•   •   •   •   •   •   •   •

ИСТОРИЯ ГЕРОЯ Биография написана при поддержке Великой Масонской ложи. Все имена изменены, совпадения с реальными историческими личностями и событиями случайны или не существенны для раскрытия тайн Ордена. История Люцифера берет свое начало в одном из когда-то крупнейшего города Европы, Бургундского Герцогства - Ипр. Мальчик был подброшен в простую семью сукнодела. Мать-ламия, должно быть, определено точно знала, что делает, ведь семья не могла иметь детей. На радостях, считая подкидыша божественным благословлением, муж и жена закрыли глаза на врожденный дефект мальчика – раздвоенный язык. К тому же, в остальном, он был крайне красив. Новоиспеченные родители назвали его в честь деда. Так появился Рембрандт Виллемс. Младенец рос крепким и здоровым. Казалось, что никакие болезни или сырость ему ни по чем. Чета Виллемс не могла нарадоваться на своего малыша, а соседи только и успевали поздравлять их с подарком судьбы. Но все начало меняться, когда у маленького Рембрандта прорезались первые зубы. Сначала не очень внятные, но позже все более отчетливые выпирающие клыки не могли не бросаться в глаза. Это смущало семейство Виллемс, но в остальном мальчик был прекрасным и послушным ребенком, спокойным и, казалось, умным не по годам. Он быстрее всех детей соседей начал говорить, хоть и сильно шепелявил. И если бы на этом странности закончились, то все, в скором времени, совсем перестали сколь либо серьезно зацикливаться на дефектах. Но с первыми клыками проявилась другая особенность – Рембрандта не могла насытить обычная еда, что выражалось в постоянных плачах и капризах. Пока, спустя небольшое время, Виллемс-младший не съел остатки сырого мяса, предназначенного собаке. С тех пор, капризов на почве еды стало меньше, а привычка есть из миски собаки воспринималась как детская проказа и желание ребенка познать мир. Пока в четырехлетнем возрасте отец не застал сына за поеданием отловленной лягушки. Сильно отругав и вылупив, Виллемс-старший отправил младшего жить в хлев, как в наказание за детскую беспечность и животные инстинкты. Резкая смена отношения отца к Рембрандту, сильно ударила по еще не окрепшей детской психике, впервые выявив жестокость, которая в дальнейшем только развивалась и усиливалась. К шестилетию в нем уже проснулось не только врожденная сексуальность и гипноз, но получилось и впервые отведать человеческой крови. Это была девочка-сирота, заблудшая за милостыней. Уведя ее в подвал дома игрой, Рембрандт возбудил малышку и, в порыве неконтролируемых еще чувств, укусил в шею. Укус пришелся точно по вене и Виллемс, ощутив непознанную доселе нежность и мягкость вкуса теплой жидкости, впился еще крепче зубами. В тот момент, в нем все будто перевернулось, и, уже отпустив насытившись несчастную, он еще долго не мог отойти от испытанного блаженства. Пройдет еще много времени, но по сей день кровь детей остается для Виллемс самым главным лакомством, несравнимым ни с чем. И каждый раз, вгрызаясь в шею ребенка, он будет представлять, как снова и снова впивается в ту маленькую девочку. Сиротка, от шока и от серьезной для ребенка потерей крови, скончалась в следующие несколько минут. В планы Рембрандта это никак не входило, поэтому он принялся думать, что ему делать. Аналитические способности подсказывали ему, что благодаря укусу на шее, все первым делом подумают на него. Чтобы избежать очевидной участи, Виллемс подозвал пса, который был неподалеку. Заведя его в подвал и разозлив, он с криками и плачем ломанулся наружу, зовя на помощь взрослых. Сыграл он очень убедительно, а потому ни у кого не возникло сомнений, что укус на шее – дело рук бешенной собаки. Дворнягу кончили, а Рембрандт остался безнаказанным. К своему семилетию он уже смог соблазнить молоденькую девицу. Нет, в этот раз он не стал кусать, теперь ему было интересно уже совершенно другое. Растущая не по дням, а по часам сексуальность обнаруживала новые грани удовольствий и Рембрандту было интересно исследовать их с разных сторон. Поэтому ту девицу он заставил отсосать ему. Этот момент можно считать символичным лишением девственности. К сожалению, люди имеют одну неприятную черту – появляться в ненужное время в ненужном месте. Прямо во время процесса, в комнату зашел отец девушки. Не надо подробно объяснять, чем все это закончилось. На общем собрании было решено, что мать приняла ребенка Дьявола, и была приговорена к публичному наказанию и смерти. Ее вытащили за волосы на главную площадь и изнасиловали – кто хотел – после чего была забита камнями. Виллемс-старшего, сначала заставили смотреть на издевательства над его женой, а потом дали бросить первый камень. Рембрандт, так же наблюдавший за тем, как единственную дорогую ему женщину в мире унижают, пытался вырваться и отчаянно кричал. Но тщетно. Осознание полной беспомощности окружило его, поглощая. На выдох, он отпустил все сущее. Холод пробежался по его телу. Чешуйки кожи уплотнились, меняя окрас; ноги срастались между собой, а руки сливались с телом. Рембрандт обратил внимание на то, что с ним что-то происходит, лишь когда чешуя подобралась к его шее. Он хотел издать крик ужаса, но связки уже деформировались, выдохнув лишь тихий шипящий лай, утонувший в звуках толпы.  Виллемс зажмурил глаза и раскрыл их уже полностью деформировавшись в королевскую кобру. Еще не очень большую, всего полтора метра в длину. Не осознавая, что с ним произошло, но отчетливо понимая, что это единственный шанс сбежать – он бросился прочь из города. Люди же, только покончившие с матерью, обратили взор на столб, к которому еще минуту назад был привязан мальчик. Не обнаружив его там, толпа тихо стала переглядываться между собой. - Змея! – вскрикнул кто-то в толпе. Религиозное учение не заставило долго ждать ответной реакции. - Это Люцифер! Держите его! Несмотря на знание своих способностей, Рембрандт до сих пор не понимает, как ему удалось выбраться из того хаоса. А до того времени, как узнал, так и подавно это казалось чудом. Каждый первый пытался на него наступить, но лишь проскальзывал по гладкой чешуе. Каждый второй пытался бросить в него камень или вилы, но они отскакивали, как от алмаза. Он скрылся в лесах, и провел там несколько лет, не возвращаясь в человеческую форму. За это время он уполз далеко на юг. Оказавшись вблизи богатого дома, он понял, что как бы не была хороша жизнь в змеином теле, но пора снова стать человеком. Заползя в просторную нору, он попытался расслабиться и повторить то, что сделал тогда. По мановению магии, чешуйки стали размягчаться, светлея, а тело вновь принимало привычный облик. Неуверенно выйдя на четвереньках из норы, мальчик с удовольствием разглядел свое тело. За несколько лет, он подрос и окреп, но самым приятным было увидеть, как член стал больше, а, значит, и больше простор для развлечений. Уверенно направившись к дому, Виллемс постучал. - О, Господи! – перед взором дворецкого престал чумазый, голый и патлатый мальчик. Отойдя от первичного шока, мужчина опустился на колени перед ребенком. – Откуда ты? Как тебе зовут? Мозг услужливо подкинул идею о том, что стоит бы прикинуться немым, дабы скрыть врожденные дефекты. Поэтому Рембрандт лишь молча смотрел на незнакомого дядю. - Ты немой? – высказал предположение дворецкий, на что получил утвердительный кивок. Подумав, мужчина пригласил Виллемса в дом. Как оказалось, семья как раз искала мальчика для битья, а, практически, с неба свалившийся немой мальчик представился для них отличной кандидатурой и экономией средств. В качестве слуги прошли следующие десять лет. Рембрандт играл и обучался грамоте, наукам и искусству боя вместе с младшим отпрыском дома графа. Памятуя о том, как от него отскакивали камни, не оставляя и следа, Рембрандт старался благотворно влиять на богатого сына, дабы его за него не наказывали, ставя под угрозу раскрытие собственной сущности, которую он сам еще плохо понимал. Семья была только рада такому повороту событий и благосклонно относилась к мальчику, выделив ему даже собственную комнату и временами давая деньги на карманные расходы. С едой проблем не стало – на кухне знати всегда оставалось вдоволь мяса. С увеселениями было еще лучше: переспав с каждой кухаркой в доме, он закинулся на дочь и, спустя непродолжительные ухаживания, проснулся с ней на утро в одной постели. Дальше больше – приевшись к дочери, он затащил в постель супругу графа, а после устроил оргию вместе с ними двумя. Конечно же, графу ничего рассказано не было. Но апогеем Рембрандт считает именно совместные с графом развлечения с его фаворитками. Веселому времени, однако, всегда приходит конец. Чтобы наступило новое веселое время. Прогрессивные взгляды и приближенность к королевскому французскому двору, не позволяло графу содержать мальчика для битья. Но граф уже прикипел к Рембрандту, поэтому, оценив выдающиеся способности, повысил его до своего шевалье. Новый титул позволил полноценно влиться в высшее общество, где манеры и природная харизма вкупе с немотой добавляла лишь шарма Рембрандту. Но немота позволила приблизиться еще сильнее к графу, оказавшийся членом масонской ложи. Не боясь того, что его поданный может что-нибудь рассказать, он стал брать его на собрания. Быстро поняв, что к чему, Рембрандт стал предлагать графу различного рода идеи для более оптимального управления и развития влияния ложи, а позже, и от себя лично. Старания и способности не прошли незамеченными от мастера, и спустя еще несколько лет, в течении которых он обзаводится переводчиков с языка жестов на французский, он добился статуса мастера, был допущен к темным делам масонской общины и собраниям великой ложи. Несмотря на равноправие в кругах масонов, будучи самым младшим мастером, Рембрандт выполнял большинство черной работы теневых дел – будь то шантаж, пытки или убийства. Но благодаря своим идеям и умению с ювелирной точностью оценить и предсказывать ситуацию, он надежно закрепился в общине. Растущая борода прекрасно скрывала не старение Рембрандта, даже от него самого. Отчетливо понимая, что он не человек, Виллемс, однако, никак не связывал свой пышущий здоровьем тридцатилетний организм и отсутствие каких-либо признаков скорой смерти с сверхспособностями. Но его “хорошо сохранившееся” тело вкупе с невероятными способностями и высоким положением - все больше с каждым днем выводило из себя завистников. В один из таких дней, допустимый предел был превышен у представителя оных, и, в порыве гнева, скинул Рембрандта из окна замка. Ламмасу не посчастливилось упасть точно на затылок, что, хоть и не оказалось смертельным, но на несколько часов вырубило Виллемс. В чувство его привел один из садовников. Спустя немного времени, он уже уверенной походкой направлялся в зал собрания ложи. Ложа не любит опозданий, к тому же, тот, кто скинул его, был одним из мастеров. И Рембрандту не терпелось набить ему морду. Распахнув золоченные двери, Рембрандт, оглянувшись под недовольные возгласы собравшихся о опоздании в поисках своей цели, практически сразу ее нашел. Мужчина, глубоко шокированный, попятился назад, пытаясь пробраться через толпу. Но на его пути неожиданно преградой стал обеденный стол и там ламмас его и нагнал, с силой взяв за рубаху и обернув лицом к себе. О, как много он хотел ему сказать, но из-за одного нерадивого ломать легенду, строившуюся годами, было такое себе удовольствие. Поплотнее сжав губы, он издавал тихое шипение, глазами стараясь передать весь свой гнев. - Какого черта… - все еще не веря своим глазам, произнес нерадивый. - Месье, я бы попросил, что происходит? – другой мастер попытался вмешаться. - Какого черта ты жив? Как ты это сделал? Я же… Я же точно помню, как ты шмякнулся о землю! - Он сделал что? Рембрандт разделялся между большим желанием ударить поднявшего на него руку и своей честью перед братьями. Рационализм давил на второе, но молодая горячая кровь так и чесала кулаки. Благо, в дело вмешался другой мастер, с силой растянувший недругов. Тонкий аналитический ум Рембрандта отметил силу в руках старика не сравнимую с человеческой. Отметил и аккуратненько положил на полочку. - Объясните оба, что произошло? Где переводчик Рембрандта? И Виллемс рассказал свою версию: как его собрат, разгневавшись на него за его достижения и красоту, толкнул из окна. По счастливому стечению обстоятельств, он упал на еще мягкую, только недавно вскопанную землю, что значительно смягчило удар, но он все равно провалялся без сознания. Он провел собравшихся к окну, из которого его выбросил собрат – конечно же, не к тому самому, а сильно ниже, дабы его история выглядела правдоподобно. Нерадивый, в истерике, ответил, что выбросил из окна несколькими этажами выше и на каменную кладь, окрестив Виллемс не человеком, но его перестали слушать после открытого признания в содеянном. И снова ламмас вышел сухим из воды. Конечно, был садовник, но кто подумает их расспрашивать? Этот случай впервые серьезно натолкнул Виллемс на размышления о том, кто он есть. Когда он обратился в змею, в той суматохе, он вполне мог просто удачно ускользать от всех попыток его убить. Но здесь, здесь другое. Он упал, и ему было больно. Он был в отключке, но на нем ни царапины. Он часами проводил перед зеркалом, пытаясь собрать все свои странности воедино. Для жизни ему необходимо питаться сырым мясом или кровью живого человека, он бессмертен – чтобы дополнительно убедится в этом, он попытался прорезать свою плоть ножом для писем – и он, очевидно, не стареет, а болезни обходят его стороной. А еще клыки и раздвоенный язык. Весь образ складывался в вурдалака, если бы не одно “но” – он определенно точно хорошо чувствовал себя на солнце. Не отпускаемый размышлениями, он вышел из зала собраний и был окликнут одним из мастеров. Это был тот самый старик с нечеловеческой силой. - Рембрандт, подойди. Мне надо кое-что с тобой обсудить. Без переводчика, - остановил мастер вездесущий хвост ламмаса. Он увел его в тихое место. - Протяни свою руку. – Это было необычно, но ослушаться не было причины, поэтому Рембрандт исполнил просьбу мастера. Старик, покрепче перехватив руку, резко прошелся по ней железным ножом. От неожиданности, он раскрыл рот, но годы практики не позволили издать и звук. - Quod erat demonstrandum. (*лат, Что и требовалось доказать.) – старик, оглядывая руку без царапин, лукаво поднял глаза на Рембрандта и так же уверенно провел ножом и по своей руке, не оставив и следа. – Тебе уже интересно? Пройдем со мной, я тебе все расскажу. Следуя вместе в сторону покоев мастера, он рассказывал ему о древних расах, существующих с незапамятных времен, и магии, о том, какая она на самом деле. Рембрандт внимал словам его рассказа, загипнотизированный движением хронометра, вальяжно расслабившись в кресле, когда старик кончил. Виллемс, поглощенный размышлениями, лишь поднял и сразу увел в сторону глаза, но никак не ответил. Многое встало на места, но все еще были недосказанности. По тому, что он описал, ламмас являлся змеелюдом, но были и не состыковки. Старик, понимая потребность мальчишки осознать такой старый новый мир, закурил. Дым, клубившийся густой пеленой, уже практически скрыл собеседников друг от друга, когда мастер все же решил объяснить свои умозаключения по поводу Виллемса. - Я давно за тобой слежу, Рембрандт. Раньше, чем произошел тот неприятнейший случай. Я знаю, о чем ты думаешь. Ты еще сильнее задался вопросом о том, кто же ты? Я точно могу сказать, что ты не вампир. И не змеелюд – в полнолуние ты либо крепко спишь, либо развлекаешься с куртизанками, но никак не превращаешься в змею. Тот факт, что ты не человек, так и вообще комментировать не надо. Так, кто же ты, Рембрандт Виллемс? - Я не знаю. – сухой голос прорезался трещинами по связкам. Ламмас уверенно посмотрел в глаза мастера, выражая всю потерянность и бессмысленность существования собирающейся в уголках глаз соленой влагой. - О, так ты говоришь? Удивительно, но как ты умудрился? Ты даже во время секса не стонал и практически… не раскрывал рот. - Годы практики. - Вот как. - Я думаю, что мне нет смысла скрывать это перед тобой, если ты тот, за кого себя выдаешь. Да, я не один из вас, но мы по одну сторону баррикад. - Это точно. - Я притворялся немым, чтобы мой раздвоенный язык не привлекал внимание. Да и клыки. Но, раз тебя это не смущает, то и скрывать нечего. У тебя есть предложения, что можно сделать? - Если честно, то нет. Абсолютно никаких. А что говорили тебе твои родители? Холодный пот проступил на лбу Виллемса. - Моя мать… Ее убили. Забили насмерть камнями. А отец. Мы никогда не были с ним достаточно близки. - Забили камнями? За что? - Из-за меня. Меня посчитали дитем сатаны, а ее – принявшей ребенка от него. - Ну, так-то справедливо, если подумать. Не принимай близко к сердцу. - Все хорошо, - Рембрандт лишь горько усмехнулся, - временами, я сам отождествляю себя с безумной и извращенной версией Люцифера. - Ты сказал, что мать тебя приняла. Хочешь сказать, что ты приемный? - Да. Старик нахмурился и встал из-за стола, медленной и размеренной походкой пройдясь до камина. Грея руки, он тихо произнес. - Подкидыш значит. – огонек идеи солнечным зайчиком проскочил в его голубых глазах. Он игриво обернулся, обратившись к Виллемсу. – Мертвецы не рассказывают сказки? - Вот на что здесь снова сделали столицу? – еле успев увернуться от помоев из окна, пробираясь сквозь толпу оборванцев и попрошаек, Рембрандт сокрушался о Париже – должно быть, самым отвратительным городом во всей Франции. – А эта медиум не могла приехать к нам? - Она скрывает свои способности, сам должен понимать. - Черт, но почему Париж? - Я понимаю твои чувства. Здесь все пропитано чумой. Но некоторые находят в этом городе свое очарование. Попробуй и ты. - Очарование зловоний? Что удивительно, ведь тут же есть канализация. - Не такая большая, хоть и обслуживает большее количество населения города. Кстати, первую канализацию тут построили еще римляне, но, как все рухнуло, о гигиене тут забыли. И о трубах тоже. - Теперь я еще больше полюбил Римскую Империю. - Да, хорошее было государство. Много правильных идей. Но дай дураку управлять пушкой – и он взорвет себя вместе с братьями. Сюда. Они вошли внутрь красиво украшенного цветами и лентами дома, где их в тот же момент окружили полуголые девицы, тихий смех и дурман духов. - Я сейчас. Подожди здесь. Виллемс решился прогуляться и немного расслабиться. За всеми этими событиями, он совершенно перестал обращать внимание на девиц легкого поведения. Проходя по залу, глаз его зацепило новшество, которого он раньше не видел: за прозрачным стеклом, мужчина предавался утехам с одной из куртизанок. Это было настолько приятно и неожиданно, что Рембрандт моментально позабыл о всех своих недавних сокрушениях по поводу этого города. Да что уж там. Он и свое имя позабыл. Благо, было кому его напомнить. - Рембрандт. – старик положил руку ему на плечо. – Потом насмотришься. Она ждет. Это была маленькая каморка в подвале. Когда они спустились, то не обнаружили никого. Однако, спустя пару минут, вслед за ними спустилась женщина, озаряя помещение слабым светом свечи. Прежде чем поприветствовать их, она прошлась по всему помещению, зажигая свечи в канделябрах, а после, нажав на рычаг, закрыла дверь в подвал. - Итак. Кого надо вызвать? - Его мать. - Как давно она умерла? - Двадцать четыре года назад. - Ты был еще совсем маленьким мальчиком, ты уверен, что достаточно хорошо помнишь ее? Ты уверен, что ваша связь настолько сильна? - Да. Я никогда ее не забуду. - Хорошо. Дай мне свои руки. А теперь, закрой глаза и представь ее. Ее волосы, черты лица, цвет глаз. Все до мельчайших подробностей. Она здесь. - Мама? - Не отпускай моих рук, или иначе связь прервется. Да, твоя мама здесь. И она рада тебя видеть. Ком подступил к горлу Виллемса. - Я люблю тебя, мама. И прости. Прости за то, что ты умерла за меня. – эти слова, оказавшиеся много важнее, чем все на свете, вылетели из уст сами собой. - Она знала, на что идет. И не винит тебя. - Знала? - Да. Она говорит, что знает, зачем ты здесь. Чтобы получить ответы на вопросы о том, кто ты есть. Однажды, она повстречала женщину, чем-то огорченную. Это была твоя настоящая мать - Хонора. Общение сначала не задалось, но потом, она словно прониклась к твоей матери и попросила помощи. Она призналась, что является представительницей древнего и редкого рода ламий. Твоя мать сначала не поверила ей, но странная женщина смогла доказать свои силы и то, кто она есть. Она сказала, что знает, что после рождения мальчика, тебя, она умрет. И попросила ее приглядеть за тобой. К сожалению, все пошло немного не так, как планировалось. - Это я виноват. - Она просит не винить себя. Нить судьбы никто не в силах изменить. - Настоящая мать Рембрандта рассказала вам что-нибудь об особенностях мальчика заранее? – старику явно было не до семейных розовых соплей и философских разговоров. - Да. Она предупредила ее о его необычных чертах внешности. О необходимых для жизни продуктах – сыром мясе, можно и животного, и человеческой крови. Это она тогда подкинула кусочки сырого мяса в миску собаке, зная, что ты увидишь и попробуешь. Она всеми силами старалась выгородить тебя перед отцом, даже когда он запер тебя в хлеву. Мать-ламия сказала, что Рембрандт будет таким же бессмертным, как и она, единственное, перед чем его тело не устоит – это серебро и огонь. Но вот, что странно. Ламия так уверенно говорила, что умрет, они даже обусловили место, где Хонора будет рожать, чтобы она могла забрать новорожденного мальчика. Но однажды ночью, ее разбудил стук в дверь, под которой она обнаружила тебя. Это означало лишь, что она выжила, но тогда почему не оставила рядом с собой – непонятно. В любом случае, их с твоим отчимом счастья не было предела. - Что-нибудь еще? Про отца? Обладала ли она магией и обладает ли ей он? - Она сказала, что его отец такой же бессмертный, но не относится к расе ламий. Поэтому, у Рембрандта и есть слабость к серебру и огню, ровно как и возможность питания человеческой кровью. Что касается магии, то Хонора сказала, что у ее расы одна из самых сильных магий, и у детей так же. Но в основном, они специализируются на иллюзиях, убеждении и очаровании. - Это все? - Да, это все. - А как называется моя раса? - Кажется, ламмас. – Медиум резко вздохнула, отпустив руки Виллемса. - Все. Она ушла. - Что? Как? Почему? Я же ведь даже не успел с ней попрощаться! - К сожалению, далеко не всегда получается поддерживать длительный контакт, тут многое зависит и от самой души. - Я надеюсь, ты же помнишь о том, что никому об этом рассказывать не стоит? - Даже если и расскажу, кто мне поверит? - Прекрасно. – Старик вручил медиуму мешочек с монетами. Всю дорогу назад они ехали молча. Много ответов было получено, но возникли еще больше новых вопросов. Действительно, почему, раз его настоящая мать выжила, она все равно его подкинула? Какие-то неоговоренные детали ее расы? Что еще он не знает о Хоноре? Как много тайн осталось покрыто мраком? Вот бы повстречать хотя бы одну ламию. - Месье, вам письмо, - слуга протянул запечатанный конверт старику, как только они вышли из кареты. На ходу вскрыв его, прочитав. - Отлично. Того парня, который скинул тебя из окна, повесили. - Замечательно. Теперь, все закончилось. - Да, здесь все закончилось. Но я бы не советовал тебе расслабляться. - Почему? - Как ты уже знаешь, в нашей ложе далеко не один я такой просвещенный. - мастер пропустил ламмаса вперед, в свой кабинет. - Другие вампиры скоро начнут замечать твою странность, если уже не начали. А этот случай только заставит их лучше к тебе приглядеться. К тому же, очевидно предположить, что твоя магия полноценно еще не раскрылась, поэтому судить о ее масштабах нельзя. Другие вампиры и за меньшее готовы глотку перерезать, а тут ты. - И что ты предлагаешь? - отрешенно спросил Виллемс, наливая из графина красно-бордовую жидкость. - Инсценировать твою смерть. Рембрандт поперхнулся вином. - Что? - Не бойся, с тобой все будет в порядке. Но тебе надо исчезнуть, стать другим человеком, сбрить бороду. Да, ты же без бороды на ребенка будешь похож. – они оба засмеялись над ироничным замечанием. - И чем мне потом заниматься? - У меня найдется много работы для твоих способностей. Не только аналитических. Понадобятся твои знания шантажа и пыток. - Шпион? - Да, очень близко. Покатаешься по миру, трахнешь пару высокопоставленных девиц, убьешь наследников, устроишь революцию… Я думаю, такая жизнь тебе будет очень кстати. - Ну, в целом, действительно надоело сидеть на одном месте. Да и прикидываться немым. Договорились. Так какое представление нас ждет? Сработали они быстро. Уехав в загородный домик Рембрандта, они отправились на ближайшее кладбище в поисках свежего трупа. Выкопав и перетащив его под покровом ночи, заговорщики дождались дня, дабы огонь был меньше заметен издалека. - Хорошо горит. – Закуривая трубку, отметил ламмас. - А то. Подождав первых рухнувших сводов, Виллемс вытянулся в стойку и манерно произнес. - Позвольте представиться, мы не знакомы. Амадей Готье, - выдав самый напыщенный реверанс, который он только мог, ламмас с усмешкой поднял из-под лба глаза. - Амадей? Ты серьезно? Менее дерьмовое имя выбрать не мог? - Но-но, мсье, что за манеры. Кто так выражается. - Пойдем уже, нам не стоит тут задерживаться. Следующие двести лет пролетели как двадцать, хотя были крайне насыщенными. Сначала года стали казаться действительно длиннее – ведь Амадей совершенно не привык к такому ритму – но затем, он просто перестал различать ту тонкую и уже совершенно незримую грань между сутками и месяцами, годами и десятилетиями. Были только события. Все новые и новые, все более яркие и невероятные.  В перерывах между выполнениями поручений для масонской ложи и развлечениями, он имел честь общаться лично с выдающимися умами современности, поглощая, переваривая и применяя к себе их мировоззрения, мысли и взгляды; он наслаждался каждым новым научным-технологическим открытием, прорывом, как своим. Мысли о далеком и прекрасном будущем будили в нем, казалось, давно умершего ребенка. Он с большим рвением кидался в новые труды, с удовольствием читая каждую строку. Его аналитизм, питаемый все новыми более сложными знаниями, разрастался как раковая опухоль. Его прогнозы становились все точнее и яснее, а он сам будто прозревал, улавливая тонкие фибры окружающего мира и самой вселенной. Среди прочей кутерьмы истории эти двести лет, для ламмаса одни из самых значимых стали только два события. И первое – раскрытие новой границы своей магии. Это не было чем-то из ряда вон выходящей ситуацией. Он сидел над книгами, погруженный в математические изыскания Лагранжа. Он следовал за его доказательством, временами отвлекаясь, чтобы получше поразмыслить, что сильно затруднялось ограниченностью места для воображения в голове. Будь он дома, он бы уже давно обратился к доске, но сейчас под рукой были уже только напрочь исписанные листы бумаги. Устало помассировав виски, Амадей поднял перед собой руки и развел их в стороны. По мановению магию, перед ним золотом вырисовались все необходимые вычисления. - Вау. – От неожиданности собственных сил, Готье встал со стула. - Это, как я так. – Это было поистине невероятно. Перед ним было доказательство Лагранжа. Решив не терять ни минуты, он вернулся к копии записей ученого, рисуя в воздухе все необходимые ему данные. Это было настолько легко и интуитивно, что Амадей сам удивлялся, как он раньше не открыл в себе такую способность. Насладившись результатом и красотой доказательства, он хлопнул, закрывая, копией и развеял видение. Аналитизм разбудил исследователя и Готье отправился на улицу ставить эксперименты. Опытным путем он вывел, что альтернативную реальность видят все с максимальным радиусом в километр, при этом попадающие, хоть и реагируют на неожиданные изменения, но не верят в реальность происходящего по умолчанию. Для того, чтобы поверили, необходимо логично и последовательно выстраивать картинку и так или иначе интегрировать нарисованный с реальным. Но самое интересное было то, как видит Амадей в момент использования магии. Даже при прорисовке абсолютно другой местности, он продолжал видеть реальный: они словно были наложены друг на друга, но ни один не был каким-то тусклым или прозрачным. Но больше всего ламмаса порадовала возможность видеть каждую мельчающую деталь своего выдуманного мира, даже далеко находящуюся от него, а, вместе с деталью, видеть и действия и реакцию попавшего. Надо признать, что аналитические способности на построении миров просто отдыхали, наконец имея возможность в полную силу проявить себя. Второе важное событие произошло в скором, относительно течения жизни ламмаса, времени от первого. Очередное поручение масонской ложи, привело его в комнату допроса к забитой жизнью и запуганной держателями власти женщине. Необходимо было выведать у нее информацию об одном из палаты лордов, однако, допрос совершенно не шел. Поняв, что терять уже нечего, ламмас не смог удержаться, чтобы немного не поиграть. - Скажи мне, только честно. Ты же хочешь, чтобы они понесли наказание, так? Не бойся, я говорю о грешниках, уже попавших в Ад. Женщина растеряно кивнула. Ламмас создал небольшое поле альтернативного мира, постепенно затемняя все вокруг, оставляя свет лишь над ними. Он нагнулся поближе, так, чтобы смотреть прямо в глаза своей жертве. - Скажи мне, только честно. А кого бы ты хотела отправить в Ад? – Амадей обнажил свои клыки, облизывая раздвоенным языком, а в глазах его воспылал огонь. Оцепеневшая от страха заключенная, не зная, куда ей деваться, лишь робко, заикаясь, произнесла. - К-как, к-кто т-ты? Ответ пришел сам собой. - Люцифер. Зови меня Люцифер. Это был поворотный момент. Никогда серьезно не задумываясь над этим раньше, но так внезапно произнеся вслух, ламмас ощутил некое родство с этим именем, с образом Дьявола. Уже вернувшись домой и стоя перед зеркалом, он заключил: - А что. Мне идет. Люцифер. Добрый вечер, позвольте представиться. Меня назвали в честь утренней звезды. Мое имя – Люцифер.  Это имя по правде стало его отражением. Хоть по документам он постоянно менял имена и был кем угодно, в свободное время, с друзьями и во время досуга, он стал представляться именно так. Были в это время и события, которые являются предметом личной гордости змеи. Когда обычные забавы с проститутками надоели, ламмас нашел себе новое развлечение. Сначала это были просто унижения молодых дев, но дальше они превратились в публичные, те в издевательства, проверки веры, подсаживании на свой крючок, а затем испытания преданности. Апогеем были живые вскрытия и поедания теплых, бьющихся сердец – при этом Люцифер никогда сам не пачкал руки, за него, одурманенные, все делали сами девушки. И на каждом новом этапе все больше и сильней раскрывалась жестокость змеи, его холодная отстраненность, расчетливость и больное воображение. Ламмас не забывал делиться опытом с друзьями, и часто устраивал приватные салоны, где показывал новые уловки и идеи. Да, со всей ответственностью можно заявить, что Люцифер стоял у истоков современного БДСМ, оказав не малое на него влияние. В начале двадцатого века, обеспокоенный старик-вампир, посоветовал отправиться ему в Америку, аргументируя это страхом раскрытия перед людьми уникальности ламмаса – все же он уже слишком давно в Европе и ведет далеко не мирную, отдаленную жизнь. Люцифер, не особо разделяя паники старого мастера, все же, согласился. Повидать новые земли действительно было неплохим решением. Получив новые документы на имя Люций Брайт, которые в последствие были лишь незначительно изменены на настоящее имя, он спокойно переплыл Атлантику, по приезду узнав о далеко не спокойном известии: накал страстей в Европе разрядил один заряд из пистолета. Оглушенные громом первого выстрела, мир погрузился в свою первую настоящую войну. Брайт даже чирканул гневную телеграмму старику, мол, так много интересного пропускает из-за его паранойи. Хотя на самом деле, разглядев масштабы трагедии, он был счастлив, что оказался вдалеке от развернувшегося ада. А после применения первого химического оружия на его малой родине, ошарашившее его, он бросил все, отписался мастеру о том, что уходит в отпуск, и ушел в лес, где провел несколько лет в облике змеи. По возвращении к людям, он честно хотел развернуться обратно в лес – правительство подписало самую идиотскую поправку в конституции, известную, как «сухой закон». Но обратно в лес совершенно не хотелось. Оставалось только заняться контрабандой. Обналичив один из своих счетов, Брайт открыл свое небольшое подпольное заведение, называвшееся «Black Horse». Работая за барной стойкой, он упивался общением с людьми, неожиданно для себя отметив, насколько сильно соскучился по обществу. Не обошлось и без возвращения «к корням» - моральные догмы послабели, к сексу люди стали относится проще, БДСМ набирал популярность, и вот Брайта уже во всю окружают так и жаждущие испытать все его многовековое мастерство Господина. С самоубийствами во имя, правда, пришлось завязать – чуть ли не с каждым днем становилось все труднее прятать тела, настолько, что было проще отказаться от этого вовсе. В Черной Лошади он впервые смог познакомиться с представителями американской общины бессмертных. По большей части все они были из Европы, так что за темами для разговоров они в карман не лезли. Под конец существования заведения, ламмас стал все чаще устраивать Immortally Party – эксклюзивно только для вампиров. Специально для этих вечеров, он отбирал несколько из своих девочек, у которых уже был напрочь отбит любой инстинкт самосохранения и чувства собственного достоинства от постоянного планомерного применения магии ламмаса. Люцифер старался делать каждую вечеринку уникальной, а потому девочки каждый раз были новые, из-за график проведения, конечно, сильно хромал, растягиваясь от интервала в неделю до месяца. В это время, он практически не занимался делами ложи, да и не особо много их было. С отменой сухого закона, он закрыл и заведение, посчитав, что дух его в любых других ипостасях будет утерян. Без работы и средств он не остался – не имей сто друзей, а имей одного друга-вампира, который пристроит тебя где угодно и кем угодно. А таких друзей у него было хоть отбавляй и каждый был рад помочь. По окончании Второй Мировой, снова перевернувшей мир с ног на голову, он отметил самое неожиданное изменение – мир словно сменил шаг на бег. Нельзя сказать, что это воодушевило ламмаса. Технологический прогресс – это хорошо, но разрыв между социальным развитием общества и технологиями – не может привести ни к чему хорошему. А что говорить про миллиарды, растраченных на холодную войну вместо решения действительно важной проблемы надвигающихся семи миллиардов людей? Он прямо так и видел, как лет через 50 все в один голос будут говорить «мы не знали, кто мог предполагать», когда эти подсчеты были уже в 60-х? За тяжелыми размышлениями пронеслись многократно участившиеся поручения ложи, новые открытия и целые эпохи, сменяющиеся каждым новым десятилетиями. Выдернул из забвения анализа закон, подводящих нелюдей к букве закона. По факту, он не был ни вампиром, ни оборотнем, но кто мешает прикинуться оборотнем для представителей закона? А свои не выдадут, не зачем. На волне нового распорядка, не мало именитых тату-мастеров объявило, что может бить краской с добавлением серебра, что вдохновило Люцифера на тотальную забивку. Сделав пару небольших проб, дабы определить лучшее пропорциональное соотношение и определиться с техникой забивки, Брайт полностью преобразился за несколько лет. Судьба же, словно желая завершить новый образ своего бессмертного подопечного, вновь свела с Роксаной, предложившая тряхнуть стариной в новом-старом формате, от которого Люцифер просто не смог отказаться.