Не то чтобы Алессандро не привык к светским раутам в ресторанах. Напротив - еще в детстве он получил знания о том, как выглядит нож для закусок и какой вежливой остротой ткнуть зарвавшегося собеседника на званом ужине. Однако армия, контракты, которые приходилось выполнять in mezzo al nulla* и, наконец, штамм веръягуара, требующий энергии, да побольше, а не миниатюрные шедевры кулинарного искусства - все это не способствовало частому посещению подобных заведений. Только сам занявшись бизнесом, оборотень снова столкнулся с необходимостью омрачать элитные заведения своим присутствием. К счастью, при его роде занятий собеседниками на встречах были такие же практичные серьезные люди, склонные решать исключительно деловые вопросы, поэтому посещать территории прайдов светских львов и львиц, на деле являвшиеся тем еще серпентарием, Джованни приходилось нечасто.
Так или иначе, временно обновленный антураж в ресторане "Paradise" не ускользнул от его внимания, как и причина изменений. Последнюю нельзя было не заметить. Кому-то вздумалось провести в заведении благотворительную выставку-продажу картин, вывесив их на всеобщее обозрение в зале. А для того, чтобы атмосфера соответствовала... теме, персиковый и золотистый цвета были задрапированы тканями в более сдержанных тонах, разбавленных нетронутым дизайнерами бордовым. Впрочем, все это интересовало наемника ровно столько же, сколько и разглагольствования собеседника, после обсуждения дел перешедшего к словоблудию. То есть нисколько.
- Дети так быстро растут. Не успеешь оглянуться - они уже, так сказать, бегут прочь из-под твоей опеки, - сентиментально обронил сидящий напротив Джонатан Прайс, рассматривая рубиновую гладь вина на дне тонкого хрустального бокала.
У Алессандро был только один ребенок - его компания. И выпускать ее из своих рук в ближайшее... всегда он не собирался. Тем не менее, он кивнул, не меняя как обычно по-рабочему равнодушного выражения лица. Когда высшие силы раздавали способность вежливо улыбаться, Джованни по ошибке сыпанули умения молча буравить болтливого собеседника бесстрастным взглядом, коим он сейчас и пользовался, не собираясь делать исключение для местного автомобильного магната. Этикет этикетом, но показное дружелюбие пускай демонстрируют любители боевых действий на социальной арене или махровые ruffianos**.
Прайс похоже обладал иммунитетом к подобным взглядам. Либо ему слишком сильно хотелось рассказать о своей дочери всем посетителям ресторана. Поэтому он самозабвенно продолжал:
- ...совсем недавно основала благотворительный фонд и уже развила такую бурную деятельность. Привнесла, так сказать, флер провокационности в местный колорит. Хотя молодые же любят объединять современное искусство и актуальные проблемы. Эта выставка... - так вот кому посетители ресторана обязаны сегодняшним развлечением.
Наемнику не было дела до современного искусства, выставок, животрепещущих проблем нынешнего общества и чьих-то детей. Особенно же ему не было дела до современных выставок, посвященных актуальной теме и устроенных чьими-то детьми. И если спросить Алессандро, правилами приличия его собеседник злоупотреблял. Обычно наемнику не приходилось обращать внимание на пропасть между поколениями, однако в конце сегодняшней встречи ее край буквально сам лез ему под ноги. В свои неполные сорок восемь уже являясь одни из богатейших предпринимателей Сент-Луиса, Джонатан Прайс представлял собой стареющего биржевого хищника, благосклонно взиравшего на молодняк, пытавшийся хотя бы в отчаянном прыжке задержаться рядом с ним. Кроме того, Прайс слыл примерным семьянином и не упускал возможности закончить разговор очередной новостью об успехах жены или дочери. Неосмотрительно и навязчиво, но положение позволяло ему эти вольности. Вот только оборотню вовсе не хотелось понимать его намек и из вежливости задерживаться в "Раю" для извращенцев. Однако если не заказ, то связи с Прайсом могли ему пригодиться. Поэтому Джованни сделал единственное, что предписывали делать в таких случаях правила хорошего тона. Заверил собеседника, что ознакомится с выставкой, расплатился за их ужин, попрощался и направился выполнять вынужденное обещание на пути к как никогда манящим дверям на улицу.
По мнению Алессандро, проблема домашнего насилия над женщинами, якобы затрагиваемая выставкой, решалась судебным иском, побегом или, в безвыходной ситуации, выстрелом в ту часть тела, которую привык распускать супруг. А никак не экспозицией картин в образно-бдсмном стиле, развешанных в ресторане, где целевая аудитория вряд ли появится даже в качестве персонала. Уверенно, но медленно двигаясь в направлении выхода и как можно меньше времени тратя на созерцание "экспонатов", сопровождавшихся глубокомысленными заглавиями вроде "Ревность", "Разочарование" или "Гнев", Джованни начал подозревать, что приверженность деловому стилю и черно-белой гамме сыграли с ним злую шутку. Слишком много двухцветной строгости в картинах, вдобавок чем-то перекликавшихся с видом наемника, по мере продвижения мимо картин все явственнее обещавшим страшную участь любому, кто посягнет на его общество. Выражение лица Алессандро по-прежнему оставалось бесстрастным, но что-то в витавшей над ним ауре передавало окружающим этот незримый сигнал. Казалось, сунь руку, и ее не просто откусят - оторвут стальными зубьями защелкнувшегося капкана.
Оборотень бы и не подумал проводить аналогии с висящим на стенах непотребством, но от его чуткого слуха не ускользнул обмен репликами между парой посетительниц ресторана, куда больше интересовавшихся непристойным контентом, нежели проблемами подвергающихся домашнему насилию женщин или, на худой конец - едой. Кажется, им Алессандро показался похожим на живое приложение к выставке - мысленно наемник зарычал не хуже своего Зверя, но вмешиваться в их куриный щебет разумеется не стал. Люди вечно ищут какую-то подоплеку в деталях не только предметов искусства, но и обыденного мира. Иногда это вполне обоснованная дань осторожности, но сейчас - идиотские домыслы и неуместные параллели. Если строгий костюм Алессандро и его равнодушно-угрожающий вид скрывали за собой хладнокровие и деловой настрой, то благотворительная выставка непристойных картин означала, что их автору следует посетить квартал красных фонарей, а дочери Прайса некуда девать отцовские деньги.
До дверей оставалось не так много экспонатов, когда одна из картин все же заставила его задержаться подольше. Глаза изображенной на ней женщина были завязаны мужским галстуком, обозначенным неровными штрихами. Художник нарисовал только лицо и шею, которую жесткой клетью сжимали особенно реалистично и четко прорисованные пальцы... как это называется? Хозяина? Нет, как у оборотней - доминанта. Ровно до той степени, чтобы извращение не стало покушением на убийство, но уже заставляя жертву раскрыть алые губы - единственное яркое пятно на картине - в томном вздохе. И при этом на губах была улыбка. Соблазнительная, чувственная - как будто женщине нравилось это ощущение.
Пальцы оборотня незаметно для него дрогнули, отражая закравшуюся в голову мысль. Ему приходилось сдавливать пальцами чужое горло - как правило, сильнее, безжалостнее, неумолимо превращая покушение в настоящее убийство. Но он с легкостью мог бы повторить жест на картине с любительницей подобных тусовок. И что? Кому-то это понравится - чувствовать стальную хватку на своей шее, контролирующую доступ воздуха в дыхательные пути? Джованни был готов признать допустимость такой "игры" во время секса, но сейчас он видел не замутненный похотью экстаз жертвы.
Бывают же идиоты, - мысленно заключил Алессандро, приходя к выводу, что все, кто увлекается такими вещами - больные на голову. Но несмотря на этот диагноз, оборотень почему-то все еще стоял перед картиной, скользя безучастным взглядом по мягкой, почти провоцирующей улыбке и контрастирующим с ней жестким черно-белым пальцам, сжимающим изящную шею.
* - у черта на рогах (ит.)
** - подхалимы (ит.)
