял? Вырвет трахею и будет наслаждаться видом заливающей кремовые кружева крови? Пусть так... это было бы позорно для Ашера - кататься у ее ног отплевываясь сгустками, залечивая рану и отгораживаясь от зверя Зова, лишь бы не пробудить в том живейший интерес и жажду отмщения. В любом случае у инкуба уйдет не так много времени на восстановление. За свою жизнь ему причиняли боль куда большую и раны куда опаснее.
Он смотрел прямо на нее, вскинув голову, давая больший простор для мертвой хватки. Ашеру начинало казаться, что эта вспышка была частью плана по убеждению себя, что женщине можно доверять. Но ведь это чистой воды импровизация! Спокойная улыбка и он с шумом вздыхает, наклоняя голову следом за вцепившимися в волосы пальцами. Совершенно расслабившись в кресле, инкуб прикрывает глаза, поглядывая на Ассэ сквозь пелену густых ресниц, борясь с соблазном облизать якобы пересохшие губы. Вспыхнет ли в комнате желание? Как тогда в театре, во время сражений на бутафорских шпагах? Так ли доминантна скандинавка, когда рядом кто-то, кто прекрасно знает, что и как делать?
Нужно было остыть.
И сдерживая рвущуюся силу, наделяющую голос невообразимыми оттенками, инкуб вспоминает, что затеял серьезный разговор для расставления всех точек над "i". Не время было строить предположение. Не время было проводить эксперименты. Не время для опрометчивых поступков, ведь не будь это вызвано просьбой Жан-Клода, Ашеру было бы куда проще сдерживать все эти мысли-вопросы.
- Нужно что-то куда более весомое, чем горло, дабы проучить меня, - мгновение и волосы осыпаются на плечи. Эта свобода дает Ашеру возможность встряхнуть головой, но, не смотря на яркое освещение и наличие в спальне собеседницы, он не прячется за спасительной завесой. Его внешний вид сейчас волновал куда  меньше чем обычно. - Ты права, это мое дело доверять тебе или нет... Но ты нашла меня в Иллинойсе. Ты помогла моему льву, хотя это дело тебя совершенно не касалось. Ты отыскала его сына и вернула отцу. Я слишком давно не видел истинной женственности, а твои глаза ею лучились в ту ночь. Ты никому не доверяешь? Пусть так. И от этого ты беспредельно одинока.
Он сходил с ума от этого одиночества. Медленно и долго, по крупицам разрушался. Умирал. Менялся. Озлобился и возненавидел все и вся, путаясь во мнениях. Мир перевернулся с ног на голову и все что он считал низким, мерзким и грязным, вдруг изменилось. Нет... Он бы не вынес еще десятка лет, если бы не спасительная встреча. 
- "У вас"... - тихая усмешка. Пусть будет так, инкуб не поспешил напомнить Ассэ, что она часть этого мира, как бы стремительно не пыталась убежать и отнекиваться.
Он глядел за хозяйничающей женщиной, нисколько не пытаясь ее останавливать. Оперся на подлокотник, водя в задумчивости пальцами по губам. Чего она добивается? Весь первый пыл сошел. Ему не хотелось скандалов. Хотелось оказаться подальше отсюда, пусть даже пришлось сражаться со всеми полицейскими Соединенных Штатов. Или на крайний случай ему нужна была поддержка, теплые объятия и тихий шепот. Так много потрясений. Ашер до этого момента забыл, что был невыносим со своими разыгравшимися нервами. Рассказ его увлек. Выходит он не ошибся. Глядя на сражающуюся с молнией Ассэ, памятуя о фрагментах из собственной жизни "до", все же верилось с трудом, что там была такая история.
- Мою семью забрала чума,  а тех, кто сумел избежать болезни, догнала судьба в виде Столетней войны. Думаешь, мое возмездие пришло в лице моей бывшей госпожи? - сухая усмешка. Нет, он не желал говорить о Белль Морт. Не в этот раз. И дальнейшие слова, должные сорваться с губ осеклись.
Тонкая ткань в одно и то же время скрывающая так много и не прикрывающая ничего пленила взгляд. Мужчина напрягся. Он всегда предпочитал женщинам свой собственный пол, но ничего не мог поделать, когда видел соблазнительные изгибы, плавную походку... Его захватили. Игрались как с мышкой, и он с легкостью на это согласился, пробегаясь пальцами по шнуровке нижней рубашки. Осторожно помогая ей сползти с плеч вниз, падая к ногам. Ашер впервые увидел шрамы столь же ужасные как его собственные. Минутная жалось об испорченном совершенстве гладкой кожи, сменилось желанием провести по остаткам рисунка... Ассэ говорила, как получила их. Тогда же, от рук религиозных фанатиков.
- Ma brillant guerriere...
Инкуб поднялся с кресла, зеркально повторяя движения женщины. Наклоняясь к ее лицу, прижимаясь губами к высокому лбу и опускаясь ниже, накрывая ее губы. Легко, едва ли не целомудренно, выказывая поддержку и присмиряя внутренний огонь. Следом, выпуская Ассэ из рук, стараясь оказаться как можно дальше, как только позволяла спальня, стараясь не замечать наготу, создавая ей хотя бы крупицу уединения. Откуда в инкубе взялось столько нерешительности?
- Раз я не могу требовать... и все во мне сдерживает от выкриков "умоляю", прошу, расскажи мне, что привело тебя к доминиканцам, как именно вы с Жан-Клодом помогли друг другу.

Вновь тишину комнату прорезала приглушенная усмешка, скользнувшая с губ. Ледяная белесая голубизна глаз сверкнула, далеко не озорством, а открытием для себя какой-то древней прописной истины.
- Ты не из тех, кому нравится мольба, не так ли, ma brillant guerriere? – это полюбившиеся им прозвище данное ей и только ей, скользнуло по обнаженным плечам, отголоском прошлась и по самому высказавшему его вслух Ашеру. Если бы он только обернулся… Интересно сломалась бы его выдержка? Он был уверен, что его взгляд жадно обволок каждый изгиб тела Ассэ, знал, что будет тянуться руками, лишь только прикоснуться подушечками пальцев к нежной коже, знал что…
Эти шрамы, как вечное напоминание того, что случилось триста лет назад. Отметины, располосовавшие их жизни, поделившие на «до» и «после». Вот только… из них двоих лишь Ашер убивался под гнетом своего уродства, лишь он сопротивлялся принятию новой версии событий. Хотя такая ли версия новая? Первые месяцы после встречи с религиозными фанатиками, видящими в нем одержимого дьяволом, инкуб с отвращением и страхом глядел на себя в зеркало. Вновь и вновь. Пытался приучить себя глядеть на багровое месиво, на этот праздник плоти, мышц и крови. Он разбивал зеркала, но каждый раз в его спальне их появлялось все больше и больше. Белль Морт получала удовольствие, видя тщетные попытки бывшего фаворита спрятаться, скрыться в тени и абстрагироваться от всего мира. Будь он проклят и Эта Женщина вместе с ним! Она заставляла его позировать художникам, выставляла напоказ его уродство как диковину, предлагала своим друзьям с «экзотическими пристрастиями», еще больше превращая Ашера в шлюху и мальчика для битья. И с мстительным удовольствием, достойным разве что гадюки, демонстрировала, какой успех преследует Жан-Клода.
En voilà assez!¹
Неужели все попытки за последние два года пошли в пустую? Внутри росло отчаяние, пробуждающее монстра, дикого ночного хищника. Вгрызться в бьющийся пульс, чтобы вырывать, проглатывать вместе с горячей кровью любовь и восхищение, вожделение и приторный вкус страха. Но постойте…! Этого беса, внутреннего демона присмирили, показали, что он достоин любви без череды влияний на разум, без жестокости и принуждения. Люди, которым Ашер был нужен, делали все для него.
И Прекрасная Смерть бесконечно ошибалась, блуждая во тьме своих предубеждений и незыблемой веры в то, что она богиня во всех отраслях любви. О, как она заблуждалась! Как была невежественна! Да, покров обожания и преклонения пред создательницей с тихим шелестом шелка упал к ногам.
Едва слышное колыхание воздуха, утопающий в ковре звук шагов и Ашер наконец вырванный из воспоминаний, позволяет себе обернуться к Ассэ, Заинтересованность во взгляде перед открывшейся картиной не может укрыться даже за любопытством перед тем что же она осмелится ему рассказать. На этот раз инкуб едва заметно улыбнулся. Как низко было заметить эту пикантную линию и совершенным идиотизмом пропустить ее мимо своего внимания. Стоит ли говорить, что как любой другой на его месте, проведя месяц возле столь самодостаточной, лишенной утонченного хитрого кокетства, как дамы его эпохи или с явно порой до безобразного выпирающей сексуальностью. То как сейчас женщины себя предлагали, позиционировали и привлекали внимание противоположного пола, вызывало в Ашере брезгливость. И вот тут черная рубашка… Мужчина забыл, что такое у него есть, ведь так сложилось издавна – черный цвет его бывшего любовника. Но сорочка выгодно оттеняла белизну кожу и птиц на обнаженном бедре.
- Его дипломатичность и внешность сделали ему не только имя, но и изящное стойкое прикрытие. Жан-Клоду приходилось всегда примерять на себя чужие роли… И именно поэтому никому не известно, что было до блистательного двора Белль. А он был военным, - вампир медленно с каждым шагом сокращал расстояние между ними. Благоразумнее было сесть в ближайшее кресло, но не прошло и секунды раздумий, как он опустился на пол, следуя по узору золотых нитей. Ни в коей мере Ашер не попытался перехватить чужой взгляд, позволяя окунуться им в ту самую ночь, когда вся его дальнейшая судьба окрасилась в боль потери и, заставляя свою душу петь реквием по любви. Кольнуло. А ведь прежде чем связать себя с Джулианной, он не любил ее. Она была совершенно простой, быть может если не роскошь каштановых волос и россыпи зеленых искорок по карей радужке глаз она была бы совершенно блеклой… Но после ее вздернутый кончик носа, пухлая нижняя губа и по-детски шаловливо-мягкая улыбка пронзили его в самое сердце. – Я забываю ее лицо, кажется, забываю звучание ее голоса… ее смех… И только помню крики, помню ее боль, ее слезы… Помню, что мы были счастливы. Втроем, но почему-то не могу вспомнить, как нам было с ней наедине. Пожалуй... единственно крутящиеся на языке слово -  "спокойно"... А еще она заклинала бога, чтобы все прекратилось и звала Жан-Клода. Вот только сейчас мой эгоизм убеждает меня в том, что Джулианна звала его не для себя.
Рука резко остановила свой путь по замысловатым золотым изгибам. Инкуб сжал подлокотник, слыша отрезвляющий звук лопающейся ткани. Быстрое движение и вот вампир прислоняется к креслу спиной, принимая болезненный, опустошенный вид, словно высказанные вслух слова, в этой тишине, прозвучали раскатом грома, превращая домыслы в грубую безжалостную действительность. Как он мог так подумать? Верно... Джулианна была ангелом, считающим, что ее спасли, вырвали из лап запланированной крестьянской жизни и неминуемого замужества с оравой детей. Хотя... Ей хотелось подарить ему ребенка.
- И ты нисколько не переживаешь о провале? - он уже мог предугадать ответ. Выждав мгновение. Еще одно для верности, убеждаясь, что он действительно желает высказываться и дальше, Ашер принялся не менее методично, чем прежде женщина, облаченная в его рубашку, расправляться с ботфортами и камзолом, откидывая тот в сторону без должной щепетильности и намека на приличность. Да и о каких приличиях было говорить, когда рядом была полуобнаженная Ассэ? Помилуйте...! - Я пытаюсь понять твою природу и не могу ухватиться ни за одну хоть малейшую подсказку. Ты слишком сильна, чтобы принадлежать линии Падмы и совершенно точно не способна заживо разлагаться.
О, брезгливость к детям Морт Де`Амура передавалась по линии крови Белль Морт вместе с соблазном.

^{1 -} довольно! (фр.)

Следом за камзолом мужчина расправился с перламутровыми пуговицами на жилете. Одна. Вторая. Третья. И он отодвигается вперед, переставая опираться спиной на кресло, где сидела Ассэ. Все разговоры о Джулианне приманивали призраков. Ведь всем известно, что монстры и призраки действительно существуют. Они обитают внутри нас, и порой именно они одерживают вверх. Ему потребовалось столько десятилетий, чтобы начать учиться жить без человека-слуги, без мыслей о мести, что как только со спины подкрадывались любые упоминания и рассуждения, Ашер загонял себя в ловушку тупика. Становился раненым зверем, загнанным охотниками и псами. Не было никакой возможности спастись.
Да, он сам начал этот разговор! Да, сам вызвал своих демонов! Но разве эта бесчувственная и холодная как глыба льда скандинавка имела право рассуждать о природе Джулианны? Имела право говорить хоть что-то о той боли, что переживал он вместе со своей возлюбленной? Она не знала ничего о пламени костра. А он знал! Он переживал каждое мгновение их пыток. Он и никто другой забирал ее боль, преумножая свою, чтобы уберечь рассудок любимой женщины. Он умирал вместе с приговоренной и оклеветанной в порочной связи с Дьяволом женщиной. Лживые глупые люди со своим Богом, что отвернулся от нуждающихся в милосердии... Джулианна как никто должна была стать его любимицей. И что в итоге? Можно ли считать, что смерть во имя любви возвела ее в ранг святых?
- Хватит. О чем угодно, только хватит говорить о ней.
Инкуб поднялся на ноги. Еще миг и растущее в нем раздражение вылилось бы в то, что он заметался бы по утопающей в лазурной синеве спальне. Вместо этого босой и всклокоченный вампир прислонился к деревянной покрытой позолотой колонне кровати. Ни единая поверхность не отражала ни его лица, ни вида Ассэ. Ложная видимость одиночества успокаивала. Какое-то время он стоял в тишине, не прислушиваясь к шорохам и звукам, подсказывающим, что женщина поднялась с кресла и вот-вот вновь заговорит.
-…Но ты вправе вызвать меня на поединок.
Ашер резко повернулся, уже не цепляясь за колонну, как единственно надежную опору. С трепетом он провел по тонкой ткани балдахина. Вампир не знал, подготовились ли к его возвращению, вычистив комнату от пыли и скопившейся грязи за эти полгода, либо Жан-Клод попросту распорядился, что бы это помещение держали в чистоте. На всякий случай. Может он в тайне ждал возвращение давнего друга? Какой тонкий комплемент. В любом случае от легкого касания ткань заколыхалась. Ашер откинул волосы с лица, позабыв обо всем на свете и, сделал шаг на встречу, с заинтересованностью глядя на протянутую руку. Темное золото бровей взметнулось вверх. Кончик губ дрогнул.
- Ты знаешь о силе моего укуса? - в какой-то мере он был польщен. Так сложно было удержаться и не шагнуть за черту разделяющую удовольствие, основанное на игре его воздействия и то чистое неподдельное удовлетворение, что дарит физическая разрядка. Экстаз. Оргазм в лучшем своем проявлении. Он преодолел расстояние сразу же, обхватывая руку ниже локтя и приподнимая ткань рубашки, разглядывая проступающие сквозь кожу вены. Почувствовал легкое тепло от взятой по доброй воле у кого-то крови. И провел подушечкой большого пальца, щекоча кожу, заглядывая в глаза женщины, чуть ссутулившись: - Тогда ты должна знать, что его сила - обоюдоострая.
Ашер не переставая удерживать ее запястье, обошел Ассэ, останавливаясь за ее спиной, заключая в объятиях из ее руки и своих. Медленно наклонился, чтобы в самое ухо, сдавленным шепотом пояснить:
- Я получу не меньше удовольствия, чем ты, ma brillant guerriere. Быть может даже больше, слыша, как впервые с твоих губ срываются стоны, а не угрозы, - и он рискнул. Позволил ей ощутить как голос, столь удивительный инструмент и бесценный дар линии крови Прекрасной Смерти, скользит по обнаженным ногам вверх, дразня у края рубашки, словно дерзкие пальцы, пробирающиеся дальше и разбирающимися с препятствиями. Что ж, она хотела силы? Хотела, чтобы он бросил ей вызов? Именно это инкуб ей и предоставлял. К тому же Ассэ сама поставила условия, загнав их в рамки - небольшая потасовка, без увечий, травм и вреда. Он ни в коем случае не навредил бы ей голосом, зато как многое мог позволить, оставаясь не причем. Оставалось дождаться ответного удара, естественно, если женщина поймет, что инкуб вступил на поле сражения, умолчав о том, что это соблазн.

Ему не нужно было обладать особым даром, чтобы вызвать в людях страсть. Щепотка уверенности, щепотка правильно расставленных акцентов и прикосновений. Он вспоминал рецепт заветного коктейля, постепенно возрождая отброшенные на чердак его памяти за ненадобностью приемы. Но впервые за последний год он применял их на... обладательницы столь опасной красоты.
Воздух сгущался, покрывался жемчужной дымкой. Он бы задохнулся, но все еще чувствовал - ситуация под его контролем. Одно-другое слово и в Ассэ снова вспыхнет пожар. Ведь ему удастся сделать так, чтобы ее стройные ноги задрожали, и кажется, так и получается, когда она хватается за него, цепляется в жесткие кудри и в тонкую ткань сорочки. Ашер чувствует скорый отблеск победы, но тут же, влекомый настойчивыми руками и мольбой (той самой, что боялся женщина, потребует от него), наклоняется вниз.
Поцелуй, не в пример предыдущему, как откровение - она целовала так, словно ставила клеймо, там словно татуировала себя под его кожей. И она касалась его губ, пальцем ведя по краешку рта и рисуя его так, словно он вышел из-под ее руки, так, словно его рот приоткрылся впервые, и Ассэ достаточно зажмуриться, чтобы его не стало. Прикусывая друг друга губами, чуть упираясь языком в зубы и щекоча друг друга тяжелым, прерывистым дыханием, пахнущим древним, знакомым запахом и тишиной. Ашер пытается втолкнуть себя через рот, через этот поцелуй, далеко не понимая, что происходит, как вышло так, что он уже не хозяин своих реакций. Если он и держал руки скандинавки, то это было так давно, теперь, не щадя ее, вампир прижал Ассэ к себе, крепко обхватив талию. Зарывался в светлые волосы, портя бесконечное множество косичек жадными пальцами. Сейчас все, что существовало для него – это стройное тело, прижавшееся ко нему, и нежные губы, двигавшиеся вместе с его.
И не было никаких проблем. Забот. Не было любопытства. Не было того множества вопросов, которые он хотел задать, бросая... Бросая что? На что Ашер купился? Он забыл, значит не так важно.
Напор становился не выносим. Мужчина опускался вниз, увлекая за собой женщину загадку, исполосовавшую его жизнь вдоль и поперек. Рухнул на колени, а может и тяжело опустился, не давая Ассэ возможности держать его на расстоянии. Он так устал. Он так хотел ее. Ведь хотел, с того момента как увидел в ее руках театральную бутафорскую шпагу. Тогда она не только шутливо поразила его в самое сердце... Но он не мог и не хотел себя делить, не хотел больше разрываться. Между...
Смысл ее слов прошелся где-то мимо, но вот ее голос, то, что он давал. Как долго! Как невыносимо долго он не ощущал этого! Ашер ощутил себя вступившим на кривую дорожку наркоманом, и эта власть была его ахиллесовой пятой.  Этот эффект. Хуже, намного хуже было бы если бы...
Инкуб, попавший в собственную ловушку. Какая ирония!
Но вместо того, чтобы на миг задуматься, остановиться, вампир резко опрокидывает Ассэ на спину, зажимая между собой и полом. Просачиваясь, телом раздвигая ей ноги и вжимаясь пахом, следом начиная исследовать манящие изгибы, мять бледную кожу бедер, с нанесенными столетия назад рисунками. В эту игру играли двое, он отлично знал правила. Сквозь ткань рубашки Ашер оставляет тягучие поцелуи - ключицы, ложбинка между грудей, соски и вниз... вниз, замирая на животе, вдыхая воздух, будто бы он был ему нужен, а с ним и запах.
Въедливый сладкий запах вишни с оттенками табака, горечи утрат, соблазна и... миндаля. Он замер, силясь понять. Это был его запах. Так ощущался он, если сила могла отражаться в зеркалах. Но сомнений не было - он угодил не просто в ловушку, сотканную из желаний, а из собственных способностей. Где-то там ему причудился хрустальный перезвон смеха и аромат розовых лепестков, от которых кружилась голова...
"... видишь, я такая же, как ты, я умею приносить удовольствия не меньше, чем боли..." - слова яснее пронеслись в голове вампира. Снова и снова, по заведенному кругу, пока он окончательно не опомнился и не ослабил хватку вожделения, уже приправленную не только этой мощью, а пробирающимся через похищенное его "я", полотно запахов и сил Ассэ. И пусть, что он еще зарывался лицом в живот скандинавки, ему нужно было придти в себя. Отогнать виденье, перестать думать, что когда-то Она говорила Ашеру то же самое, и спрашивала не больно ли ему, облизывая при этом поалевшие от его крови пухлые губы. Видение было таким реальным, что его отшатнуло назад, снесло щиты, в тот же миг накаляя нить между ним и Домиником, возобновляя чувство вины с большей силой.
Все это было не правильно...
Все это не принадлежало Ассэ. Это было его! Только его - Ашера!
- Ты... - с придыханием начал он, откатываясь от нее дальше, не в силах задуматься, что в какой-то момент сорвал с себя рубашку, что теперь он обнажил ее глазам все шрамы, что теперь не было секретов, - ...не такая же как я... Совершенно не такая же.
Господи Иисусе! Что было бы, если бы он обладал ardeur? Что случилось бы тогда? Генерируя в себе свое и ее желание? Она свела бы его с ума, даже не зная работы силы... Он обладал ею всю свою жизнь, а она - несколько минут.
- Saint-ciel...! Je pensais... Tout le monde pensait...¹ - французский сорвался машинально, разрушая столь четко выстроенное на английском мышление. - Elle a dit que personne ne quitte².

¹ - Святые небеса! Я считал... Все считали... (фр.)
² - Она сказала, что никого не осталось (фр.)