- Начало игры. Предыстория -

*Сент-Луис: Квартира Ромуса*

Это был не первый раз когда Эразм оставался "в себе" столь долго, но кажется это был первый раз, когда ему было так трудно. Не было и дня, чтобы он не помянул особо добрым словом Ромуса с его "инфантилизмом пятой точки". Первая неделя прошла относительно спокойно, Мэтт был занят своим аудитом и практически не докучал Эразму, разве что пару раз позвонил, но длительные телефонные разговоры не были коньком ни для одного из собеседника, а потому пара фраз в виде "как дела?", "все ок", "увидимся" и прочих ничего не обязывающих слов вполне удовлетворяли Эразма, а что думает на этот счет Мэтт, его как-то мало волновало.
А вот дальше дела пошли не столь вольготно. Вернувшийся Мэтт с маниакальным упорством возобновил попытки встреч, совместных обедом и чего-то еще, что считал привычным и приятным, и что не входило в планы Эразма. Пару раз удалось отвертеться общими фразами, что у него нет времени и слишком много дел. Еще пару раз он даже продемонстрировал искусно созданный завал на рабочем столе, предъявив стопы эссе и рефератов, что ему предстояло проверить и оценить. А потом Эразм просто начал избегать Мэтта, откровенно игнорируя его звонки и раз в несколько дней прослушивая одним махом все его сообщения на автоответчике.
А однажды Эрам даже сам позвонил, правда сделал он это четко подгадав время, когда Блумберг будет гарантированно занят и не сможет ответить на звонок, зато самому можно было со спокойной совестью надиктовать на автоответчик, что он звонил и раз Мэтт занят, то конечно же он не будет его отвлекать и перезвонит позже. После чего удовлетворенно промурлыкал себе под нос, что позже это когда Ромус появится.

К исходу третей недели его жития-бытия, Эразм как раз заканчивал кое-какое, не совсем легальное, дельце. Если оно выгорит, что он станет обладателем одной из картин обожаемого Кандинского. Если не сложится, то... особо ему ничего не грозило, анонимная регистрация через анонимный сервер, прокси, подставная личность, вполне реальная, но совершенно не знающая о том, что она якобы сейчас делает, номер социального страхования и кредитки, опять таки совсем даже не его. Незаконно? Еще как. Страшно? Увлекательно и забавно, где уж тут бояться. Стыдно? Это вы сейчас про кого?
Ему не грозило в конечном счете ничего такого, но вставал вопрос как после легализовать картину? Выставлять он ее разумеется не собирался, но такая картина это не только красота и талант, но еще и неплохое вложение денег. А деньги должны всегда работать, следовательно при случае у него должна быть возможность превратить картину в деньги, при этом быстро и законно.
- Не дай боже, но кто нас знает. А знает... кажется я знаю кто все это неплохо должен знать...

Взяв телефон, Эразм набрал номер Марка. Тот ответил на удивление быстро

- Здравствуй, Эразм.
- Привет, Марк. Как на счет увидится? Хотелось бы поиметь тебя ... как специалиста, не против?
- Прямо сейчас?
- Ну, ладно, не так уж и прямо и даже не сейчас, но считай, что я соскучился. Очень.
- Хм, ну, если очень, то давай завтра. Скуку прогонит опера, а "очень" так и быть я сам.
- А что дают? Хотя какая разница. Опера! О, даааа, ты знаешь чем соблазнить.
- Жду завтра в холле театра.
- Я буду.

Эразм любил такие звонки - коротко, по делу и приятно. Положив телефон на стол, он не забыл перевести его в режим автоответчика, мало ли кое-кому приспичит в очередной раз задать дурацкий вопрос где он и что делает. А потом Эразм открыл дневник и основательно записал все, что произошло за последние несколько дней. Он не мог гарантировать, что завтра будет все еще он, а дело следовало довести до конца, в том числе и разговор с Марком.
Иногда они с Ромусом писали небольшие отступления на полях и сегодня там осталась короткая фраза, совсем не по делу, но искренняя: "И все-таки ты лучший..." Даже если кто-нибудь и смог бы открыть дневник, то читая его страницы, можно было многое понять, но только не эти фразы. А чтобы объяснить их смысл одному и другому понадобилось бы очень долго и обстоятельно объяснять специфику взаимоотношений двух таких разных, но одинаковых человек.
Закончив повествование, Эразм с удовольствием потянулся всем телом и закрыв дневник, вытянулся на кушетке. На часах было далеко за полночь, но лекции у него завтра были все после полудня и эта ночь наполнилась внутренней тишиной и ощущением предвкушения, приятно щекотавшим в животе пушистыми лапами.
Эразм редко бывал по ночам в одиночестве, но сегодня никого не хотелось. Ни видеть, ни чувствовать, ни ощущать. За недели своего бытия он прочитал все, что отметил Ромус и теперь прокручивал в голове разные варианты того, что, как ему казалось, он уловил в туманных и подчас противоречивых рассказах средневекового летописца.

Кстати, а вот об этом тоже можно спросить у Марка.

Понедельник прошел спокойно, Эразм даже смог избежать встречи с Мэттом, увидев его в окно, проходящим по внутреннему двору университета. Пока Блумберг отдавал дань почтения своему родителю, Эразм попросту сбежал из кабинета, а встретив на парковке знакомого преподавателя, с удовольствием принял предложение подбросить его куда-нибудь. Куда-нибудь оказалось вполне милой квартирой, два часа оставили в памяти приятные воспоминания в голове и бодрящие ощущения в теле. Не обещая ничего, но и не расстраивая приятеля тем, что второго раза возможно и не будет, Эразм поехал к себе, пора было принять душ и переодеться. Легкие сумерки за окном лучше всяких часов сообщили, что скоро его ждет не только полезный, но и очень приятный вечер.

*   *   *

Обычно Эразм не особо мудорствовал над приданием себе необходимого внешнего вида - черные брюки, черная водолазка, черная куртка и он готов идти куда угодно. Но сегодня его ждала опера. Ради Марка он вряд ли бы изменил себе, но эта прекрасная особа занимала в его душе ровно столько же места, как обожаемый Кандинский, и сегодня Эразм был готов был принять ее до последней ноты и самого глубокого звучания.
Не изменяя черному, он оделся после душа в черные брюки и черную рубашку, а в честь "дамы" украсил шею алым шелковым шарфом. Откуда он у него Эразм не знал, видимо Ромус когда-то купил, для чего тоже не мог сказать, ибо Ромус ни словом не обмолвился откуда, зачем и ради чего приобрел этот предмет гардероба.
Критично оглядев себя в не самое большое зеркало, Эразм остался доволен собой и не стал заставлять ждать себя такси, что, судя по пришедшему сообщению, уже ожидало его внизу.

-----» ◕ Центральный Сент-Луис » Fabulous Fox Theatre

ПЯТЫЕ-ШЕСТЫЕ ИГРОВЫЕ СУТКИ
[1 октября; вторник; ночь]

◕ Окраины города » Квартира Ромуса -----»

Он появился в театре ровно с первым звонком и бегло оглядевшись в фойе, увидел Марка. Мужчина стоял у колонны и читал программку. Еще перед входом Эразм увидел афишу и в душе заискрилось предвкушение - Моцарт "Волшебная флейта". Понимая какой он везунчик, Эразм даже чуточку пожалел Ромуса, ему не видеть и не слышать сегодняшнее представление, не окунаться в эти чарующие звуки.
Шум голосов наполнил фойе и Эразму не сложно было подойти незамеченным к Марку. Оставаясь за его плечом, Эразм произнес:
- Здравствуй, друг Сальери!..
Ты ждешь меня. Я малость припоздал!..
Надеюсь, ты простишь?.. По крайней мере,
Публичный не устроишь мне скандал?..

Улыбнувшись, Эразм отвесил Марку легкий поклон:
Ведь как известно гений и злодейство —
Две вещи несовместные...

Приблизившись почти вплотную к Марку, Эразм взглянул в глаза вампира и заломив бровь, посмеиваясь добавил:
- А вдруг?..

Рассмеявшись, Эразм взял под руку Марка и перешел на прозу жизни:
- Привет, Марк. Рад тебя видеть.

ПЯТЫЕ-ШЕСТЫЕ ИГРОВЫЕ СУТКИ
[1 октября; вторник; ночь]

Звонок так звонок, Эразма нисколько не напрягало то, что даже в театре Марк занимался делами, хотя услышав то, о чем говорилось по телефону, он несколько смутился. Если Марк забыл о цветах, то Эразм просто и не собирался о них думать.
Мдяяя, театрал хренов...
И хотя он и высказал себе фи по-поводу отсутствия букета, то заниматься полноценным самобичеванием все же не собирался. Мелькнула мысль попросить привести пару букетов, но потом Эразм все-таки обойтись в этот раз одними аплодисментами.
Марк убрал телефон и рука Эразма вновь легла на его предплечье. Было в этом что-то такое, что заставляло Эразма ощущать внутри легкое трепетное предвкушение. Никаких романтических бредней на счет "мы пара", боже упаси, но вот видеть взгляды окружающих, от укратких до откровенно оценивающих, и открыто демонстрировать, что дескать да, завидуйте, оно мое, было приятно.
Идя к ложе, он особо не смотрел по сторонам, но справа мелькнуло знакомое лицо и Эразм вздрогнул.
Только этого не хватало.
Перед ним прошла какая-то пара, закрывая собой обзор, а когда Эразм вновь смог правую сторону коридора у входа в ложи, то там оказался темноволосый мужчина в смокинге, лишь отдаленно похожий на Мэтта.
Уффф, показалось.
Марк меж тем отпустил его руку и предложил войти, произнеся "После вас" таким тоном, что Эразм невольно улыбнулся. Почему-то вспомнилось, как он услышал эти слова в первый раз и чем все закончилось в тот раз. Приятный теплый вечер и жаркая страстная ночь. Столько предварительных ласк в его жизни не было ни до, ни после. Это было безумно приятно, пока до них не дошло, что они оба стремятся подмять под себя партнера. А когда поняли, то посмеявшись просто сыграли в "камень-ножницы-бумага" и его ножницы нарвались на камень Марка. Деваться было некуда, не отказываться же от потрясающей ночи только потому, что фортуна повернулась к нему в ту ночь передом, вместо зада. Спасибо Ромусу, дискомфорта он не ощутил, но клятвенно пообещал Марку, что в следующий раз ему не отвертеться. И в следующий раз его бумага, что обязана была обернуть очередной камень, оказалась порезанной марковскими ножницами. Смешно, пикантно и дико приятно. Оно того стоило, хотя Эразм на следущий день все же оторвался на некто малознакомом, восстанавливая свое "душевное состояние".
Вот и сейчас "После вас" прозвучало, как намек на то, что три ступеньки вверх перед входом в ложу его задница будет прекрасным объектом для разглядывания. Чуть обернувшись, Эразм со смехом произнес:
- В этот раз, фортуна встанет в нужную позу!

ПЯТЫЕ-ШЕСТЫЕ ИГРОВЫЕ СУТКИ
[1 октября; вторник; ночь]

Шутки закончились сразу же, как только Эразм вошел в ложу и взглянул на открывающийся вид. Восторг и предвкушение, нетерпение и трогающее внутренние струны души томление охватили молодого человека. Эразм вдыхал воздух зала и ощущал вкус триумфа, восторга, неистовства публики и главное он чувствовал вкус какофонии голосов и пил его, ощущая послевкусие терпкого вина, прохладу родниковой воды, искристость шампанского и крепость ледяной водки. Здесь было все и сколько бы не было выпито таких коктейлей, каждый раз он был, как первый и самый сладостный.
Насладившись первыми ощущениями, Эразм занял кресло и взглянул на Марка, не скрывая от него своего удовольствия. Взгляд обещал многое, но губы лишь слегка изогнулись в мягкой улыбке. До начала спектакля оставалось еще 5 минут и деятельная натура Эразма не удержалась в рамках только оперы. Его страсть к классике пения соперничала только с гениальностью Кандинского и последний властно напомнил о себе, когда Эразм вспомнил о поводе для встречи.
- Марк, скажи ты консультируешь только в своем кабинете или тебя прижать можно не только к стенке, но и к креслу в опере? Если что, то речь пойдет о прекрасном, но не гарантирую, что особо законном. Как думаешь, гений и злодейство правда вещи несовместные?
Эразм не собирался, конечно же, говорить о делать, оставляя оперу лишь фоном, словно слушая магнитолу в машине, но пять минут ожидания можно было скрасить, например, заверением адвоката, что злодейство будет отшлепано и поставлено в угол, а гений воцариться на стене в прекрасной раме. Ну, может и не заверения, но во всякой случае надежда на то, что заверения последуют.

ПЯТЫЕ-ШЕСТЫЕ ИГРОВЫЕ СУТКИ
[1 октября; вторник; ночь]

Марк в ложе почему-то напоминал кота. Обычного домашнего кота, который сладки спит на своем любимом месте, а потом вдруг поднимается и, не сходя с насиженного места, топчется вокруг себя и снова укладывается в ту же позу, что занимал до этого, после чего преспокойно спит дальше. Марк вошел в ложу, потрогал кресло, обошел его, а потом сел в него. Понятное дело, что ничего странного в этом не было, скорее это было чуточку забавно и очень мило. Ассоциативное мышление профессора пробежалось по всей цепочке и выдало итог - кот. А потом добавилось воспоминание о первой встрече и итогом стало - драный кот.
- Открою тебе тайну всех твоих клиентов, о которой они по глупости своей умалчивают - адвокат, который не ратует за добродетель и который таким голосом говорит о злодействе, похож на божество. Древнее, недоброе, но справедливое.
Эразм улыбнулся и, не скрывая того, что взгляд его сейчас скользит по телу Марка весьма оценивающе, понизив голос, почти прошептал:
- О, да... божественно...
Констатация факта? Намек? Обещание? О, да ...
Помолчав немного, словно давая себе время вдоволь насладиться чем-то, сейчас ему одному подвластному, Эразм чуть пожал плечами, словно говоря, что не особо и сам то ведает, что конкретно ему нужно:
- Есть одна вещь, которую я честно получил, но почти уверен, что тот, кто дал ее мне, сам вряд ли сможет убедить меня, что владел ею от самого рождества Христова. А я хотел бы не скрывать, что эта вещь моя.
Договорить Эразм не успел, оркестровая яма затихла, в зале начал гаснуть свет, а потом раздались первые звуки божественного Моцарта.

Отредактировано Romus E. Antonioni (27.03.13 20:41:33)

ПЯТЫЕ-ШЕСТЫЕ ИГРОВЫЕ СУТКИ
[1 октября; вторник; ночь]

И даже здесь, в этом царстве божественной музыки и восхитительного пения, находилось место не только для удовлетворения внутренней потребности в прекрасном, не только для заполнения всех тех пустот, больше напоминающих огромные гроты - холодные и влажные, которые появляются в душе с течением времени, поскольку вампир в своей новоприобретенной жизни лишается многого.... Того, что успел познать когда-то, и чего ему уже никогда не получить. Лишь только раз. Перед самой своей смертью. Увидеть и умереть...
Здесь могло найтись место и для новых знакомств. И для флирта.
Мало что меняется со временем... Когда-то, в других театрах, дамы сидели в роскошных платьях с кринолиновыми юбками, обмахиваясь небольшими веерами, прикрывая пышные прически крохотными шляпками, мило воркуя со своими кавалерами. Они были так чарующе прекрасны. Их фарфоровая кожа манила к себе. Она казалась настолько тонкой, что хватило бы одного легкого нажатия острых клыков, чтобы она разошлась под ними, как кожица спелого фрукта, а из-под нее потек бы свежий сок, та самая живительная влага, что Марк бы пил и пил, пока не испил бы прекрасную, юную мисс досуха... Когда-то давно он был никем. В самые лучшие времена, он мог позволить себе лишь самое плохое и дешевое место в зале театра. В остальное же время, он мог слушать пение лишь находясь рядом со зданием. Конечно, слышно было мало, но этого оказывалось достаточно. Закрыв глаза, Диксон часами просиживал на улице, стараясь оставаться незамеченным.
В наше же время изменилось далеко не все. Дамы, в других, но не менее роскошных нарядах сопровождали своих кавалеров, так же воркуя с ними. И их тонкая, отливающая бронзой кожа, все так же манила проткнуть себя клыками... Вот только Марк сейчас стал иным. Он мог позволить себе именно те места в зале, на которые когда-то взирал... нет, не с завистью, но с вожделением.
И сейчас рядом с ним был тот, с кем приятно провести время и разделить одну страсть на двоих. Ведь те, кто слышит оперу, могут ее либо полюбить, либо возненавидеть. И приятно найти единомышленника. Кто поймет с полуслова, кто не решит отвлечь в момент арии, кто с такой же всепоглощающей жадностью будет ловить каждый звук, каждую вибрацию, доносящуюся со сцены.
Кивнув Ромусу, дав понять, что его слова услышаны и поняты, уже составив в голове план примерных действий: к кому стоит обратиться с этим вопросом, и с каких инстанций начать процесс, в зависимости от того, что именно за вещь находится теперь во владении господина Антониони, Диксон приподнял руку, дабы коснуться ею лица собеседника, но не преодолел ею и половины пути, как атмосфера в зале переменила и началось то, что так давно ожидали.
Улыбнувшись, так ничего и не ответив, Марк развернулся в кресле лицом к представлению, всецело уделяя внимание теперь тому, что происходило, следя за знакомым сюжетом, слушая знакомые арии, исполняемые новыми голосами. Состав был подобран идеально. А завершающая сцена первого действия, когда принц и дочь Царицы Ночи встретились, взорвала зал громом аплодисментов. Вампир не сопротивлялся естественному желанию выразить исполнителям свой восторг и свою благодарность, так что хлопал вместе со всеми, не щадя ладоней.

ПЯТЫЕ-ШЕСТЫЕ ИГРОВЫЕ СУТКИ
[1 октября; вторник; ночь]

◕ Округ: «Circus of the Damned» » Спальная Мастера города -----»

За то время, пока Жан-Клод беседовал с Ашером и приводил себя в порядок, Граф успел отыскать Яноша и позвонить в театр - их ложа была по-прежнему забронирована.
На подходе к сверкающему ночными огнями великолепному зданию их буквально атаковали журналисты. Что ж, Герарт не был ни Принцем города, ни его Первым заместителем, так что ему не нужно было общаться с нахлынувшей толпой репортеров. Он шел очень близко к Яношу, непринужденно улыбаясь, и смотрел поверх голов толпы. Века минули с тех пор, как при дворе Белль любопытные языки, отчаявшись вызнать больше о жизни Графа, навесили на него ярлык мрачного нелюдимого типа, буквально бросающего вызов устоям французского двора своей инаковостью. Века минули, а люди, похоже, в чем-то совершенно не изменились. Даже за один этот год пребывания в Сент-Луисе репортеры успели выплести с десяток самых невероятных версий того, кто же этот нелюдимый Граф (и граф ли в самом деле?!), так часто появляющийся рядом с Жан-Клодом. К счастью, в современном мире имелись все средства для того, чтобы  даже самые любопытные  и упортные шпионы остались ни с чем.
Как бы то ни было, впервые за год Герарт, так сказать, вышел в свет. Да еще и в такой компании!
Австриец уже предвидел новый виток истерии вокруг теперь уже не только своей персоны, но еще и Яноша. И мысленно поблагодарил Жан-Клода, обратившего на себя основное внимание толпы.
Блистать и привлекать всеобщие взгляды - кто же мог справиться с этой задачей лучше?
Они успели как раз к началу второго акта. Из соседней ложи им радостно махала сияющая София - находясь в благом неведении, она искренне наслаждалась действом на сцене. А вот Арно, должно быть, было в разы тяжелее. Герарт, успевший помучиться неизвестностью у входа в каменный зал всего ничего, и то едва не сошедший с ума от напряжения, от всей души посочувствовал Арно, который, помимо всего прочего, должен был еще и выступать на сцене.

- Это представление  сегодня - ода в честь твоего триумфа, - улыбнулся Герарт сидящему рядом Жан-Клоду. Он заранее предвкушал взрыв восторга и эмоций, ведь накануне он уже успел услышать, как дивно поет Арно.
Прозвучал третий звонок, свет погас, и в темноте граф нашел руку Яноша.
Он был сейчас совершенно счастлив, настолько, что хотелось хохотать в голос и кружить первого попавшегося несчастного в вальсе. Колоссальное облегчение, радость от того, что Жан-Клод жив были столь велики, что Герарт  лишь гигантским усилием воли сдерживал себя. В конце концов, все окончательно убедятся в своих предположениях о безумии австрийца, выкинь он что-нибудь эдакое на людях. Как же, ведь вампирам вместе с бессмертием и грузом прожитых веков полагается обрасти заодно пафосом и легкой меланхолией.
Герарт улыбался, глядя, как поднимается занавес. Он уже заранее искал глазами Арно, желая увидеть, как озарится его лицо, как только он заметит, что их ложа более не пустует.

ПЯТЫЕ-ШЕСТЫЕ ИГРОВЫЕ СУТКИ
[1 октября; вторник; ночь]

Зал пришел в движение. Люди поднимались со своих мест, предпочитая потратить перерыв с пользой. Кто-то следовал естественному зову, а кто-то использовал паузу для светской жизни: познакомиться, пожать руки, обсудить увиденное и услышанное в целом и в мельчайших деталях. В то время, как большинство лож пустело, одна из них напротив, заполнилась вновь пришедшими посетителями.
Марк невольно обратил внимание на вновь прибывших. Всех, без исключения он знал. Не всех, правда, лично. Со многими поводом для знакомства послужили профессиональные интересы. Но адвокаты, они, как священники - не разглашают тайны исповеди, поэтому, нет смысла делать какие-либо уточнения.
Кивнув Принцу в знак приветствия, склонив голову немного ниже, чем это сделал сам Принц, Марк какое-то время продолжал смотреть на заполнившуюся часть зала. Со многими знакомыми только и можно было встретиться, как в подобных местах. Для всего остального они оказывались слишком заняты.
- Не просветишь меня что тут происходит?
Вопрос казался более чем интересным. И что на него следовало ответить? Если Ромус искал ответа: почему Принц и его свита пришли лишь ко второму акту, то Диксон не имел об этом ни малейшего представления. Увы, в его обязанности не входило планирование ночи представителя высшего органа вампирской власти города Сент-Луис, поэтому он откровенно не знал, чем час назад был занят Жан-Клод. Но вполне мог удовлетворить любопытство своего спутника в иной сфере...
Развернувшись лицом к профессору Антониони, Марк дружелюбно улыбнулся, и с видом преподавателя первых классов, объясняющего малышам, что это окно, а за окном птичка, не вытягивая руки, чтобы это не показалось невоспитанным и вульгарным, указал в сторону сцены.
- Тут происходит опера. На сцене люди поют арии, воплощая в жизнь написанные авторами небольшие сцены, в  которых упор делается на вокальное исполнение, - по голосу было понятно, что это издевка, но вампир, продолжив улыбаться, не дожидаясь ответной шутки от Ромуса, которая, он был уверен, обязательно себя проявит, выпрямился в кресле. - Мы так и не успели обсудить интересующий тебя вопрос. Ты ведь понимаешь, что для того, чтобы узнать все, что тебя интересует, мне необходимо будет получить немного больше информации. И в первую очередь, я должен знать, о какой именно вещи мы говорим. Поскольку искать то, не зная что - это не из области мои особых талантов.
Не смотря на то, что за пределами их ложи было достаточно шумно, Марк не повышал голоса. Этого было достаточно, чтобы собеседник хорошо его расслышал.

Отредактировано Mark Walter Dixon (03.04.13 05:23:55)

ПЯТЫЕ-ШЕСТЫЕ ИГРОВЫЕ СУТКИ
[1 октября; вторник; ночь]

Марк честно не хотел представлять свои закапанные слюной ботинки, но воображение отказалось учитывать все его пожелания, так что картина, представшая внутреннему взору, оказалась, мягко говоря, неприятная. Попытавшись переключиться на суть дальнейшего разговора, вампир не изменился в лице, оставшись столь же серьезным, как и был, ничем не выказав о чем только что думал.
Ах, как ему бы хотелось, чтобы все было так легко и просто, как это чаще всего бывает в сказказ или наивных романах о первой влюбленности, когда никто из героев не знает никаких бед, кроме потери сна, аппетита и душевного покоя. Увы, реальная жизнь намного более жестокая штука, с куда большим количеством подводных течений и камней, поджидающих нерадивых путешественников, готовых порвать в клочья днище их хиленького суденышка.
- Мне отрадна твоя непоколебимая уверенность в подлинности картины, но на каких основаниях ты считаешь, что это истина? - Сделав небольшую паузу, Марк внимательно посмотрел на Ромуса. Вопрос хоть и не был риторическим, но было понятно, что ответа на него никто не ждет. Если уж целью стояло попасть в каталог владельцев работ самого Кандинского, то на честно слов никто не стал бы полагаться. Тут требовалось нечто более весомое, как, например, заключение уполномоченных на то экспертов. Другое дело, что любая огласка имени нового владельца картины могла породить вспеск негодования ее прежних владельцев. И речь сейчас не о том, кто владел картиной до Антониони, а о гораздо более ранних собственниках. Если картина преодолела не совсем законный путь из одних рук в другие, и те самые граждане сумеют доказать свое право собственности, то как бы Ромус не заполучил эту картину - он ее лишится так же быстро, как продажный полицейский доверия.
- Но, прежде чем зазывать к тебе художественных экспертов, я попробую получить информацию о прежних владельцах. От тебя мне еще потребуется название работы, что хранится у тебя, а так же ее фотографии с нескольких ракурсов и на разном удалении от полотна. - Все это Диксон произносил рассматривая зал, лишь склонившись в сторону собеседника, облокачиваясь на резное кресло.
Вариант отсутствия у картины иного владельца даже не рассматривался, поскольку, это все значительно упростит. Но, если же выяснится, что у произведения искусства есть законные собственники, то пути развития дальнейших событий может быть несколько... Пожалуй, говорить с ними будет бесполезно. Кто в здравом уме добровольно откажется от имущества? Предлагать деньги, пожалуй, есть резон, но шансы на положительный исход крайне невелики. Стоило разузнать побольше, чтобы найти ту самую лазейку... Ну а пока предстояло время сбора информации.

ПЯТЫЕ-ШЕСТЫЕ ИГРОВЫЕ СУТКИ
[1 октября; вторник; ночь]

Слыша слова собеседника, Диксон оторвался от созерцания зала во всех его красках и внимательно посмотрел на Ромуса. Ему всегда доставляло особое удовольствие наблюдать за людьми, испытывающими к чему-либо сверхсильные эмоции. И в данный момент, в момент, когда профессор рассказывал о работах излюбленного художника, эти эмоции не просто выплескивались в его словах, в его затуманенном, мечтательном и слегка отстраненном взгляде, они буквально окружали его невидимой, но почти осязаемой аурой. Марк улыбнулся, пытаясь хоть на малую толику уловить эту самую негу, любовь в прямом смысле этого слова, которую Ромус испытывал к тому, о чем говорил. Распознавание лжи, которым обладал Диксон - одна из областей эмпатии. Так же, как можно было бы почувствовать говорит человек правду или нет, так сейчас Уолтер старался ухватить этот шлейф эмоций, ускользающий прямо из-под носа, как легкий флер дорогого аромата... Призрачный, но столь вожделенный, заставляющий преследовать себя, выискивать в каждом букете новых запахов.
- Хорошо, я понял тебя, но так как ты хочешь сделать все официально, а не просто повесить картину на стене в прихожей и демонстрировать ее своим гостям, то все же будет необходимо получить заключение экспертов. Внутреннее чутье - не является веским доводом и законодательно закрепленным документом для включения тебя в список владельцев работ Кандинского, - вампир все еще улыбался. Отчасти его забавляла такая по-детски наивная страсть и привязанность. Пожалуй, он мог бы сказать, что испытывает нечто подобное к упомянутой Ромусом опере. Наверное, о ней он так же мог бы говорить часами, неся всякую ерунду о богатом внутреннем мире, о рождаемых музыкой образах, о голосах исполнителей, которые прокрадываются в самые затаенные, пыльные уголки темной вампирской души и освещают их своим ярким и уверенным лучиком, побеждающим любую тьму и разгоняющим любой мрак.
- Не обещаю, что все будет сделано в ближайшие дни. Возможно, это займет какое-то время. Но я буду держать тебя в курсе событий, оповещая обо всех подвижках. А ты в свою очередь постарайся пока не натворить дел. Просто наберись терпения. И на какое-то время не свети картину. Не стану расписывать все "почему", но в ходе начатых поисков так будет лучше. Лучше перестраховаться, чем потом сожалеть о том, чего не предусмотрели.
Всегда лучше принять какие-то меры до, чем разгребать последствия после. Вот только сам Марк сегодня не послушал своего столь мудрого совета. И не потратил лишних пятнадцать минут на то, чтобы остановиться на Бульваре, так что сейчас он уже начинал ощущать подступающий голод. Разумеется, и в столь высоком обществе можно было бы найти добровольцев среди благодарной публики, кто угостил бы нуждающегося кровопийцу парой глотков своей, несомненно, голубой крови. Вот только к чему утруждать себя излишними поисками, если можно обратиться за помощью к давно знакомому человеку... Знакомому не только по общению, тактильным ощущениям, обонянию, но и по вкусу.
- Взамен этой услуги я могу просить тебя об ответной? - Диксон вновь посмотрел на Ромуса, перестав искать в зале потенциальных "компаньонов". - Боюсь, что терзаемый голодом я предстану перед почтенной публикой не вполне собранным. Tú no me dejes morir de hambre? - Как часто бывало, когда Марк говорил не о работе, а о личном, он перешел на испанский, но затем перевел на английский все только что произнесенное. - Ты ведь не позволишь своему адвокату пасть жертвой голода?

ПЯТЫЕ-ШЕСТЫЕ ИГРОВЫЕ СУТКИ
[1 октября; вторник; ночь]

Существуют отношения делового характера, в которых каждое действие должно порождать ответную реакцию, не оставляя только что содеянное без оплаты и ответа. Есть дружественные отношения, которые наоборот допускают в себе некоторую толику альтруизма, когда какое-либо действие с одной стороны не влечет и не побуждает ответной реакции, а принимается с благодарностью, без попытки счесть себя должным. Наверное, отношения Марка с Ромусом были на промежуточной стадии таких отношений. Со своей стороны Диксон был готов сделать многое, не требуя ответной платы, но в то же время всякий раз получал предложение от Ромуса, как и со своей стороны не оставлял без ответной услуги любое действие профессора.
Вот и сейчас они сходились на очередном, взаимовыгодном предложении. Вновь ничья. Марк поможет Ромусу с картиной, а Ромус утолит жажду крови ненасытного вампира.
Доверительный взгляд прямо в глаза, к которому Диксон вполне даже привык. Его образ жизни и занимаемая позиция никогда не позволяли пользоваться положением, пользоваться расовыми способностями в свою пользу. Лишь в редких случаях.
Да, Марк встречал вампиров своей линии крови. И все они недоумевали, почему Уолтер просто взял и выбросил всю ту силу, которой наградил его Морте де Амур. В то время, как он мог жить припеваючи, развивая собственную силу, не заботясь о благополучии других, упиваясь порождаемой жаждой крови, хохоча над презренной плотью растерзанных в клочья трупов, он вдруг взял и выбрал праведную жизнь законопослушного гражданина, засунув подальше все то, чем владел. Для них он был изгоем... Ненавидимым. Непонятым.
- Мне вполне хватит этого времени...
Серый и светло-зеленый взгляды  встретились. Как быстро вампир мог зачаровать человека? О, вполне даже быстро. Хватило нескольких мгновений, чтобы быть полностью уверенным, что болевой порог Ромуса стал ниже, так что укус не доставит ему никаких неприятных ощущений.
Рука, больше похожая ну руку холеного щеголя, белого воротничка, а не гниющего вампира, коснулась шелка, струящегося от ослабленного на шее узла, такого же алого, как кровь, несущаяся стремительным потоком по пульсирующим венам, бьющимся под тонкой преградой светлой кожи. Неторопливо намотав свободные концы шарфа на кулак, Марк потянул Ромуса ближе к себе, меняя его расслабленное положение, склоняя ближе, словно собирался шепнуть ему на ухо какую-то тайну, что ни в коем случае не должен слышать кто-либо еще.  Подстраховав спутника свободной рукой, перехватив его поперек шеи, под самым подбородком, не сдавливая, но лишь придерживая, Диксон приблизился губами, вдыхая знакомый запах, прислушиваясь в размеренному спокойному биению сердца, гонящему горячую, живительную влагу по этому прекрасному телу. Бесценный сосуд.
Все прочие звуки, весь прочий мир перестали существовать в одночасье. Время замерло. Лишь тук... тук... тук... Так близко. И так желанно...
В бледном подобии предварительных ласк язык прочертил над веной влажную дорожку, и отнюдь не теплое дыхание защекотало мочку уха, когда в следующее мгновение время, словно поставленное на паузу, вновь сдвинулось, возвращая в мир звуки, запахи, движение всех прочих живых и не совсем существ - клыки Марка прокололи тонкую кожу, окруженные алым ореолом более густой, чем вода, жидкости.
Глоток. Еще один. Еще.
Достаточно. На сегодня хватит.
Почти извиняясь, Диксон слизнул в раны выступающие капли крови, с сожалением глядя на то, как новые вновь образуются на еще не затянувшемся следе. Но к ним он больше не притронулся, отклоняясь назад и отпуская Ромуса, возвращая ему свободу и волю выбора удобного для него расположения в кресле.

Отредактировано Mark Walter Dixon (09.04.13 19:52:18)

ПЯТЫЕ-ШЕСТЫЕ ИГРОВЫЕ СУТКИ
[1 октября; вторник; ночь]

Диксон не выглядел сытым котом, только что слопавшим столько сметаны, сколько в него вообще физически могло влезть, он вообще не был похож на какого-либо животного. Как можно было бы охарактеризовать вампирское насыщение? Совсем не так, как это было принято у людей. Все несколько иначе.
Нет, удовлетворение, имело место быть. В противном случае, не было бы тех вампиров, кто выпивал людей досуха, не в силах остановиться. Ведь все это не потому, что у них нечеловеческая жажда - все дело в самой крови. В том, чем она является для кровососов. Она источник всего, она камень преткновения.
Но вампир всегда остается вампиром - готовой на убийства машиной. Жестокой, беспощадной, дикой. Даже когда он облачен в костюм и подвязан дорогим галстуком, играя в цивилизованного джентльмена, услаждая свой слух одним из высочайших достижений человеческой культуры - музыкой.
Улыбнувшись словам Ромуса о физической реакции его тела на укус, Марк понимающе кивнул. Если бы не время и не место, он и сам был бы не прочь продолжить прелюдию, не ограничиваясь лишь кормлением. В отличии от вампиров линии Белль, что питались сексуальной энергией, все остальные вампиры просто получали от соития удовольствие, так что не считали нужным себе в нем отказывать.
Близилось время третьего звонка, знаменующего начало второго действия этого вечера. Скоро на сцене должно было развернуться великолепие, хоть и знакомое по сюжету, но всякий раз находящее чем удивить. Каждая постановка своеобразна, необыкновенна, неповторима и уникальна. Марк мог бы перечислить все, на каких бывал, и перечислить, почему именно он их запомнил.
- Познакомишь?
Посмотрев в ту же сторону, куда смотрел Ромус, чтобы понять о ком шла речь, на лице вампира, в который раз за вечер, появилась улыбка. Конечно же, с кем еще профессор мог желать познакомиться? Только с Принцем, что, несомненно, произвел на него впечатление. Ведь он предмет его изучения. Новый вид бабочки, который фанатичный коллекционер-лепидоптеролог с маниакальным блеском жаждет приколоть булавкой и спрятать под стеклом, расположив свою гордость на обозрение всему миру.
В обычной жизни к таким персонам, как Жан-Клод, всегда сложно подступиться. Не считая их тотальной занятости, они находятся в окружении других существ, которые мало знакомого человека, либо вампира, и на расстояние пяти метров не подпустят. К счастью, опера - это такая разновидность средневековой социальной сети, в которой можно заполучить чуть больше, чем за пределами этих стен. Потому, шансы представить Ромуса Принцу города были вполне реальны.
- Да, но только после оперы.
Марк не тешил себя надеждой, что это удастся. Он смотрел реальности в лицо. Принц мог достаточно быстро покинуть Фокс, не задерживаясь ни на мгновение или же он мог попросту пожелать ни с кем не общаться. Будучи адвокатом, владея компрометирующей информацией на того или иного человека, вампира, оборотня, являясь в некоторые моменты королем положения, во все остальные Диксон был обычным государственным служащим. Пусть даже по-прежнему оставался востребован и был хорош в своем деле.

ПЯТЫЕ-ШЕСТЫЕ ИГРОВЫЕ СУТКИ
[1 октября; вторник; ночь]

Первый акт подошёл к концу. Завершился и единственный антракт. Арно не знал, будет ли счастлив тем, что увидит, выйдя на сцену вновь. Начался второй акт.
Главные герои, принц Тамино и его новый друг Папагено, метались в тёмных недрах старого храма. К ним присоединялись новые действующие лица, приключеия в храме подходили к концу. А после на сцене сменились декорации. И внимание зала приковала к себе изящная фигурка исполнительницы главной женской роли - певица, которой достались партии Принцессы Памины. Что было характерно для оперы нового времени, певцов стали учить иначе, наедать себе внушительный вес больше не было необходимости. И многие молодые исполнители и исполнительницы теперь радовали зрителей не только вокалом, но и схожестью с задуманными образами прекрасных и юных созданий. Если прежде в опере чаще зрителю требовалось напрягать воображение, чтобы визуальный образ певца состыковался с тем, кого он по замыслу произведения играет, то теперь стало полегче. Прекрасная Памина была в самом деле прекрасной, молодой и тонкой, да, с очень выразительной грудью, но и с очень тонкой талией. 
Итак, Памина проснулась, пятнышко света во мраке сцены, такая юная и светлая. Гримёры постарались, сделав деве из накладок просто водопад русых волос. А костюмеры обрядили певицу в изящное длинное одеяние из нескольких слоёв белоснежного шифона. Весенний цветок, а не дева! Но миг нежности длился не долго. Из темноты появилась грозная мать Памины, волшебница, Царица Ночи, блистательное зло. Собственно, её и играл Арно. Так, роль второго плана с несколькими выходами. Зато какой образ!

И в гриме его оставили бледным, белокожим, нарисовали на лбу узор чёрными стразами, напоминающий эльфийский венец и усугублявший «злодейский» излом загримированных бровей. На золотые его волосы надели высокую чёрную корону с острыми неровными зубцами из лёгкого современного сплава, сплошь усеянную чёрными мерцающими камнями. А его мантия, расшитая узором на манер павлиньих перьев, обладала таким длинным шлейфом, который полностью укладывался на сцене по сценографической задумке только тогда, когда Арно, пройдя из одного края сцены в другой, останавливался у ложа проснувшейся "дочери".

Музыка вступила, пока молчавший ещё певец вышагивал этаким столпом тьмы навстречу хрупкому созданию в лепестках белого шифона. мать и дочь, полные противоположности. Если предыдущие исполнительницы партии под мантию надевали практически катурны, очень высокую платформу, чтобы смотреться грозно и величественно, то Арно этого не потребовалось. Его рост чуток переходил отметку в один метр и девяносто сантиметров, а с учётом высокой короны на золотой голове он и вовсе был внушительной фигурой рядом с миниатюрной партнёршей по сцене.

Пока Арно шёл, вернее, скользил вперёд, то даже не касался ногами сцены для пущего эффекта (режиссёр сам настоял, выяснив возможности вампира, хотя сам певец полагал, что зрителей, тех, кто поймёт, что он правда не касается ступнями пола, может такое поведение напугать, и всё же мантия скрывала его ноги, не выдавая секрета). Он обводил "безумными" глазами зал. Наклеенные опахала антрацитовых ресниц искрились приклеенными на кончики блёстками в свете прожекторов мерцал и его бирюзовый взгляд. Корона сияла гранями страз, мантия с шёлковым шелестом всё тянулась и тянулась за ним, раскладывая изумительной работы расшитый шлейф. Царица Ночи в исполнении Арно была лишь непривычно белокура, но бледное лицо, изогнутые гримом брови и алый вызывающе-яркий рот убирали из его облика миловидность. Если он и был сейчас красив, то такая краса была призвана отталкивать и пугать своей остротой.
И хотя Арно играл лицом, изображая ярость, клокочущий гнев на грани безумия, он сам очень волновался, и вскоре всё же увидел, что в ложе, соседней от той, что занимала Софи, сидели вампиры! Жан-Клод был здесь! Он был жив! Арно внутренне затрясло от нахлынувших эмоций, он замер, прекратив своё движение в дюйме над сценой лишь на краткий миг. Он никак не мог выразить свою радость. Никак не мог поздравить с победой. И огромная масса навалившихся на него радостных и чрезвычайно жгучих переживаний хлынула за край того, что он мог спокойно вынести сейчас. В нынешнем образе во имя сцены он и улыбки не мог себе позволить. И стоял на месте не дольше секунды ведь. Задержку его могли прочитать скорее одни лишь вампиры. Он вновь двинулся вперёд, но думать об образе сейчас оказалось немыслимо сложно. Эмоции нужно было выплеснуть. Их было слишком много! Тогда Арно перенаправил весь бушевавший ураган чувств из самого себя в своего персонажа. Пора было вступать. И Царица Ночи осталась на сцене, вытеснив личность актёра. Всё клокочущее в нём ликование, облегчение, преклонение он переиначил в эмоции волшебницы в чёрной короне. Он остановился над хрупкой фигуркой партнёрши по сцене и раскинул над нею руки в стороны. На кончиках его пальцев зловеще сверкнули длинные стальные накладки, имитирующие орлиные когти.
Он вскинул голову и вступил:

- Ужасной мести жаждет моё сердце! – запел он на немецком: -
Я беспощадна!
Я беспощадна... Жажду мести я!
Должен узнать
Зарастро ужас смерти,
Зарастро ужас смерти,
А если нет, так ты не дочь моя!
Не дочь моя!
Больше ты не дочь моя!
Больше ты не дочь моя!
Так знай, что больше ты не дочь моя!

Когда он пел, на контрасте ярко накрашенного рта были прекрасно заметны вампирские клыки. Зрители ещё в первом акте заметили, что Царицу Ночи играет вампир. И в антракте по фойе шёл не всегда одобрительный слог. Некоторые начали негодовать, что «и сюда добралась нечисть». И прочее в таком же печальном духе. Благо, Арно шепотков не слышал. Но не сомневался, в общем-то, что без них не обойдётся. Многим будет не важно, на сколько удивителен его голос. Многие даже не заметят, что он мужчина. Высокий воротник из чёрных глянцевых перьев, визуально довольно узкий и строгий вокруг его горла, он прятал кадык. А при внешности Арно и его бесформенной величественной мантии было не так уж и очевидно, что он мужчина. Вернее, не так уж очевидно тем, кто не желал этого видеть. Но не видеть, что исполнитель вампир было просто нельзя. Он то и дело сверкал клыками. Арно перестал переживать насчёт Жан-Клода, и понемногу его сердце, видимо, ещ ё не отвыкшее от наполненности терзаниями, затопило переживаниями, что зал его не примет. Зрители увидят в том, кто играет чудовище, не меньшее зло и на самом деле. И его голос, его талант, его игра уже не будут иметь никакого значения для оглохших от негодования людей.

Но он пел, он кипел тёмной страстью своего героя, его голос звенел так высоко и поразительно чисто, что от силы его вибраций у кого-то из особо чувствительных дам началась тихая истерика. Он передал всю бурю своих чувств в придуманное сердце Царицы, отдаваясь её страстям.

- Навек тебя оставлю,
Живи одна в позоре!
Из сердца вырву с корнем
Даже память о тебе.
Оставлю! Забуду! Вырву с корнем
Даже память о тебе.
Даже память,
Даже память о тебе!
И ты одна
Погибнешь в униженье!
Вам... вам... вам, боги мщенья,
Вам даю обет!

Обращаясь к богам мщения, он смотрел на ложу, занятую Жан-Клодом, Герартом и их спутниками. Вскидывал руку с мерцающими стальными когтями на длинных пальцах и выводил безумно высокие ноты. Кольца манжеты не давали чёрному рукаву оголить воздетую руку, а лишь натягивали чёрной газовой плёнкой на манер крыла летучей мыши ткани его одеяния.

Он закончил, ощущая лишь биение сердца стоявшей рядом певицы, гулкое, быстрое, встревоженное. Когда ария закончилась на своём яростном пике, Арно с ужасом понял, что первые мгновения после арии заполнила гулкая, абсолютная тишина в зрительном зале. Он чиркнул взглядом и увидел, как какую-то даму выносят из ложи в состоянии обморока, другая леди прижимает ко рту кулачки и давится беззвучными рыданиями, её взгляд был невидящим и влажным. И всё ещё над роскошью зала висела тишина, которая показалась Арно вечной.

«Они в ужасе!» - мелькнула первая паническая мысль.

Через краткий миг после окончания партии Царицы Ночи сцена погрузилась в полную темноту, упал занавес, чтобы даже крайне хорошо видящим во мраке зрителям-вампирам не открывалось сценических тайн. Всё происходило быстро, чтобы Царица ночи исчезла так же резко, как и появилась.

Арно метнулся за сцену в полной темноте, и занавес тотчас подняли вновь, как только весь его пафосный шлейф с неё утащили работники театра. А из зала пришли громовым раскатом задержавшиеся на паузу пугающей тишины аплодисменты. По их жару Арно понял для себя, что если кто-то его и не принял, это не страшно. Ибо те, кто принял, рукоплескали ему так бурно, что сама пауза до оваций была бесценна, она показала то, как зрители были потрясены, а не то, как они были напуганы или разочарованы.

Действие оперы длилось дальше, кто-то рядом шептал, как ему жаль тех, кому ещё предстоит петь, ведь до окончания оперы было ещё не мало арий и действа на сцене. А один из помощников режиссёра уже расцеловывал застывшего Арно в щёки и шептал ему торопливо:

- Какой талант, мой дивный мальчик!

"Дивный мальчик" был лет на сто пятьдесят старше умудрённого деятеля искусств.

Отредактировано Arno (14.04.13 22:40:18)