“Извольте господам служить с любовью,
А нет того, чтоб слуг они жалели!
Что, в сущности, мне нужно от него?
Корми меня и не труди чрезмерно!"
«Слуга двух господ», Карло Гальдони
Это отдавало сюрреализмом…
А какие еще можно испытывать чувства, если ты только сказал нечто такое, что уже успел испугаться собственных же слов, вот только реакции на них все нет и нет? Парень дышал тяжело, не в состоянии найти место своему взгляду, который каждый раз соскальзывал, стоило только ему зацепиться за хоть что-то в комнате. Все здесь принадлежало Жан-Клоду и каждый раз мысли возвращались к владельцу вещей, как бы не старался Джейсон думать о чем-то отвлеченном. И этот цикличный возврат от усилий не думать ни о чем и возвращение мыслями к самому Принцу – к смутным фантазиям, что он сейчас может думать – нервировали только сильнее. Борцовка под курткой от страха мгновенно пропиталась потом на спине и груди, а живот скручивало это сосущее чувство под ложечкой. Пожалуй, именно сейчас Джейсон на своей шкуре оценил всю ту кошмарную ценность умения вампиров застывать неподвижно, как камень. Было что-то неизбывно жуткое – как кошмарный сон, не отпускающий тебя даже наутро – в том, что пока немертвый сохраняет неподвижность – невозможно ощутить его присутствие, даже если смотришь прямо на него. Как Джейсон смотрел сейчас на Жан-Клода. Видел темные, красиво вьющиеся пряди струящиеся по идеальным, матово-бледным скулам и шее, опускающимся до воротничка батистовой, нереально белой рубашки. Видел, как ровно лежат версальские кружева его рубашки. И Джейсон знал, что они лежат так идеально ровно потому, что вампир не дышит. И ни один мускул его тела не дрогнет, даже разорвись посреди комнаты бомба. Куда уж там каким-то крикам какого-то оборотня! Это уязвляло. Злило сильнее. И сильнее становилось стыдно за предыдущую вспышку.
Чего он пытался этим добиться? Наорал на Принца города и решил, что сразу откроет ему глаза на все проблемы? Сейчас это казалось еще более глупым. Еще более наивным. И все что он представлял до этого – какую-то реакцию Жан-Клода, какие-то действия… Хотя, нет… На самом деле он не представлял ничего подобного. Джейс представлял только одно: как ему сразу станет легче, если он сделает хоть что-нибудь. Как он сможет вздохнуть… свободно, когда выпустит из себя так долго сдерживаемые эмоции.
И стоило только волку погрузиться в эту меланхолию о несбывшемся, преисполненную смешанных чувств, как кто-то неуверенно коснулся его пальцев. Маленькие, горячие пальчики робко прикоснулись, а потом цепко ухватились за его ладонь и пальцы, заставив вздрогнуть. Джейсон против воли напряженно выдохнул и опустил удивленный взгляд на девочку. Он не хотел на нее смотреть. Это было все равно, что смотреть на еще живых жертв природных катаклизмов, взрывов бомб или других ужасающих явлений. Нечто такое, что одним своим видом заставляет твою душу переворачиваться от ужаса, отвращения, жалости и страха. Страха, что с тобой могло – и все еще может – случиться нечто подобное. И только услышав тоненький, все такой же заикающийся голосочек, каким она разговаривала с Жан-Клодом, Джейсон немного отмер. Первое, что он сделал - попытался вздохнуть. И сразу же внезапно осознал, что не дышал с того момента как холодные пальчики коснулись его кожи. В смысл слов девочки он вроде бы вдумался, но этот смысл – такой странный, глупый, неуместный сейчас – больше шокировал, чем помогал понять, что происходит:
-Ми-ка на-научила меня го-готовить жареное мясо, бу-бу-дете?
В ответ на эту фразу оборотень открыл было рот… но тут же закрыл его, ошарашенно моргнув, продолжая смотреть на малышку во все глаза. Она была худой. Не хрупкой, а тощей, как жертва Освенцима. Оборотням, особенно маленьким, есть нужно было каждый день, не один раз в день. Живот был впалым, ребра торчали, а ключицами можно было разрезать бумагу. Длинные, светлые волосы, цвет которых можно было с трудом различить под сальной коркой грязи, спутанных колтунов, опускались ниже плеч, напоминая о леди Годиве и феях из ирландских легенд. Личико ребенка было заплаканным, слегка покрасневшим, а на щеках остались белесо-красные следы от потеков слез. Эти линии на маленьком, кукольном личике складывались в какой-то первобытный рисунок, словно племенная татуировка. И возникало странное желание протянуть свободную руку, стереть их. Но Джейс не мог двинуться, продолжая смотреть на маленькую девочку остановившимся взглядом. Какие глаза… Описать их выражение было настолько трудно, что даже простое перечисление всех подходящих слов заняло бы не одну минуту. Но этот взгляд было трудно вынести, несмотря на то, что в нем кажется не было укора. Внезапно Джейсон ощутил себя преступником, который совершил страшное злодеяние, но жертва внезапно начала ему сочувствовать и утешать его и… это было хуже всего. Лицо оборотня исказилось от ужаса, отвращения, направленных – скорее всего – на самого себя. Хотелось взять девочку за плечи, встряхнуть ее посильнее и прокричать ей в лицо… что-нибудь. Например, что она не должна так делать, что это неправильно, что ей полагается плакать, ненавидеть его, капризничать… Делать, что угодно, только не сочувствовать ему. Не быть такой взрослой. И такой понимающей. Но Джейсон не мог пошевелиться. И даже больше – он чувствовал, что волосы на затылке шевелятся от ощущения легкого покалывания. Оно расползалось от руки и ютилось у ног. Ползло от маленькой девочки, накатывало, вызывая тошноту.
-Я не буду жить у Ульфика...
Вот так вот. Четко. Быстро. Взяла и решила. И когда закончилась эта маленькая уверенная тирада маленького волчонка и та внезапно зашлась кашлем, словно это усилие далось ей совсем не просто, прибой метафизики за мгновение сошел на нет. Но Джейсону от этого легче совсем не стало. В одной этой фразе Джейсон ощутил куда больше силы, чем была у него. Когда девочка говорила – оборотень тоже смотрел на Жан-Клода. И мог самолично лицезреть, как эта короткая фраза дошла до Принца города. В то время, как весь всплеск эмоций Джейсона был начисто проигнорирован. Или так только казалось…
Сразу же забыв про требование-просьбу маленького волчонка подать ей платье, Джейсон сильно пожалел, что не отвел вовремя взгляд от Принца города. Его затрясло еще тогда, когда Жан-Клод только начал поворачиваться к нему, глядя прямо на него. Юноше казалось, что вот посмотри на него вампир тогда, когда Джейсон кричал все те слова, когда его переполняли эмоции, чувства – он мог бы выдержать этот взгляд. Тогда. Не сейчас. Самое смешное, что Жан-Клод даже не пытался использовать гипноз. А ведь мог бы. Что ему стоило загипнотизировать оборотня и приказать пойти спрыгнуть с ближайшего небоскреба? Видит Господь, Джейсон предпочел бы сейчас оказаться на крыше любого небоскреба, пусть даже ему и предстояло с него прыгать, чем под пристальным взглядом инкуба.
- Ты закончил?
Это был простой вопрос. Казалось, что Принц должен был бы произнести это сухим тоном, призванным выразить его эмоции по этому поводу, как было бы с любым человеком. Но в том и штука, что Жан-Клод не был человеком. В его вопросе не было гнева. Как не было и сочувствия. Не было даже разочарования. Только убийственное спокойствие. Ровное, вселенское безразличие Космоса. И от этого Джейсон покрылся липким холодным потом уже весь, почувствовав даже как взмок затылок, а руки начинают подрагивать. Он сглотнул и на миг ему показалось, что он и без гипноза может провалиться в этот синий взгляд. Так сильно Джейсона не пугал даже его собственный отец, хотя с ним тот чувствовал себя всегда неуверенно, всегда боялся его разочарования.
- Стало быть, я недооценил тебя, Джейсон…
Всплеск метафизики прошедшийся по мокрой коже шелковым одеялом был настолько неправильным, что волк попятился, расширенными синими глазами уставившись на Жан-Клода и не смея дышать.
- Стало быть, ты уже достаточно опытен, раз считаешь себя компетентным в озвученных тобою претензиях и способен вести дискуссию на столь высоком уровне... Стало быть, ты уже достаточно силен, раз считаешь себя готовым бросать в меня невзвешенные и совершенно необдуманные обвинения, — Жан-Клод не наступал, не двигался, лишь пожал плечами; этот жест был понятен одному ему, всех остальных неизменно сбивая с толку, — и у тебя уже достаточно мудрости и понимая для осознания того, что Спаситель и Защитник всех глупых агнцев, существует лишь в религиозных книгах и воображении самих агнцев... Что ж, в таком случае... с твоими знаниями, умениями и опытом тебе просто нет смысла оставаться подле меня.
С каждым словом Джейсон понемногу пятился. Было какое-то неосознанное чувство, что успей он дойти до двери и ускользнуть, не дав Жан-Клоду закончить, то все закончится так и не начавшись. И все будет так, как будто ничего и не было. Это, наверное, было ребячеством, но Джейс ничего не мог поделать. Он всегда был смелым, с самого детства преодолевал все свои страхи. Перебарывал, заставлял себя несмотря на все изъяны и слабости встречать перипетии судьбы гордо и мужественно. Но не мог справится сейчас с желанием просто убежать от своих поступков. Все его сознание кричало: "Нет-нет-нет… только не это… не говори этого… не говори так!.. не произноси этих слов!", но на самом деле Джейс и без того знал, что это будут за слова. Принцу даже не нужно было говорить их – его pomme de sang и без того был достаточно догадлив.
- Ты свободен, Джейсон.
Спину слегка выгнуло, как от удара под дых. И оборотень, все еще продолжая смотреть на Жан-Клода, хрипло с надрывом выдохнул – ведь он так долго задерживал дыхание, которое из него сейчас выбили – ощутив во всем теле дрожь, почувствовав, как взгляд расфокусировался и перед глазами поплыло. Мир слегка качнулся и Джейсон не сразу понял, что покачнулся он сам. Руки сами собой схватились за голову, вплели пальцы в светлые вихры, пытаясь удержать буйную голову на месте, словно бы Принц города не снес ему только что башню своими словами.
Нет, слова "ты свободен" вовсе не означали, что Жан-Клод выгоняет Джейсона из Цирка, как могло бы показаться со стороны. Есть вещи и похуже изгнания. Не было в этой последней фразе ни разочарования, ни гнева, ни хоть каких-то эмоций, которые могли бы побудить вампира именно вышвырнуть свое яблоко крови из Цирка. И которых тот все ждал, но так и не дождался. И скорее всего никогда не дождется. Слова Жан-Клода означали одно и только одно: делай, что хочешь. И не в хорошем смысле, как если бы добрый папочка разрешил деткам пошалить на лужайке за домом. Это не было разрешением. Это было равнодушием. Спокойным, уравновешенным, совершенно адекватным… равнодушием. И даже если Принц города играл сейчас на публику… да, была такая надежда… но, Иисусе… это было слишком правдоподобной игрой, чтоб не поверить в нее, особенно с этими вампирскими штучками. А чувствовать, что ты внезапно стал безразличен человеку, который не безразличен тебе и что ему совершенно неважно: что есть ты, что нет тебя – это… это просто…
Джейсон почувствовав, что новый вздох получился слишком похожим на всхлип и вздрогнул от этого, резко отвернувшись. Сделал несколько нетвердых шагов к двери – пустым взглядом скользя по ковру комнаты – потому что на периферии сознания что-то зацепилось за мысль, что нужно уйти. И не гордую мысль вылететь, как пуля из здания Цирка, а скорее постыдную… когда пытаешься сбежать после неловкой ситуации, потому что слишком стыдно смотреть окружающим в глаза. Пальцы вытянутой руки коснулись поверхности двери, скользнули по лакированному дереву, а затем Джейсон привалился к ней лбом и замер, глубоко дыша.
Что делать?..
Не в смысле сейчас. Вообще… что ему делать? Если бы он действительно ушел, то куда бы пошел?.. «Запретный плод» практически уничтожен, и даже если бы Джейсон хотел вернуться на работу – заведение все равно принадлежит Жан-Клоду. Будучи оборотнем, Джейс не мог вернутся в Университет. Не мог вернуться и домой. Так куда ему идти?.. Весь смысл его жизни здесь, в Цирке… Куда он пойдет? Что будет делать? Что он из себя представляет без Цирка?.. без Жан-Клода…
У Джейсона подкашивались колени. И он бесхребетно позволил себе сползти на пол, все еще цепляясь за дверь, впиваясь в нее пальцами. Прижимался лбом к гладкой поверхности, как потерпевший после кораблекрушения прижимается к куску дерева, пытаясь найти опору в мире бушующей стихии. Жан-Клод выбил у него из-под ног эту опору. Выбил, как стул выбивают под висельником, и Джейсон корчился, ощущая, что задыхается. Правильно задыхается, потому что сам виноват. Или не виноват. Разве это имеет значение? Согнулся, сжался, бессильно жмурясь, не в состоянии увидеть себя кем-то другим, кроме как pomm de sang Жан-Клода… И внутренне сжимаясь от предчувствия, что сейчас услышит окрик в спину: что-нибудь, что будет на вампирском-интриганском означать поторапливаться и валить из комнаты Принца. И что он, Джейсон, неизменно поймет, как понимал всегда, что означает этот окрик, даже если не поймет никто...
Но на самом деле… Джейсон знал, что он не только pomm de sang. Не просто вампирская кормушка со здоровой кровью. Не просто догадывался или интуитивно чувствовал, а именно знал, что он для Жан-Клода что-то да значит. Значил… Наверное, уже не значит, но это не меняло того, что до этого Джейсон из себя представлял что-то. Хоть что-то большее. И именно в эту мысль: что, освободив Джейсона от ранга pomm de sang, Жан-Клод совершенно ничего не изменит этим – оборотень вцепился всем своим существом.
И внезапно ему стало смешно.
Это и правда, было безумно и смешно… Самый могущественный вампир Сент-Луиса… Принц города… который может сделать со всеми – с каждым! – все, чего бы только не захотел… Он, тот кто может – да, действительно может – выгнать любого волка из Цирка, и Джейсона тоже, не в состоянии выгнать себя из сердца Джейсона. Он наверняка не смог бы загипнотизировать его так, чтоб перестало тянуть в Цирк, чтоб он перестал считать его родным, перестал зависеть от него… перестал зависеть от самого Жан-Клода. Вот не смог бы и все. Не-а. Не выйдет. Обломитесь, сэр. Ничего-то у вас не получится, как ни пытайтесь. И это было до того здорово, до того прекрасно!.. Просто восхитительно и фантастично, что Джейсон, после всего этого, наконец понял, что даже если Принц потеряет к нему всякий интерес, разочаруется в нем, то это ни капли не изменит чувств самого волка, не изменит его преданности этому месту и его обитателям. Так чего пугаться? Все же в порядке! Смысл жизни – вот он, на месте: горит в груди, как рождественская свечка, освещая дальнейшую жизнь, наполняя ее надеждой и светом. А со всем остальным... Джейсон как-нибудь да справится.
Плечи затряслись от истеричного смеха над самим собой. Таким глупым, наивным тормозом, который не сразу догнал, что и расстраиваться-то ему не из-за чего. И хотя волк пытался подавить тупое, совершенно глупое хихиканье и фырканье, не давая превратиться смеху в глумливое, ненормальное ржание, его так сотрясало от уходящего напряжения, что даже полностью глухой заметил бы, что он смеется. А затем, все еще посмеиваясь, Джейсон тяжело перевернулся. В наглую уселся под дверью на задницу, подпирая вход своей спиной, и, вытянув ноги, посмотрел на Жан-Клода устало и сонно, как будто все напряжение его внезапно оставило. И тут он снова истерично прыснул от смеха, зажав рукой рот, а потом скользнув ей по лицу, откидывая с глаз мокрые пряди.
- Видел бы ты себя сейчас… — почти простонал Шуйлер устало после смеха, отнявшего последние силы, глядя на самое могущественное существо в этом городе и расслабленно почти счастливо улыбаясь, как улыбался бы прежний Джейсон Шуйлер: без истерики, без грубых эмоций, беззаботно и искренне.
Думал оборотень только об одном…
Никуда я отсюда не денусь, если только ты сам меня не вытолкаешь из Цирка. Тебе придется убить меня, чтоб избавиться.
Куда дверь без ручки? Зонтик без спиц? Стул без ножек? Дом без крыши? Нет Шуйлера без его Цирка Проклятых. Но и у Жан-Клода исчезнет один из его мотивов цепляться за свои крохи человечности, если свалит его pomm de sang, которому так в кайф тормошить своего хозяина. Так думал Джейсон. Он постучал себя большим пальцем руки в грудь, туда где сердце, и произнес так, как говорил всегда, с бесстрашием и честностью:
- Ты можешь на меня рассчитывать, Жан-Клод. Я никогда не оставлю тебя, даже если ты сам этого захочешь.
Поерзав, устраиваясь удобнее, Джейсон выдал вампиру нагловатую стоваттную ухмылку, сверкая зубами, и как будто подначивая его эти зубы выбить. Все было забыто. И побег влекущей Микаэллы, которая уже начала становиться близкой и важной. И все те люди, которые были ему дороги, к которым он успел привязаться душой, и которые были убиты в пусть и прошедшие, но не забытые ночи. Этот внезапный стресс, истерика, то что Жан-Клод опустил на землю так болезненно… Все это напомнило Джейсону, где его место. И где те, кто принимают его таким, какой он есть. Где всегда останется его сердце, даже если он покинет стены Цирка. И сейчас это сердце было открыто, когда Джейсон закрывал глаза и улыбался, как счастливый идиот, сидя под дверью.
Неважно сколько ошибок он совершал в жизни. У него, Джейсона, все еще есть причины цепляться за эту жизнь.
"Есть такие места, где чувствуешь себя на своем месте, даже если ты не там. Одно воспоминание о них согревает и заставляет твое сердце уютно таять, как кубик зефира в чашке черного кофе. Ммм… вкусно… Это то самое место, куда ты уходишь, когда ты один. Может быть перед сном, или в короткие минуты отдыха. Ты думаешь: «Ах, было бы неплохо туда смотаться…», даже если у тебя совсем нет на это времени прямо сейчас. Но уже одно то что ты думаешь и вспоминаешь, делает тебя к нему немного ближе… Это место называется домом. А твой дом там, где твое сердце…"
