ПЯТЫЕ-ШЕСТЫЕ ИГРОВЫЕ СУТКИ
[1 октября; вторник; ночь]

*Фойе*

Проводив взглядом удалившегося Ромуса, понявшего без лишних слов, что если разговор и состоится, он будет сугубо конфиденциальным, так что его все равно оставят скучать за столиком в одиночестве, вампир обратил все свое внимание к Жан-Клоду. Да, он слышал о взрыве, прогремевшем несколько дней назад. Даже обладал несколько большей информацией, чем та, что публиковали в газетах. Так уж случилось, что некоторые слухи достаточно быстро разносятся. Да и друзья-полицейские не всегда держат языки за зубами. Вот только насколько были достоверны эти сведения - другой вопрос. Поскольку проверять их Диксону не было никакой нужды. Но раз уж так получалось, что Принц желает обсудить эту тему, следовательно, нужно будет расширить границы знаний об этом деле.
Впрочем, разговора не состоялось. Жан-Клод спешил покинуть театр. И это даже к лучшему. Это здание совершенно не подходило для такого рода бесед. Слишком шумно, слишком многолюдно, слишком... Одним словом, далеко от исповедальни, коей может явиться личный кабинет в каком-нибудь надежном офисе.
Улыбнувшись тому, что Ромуса "спугнули", Марк пожелал Жан-Клоду всего наилучшего, попрощавшись с ним. Такого, как профессор Антониони, спугнуть было достаточно сложно. Если возможно вообще. Он больше напоминал собой фанатичного археолога, в духе Индианы Джонса, который, не смотря ни на какие опасности, первым сунет голову в пекло, лишь рассмеявшись, если опалит прядь волос. Прежде, чем учить других специфичной науке, ему не мешало бы дополнительно пройти курс о безопасности при общении со сверхъестественными существами. Не все они, далеко не все, такие же цивилизованные и сдержанные, как собравшиеся в этой опере.
Потеряв фигуру Жан-Клода в толпе, Диксон посмотрел на пустующий столик. Ромус к нему так и не вернулся. По всей видимости, задерживается в местах не столь отдаленных. Взвесив все "за" и "против" в сложившейся ситуации, Марк принял решение, оставив место в баре всем желающим его занять, отправившись искать своего спутника. Частично ему не хотелось идти туда, где люди справляют свою естественную нужду. И не потому, что он боялся застать Антониони в не самый подходящий момент... Хотя это тоже было причиной.
Переступив порог уборной, первое, что увидел Диксон - сидящую возле раковины фигуру. Слишком узнаваемую, чтобы мучиться догадками о том, кто бы это мог быть. Дверь за спиной мягко закрылась, отсекая шумные залы от непривычной пустоты отдельной комнаты. По всей видимости, более никто не воспользовался этим помещением. Легкий запах цветочных ароматизаторов ловко маскировал под собой едкие запахи чистящих средств. Яркий искусственный свет, усиленный зеркалами, почти ослеплял.
Да, уборные в театрах делали с размахом. Только в одной этой комнате, где располагались раковины, могла жить небольшая семья. Расстояние до Антониони казалось бесконечным. И судя по тому, что он занимал позу, обычно не свойственную людям после хорошего представления, Диксон предположил, что им нужно поговорить. Замок на двери щелкнул, закрывшись. Не самое удачное место, но лучше здесь и сейчас, чем ждать, пока это, чтобы там ни было, вырвется наружу в неподходящий момент.
- Все в порядке? - Отраженный в зеркалах вампир приблизился к отраженному человеку, остановившись в шаге от него. Взгляд выражал спокойствие, никаких посторонних эмоций. Лишь готовность слушать, готовность понять и решить возникшую проблему.

ПЯТЫЕ-ШЕСТЫЕ ИГРОВЫЕ СУТКИ
[1 октября; вторник; ночь]

*Фойе*

Марк давно перестал что-то чувствовать, кроме голода и злобы, служащей ему той самой толчковой силой, благодаря которой, он стремился в завершению любого из дел в собственную пользу. Да, именно эта эмоция лучше других служила катализатором. Не благородные стремления к добру и справедливости, не наивный детский альтруизм, а именно злость, ярость, желание доказать, что ни один вызов не останется для него без должного ответа. Именно в этом Диксон нашел для себя прекрасную возможность к утолению животного инстинкта, который при иных обстоятельствах или ином характере сделал бы из него чудовище, убивающее ради одного: показать, что он это может, что ничто не в силах его остановить. И сейчас своего внутреннего зверя он тешил в залах суда, когда склонял присяжных на свою сторону, когда порождал недоумение на лицах представителей другой стороны теми фактами, что в пух и прах разносили всю стратегию обвинения. Пусть так было не всегда, и много раз его дела заканчивались не так, как хотелось, но каждое из них было той самой зарубкой, что заставляли о себе помнить, чтобы не повторить тех же ошибок.
И вот сегодня... Второй раз за день, он чувствовал что-то давно забытое. Неприятное. От чего хотелось убежать, уподобившись мелкой, трусливой собачонке. Ведь всегда проще спрятаться от проблем, чем попытаться их решить... Марк думал, что он себя знает. Но оказалось, что все совсем не так. И под оболочкой железного человека, не знающего слов сострадания, живет нечто совсем ему не знакомое. Оно слишком маленькое и хрупкое, чтобы позаботиться о себе, потому ему требуется его, Диксона, помощь. Но поможет ли он? Ведь проще уничтожить, чем нянчиться.
Когда ожидания не оправдываются, что-то внутри обрывается, создавая огромную пустую дыру. Именно такая дыра образовалась где-то в районе солнечного сплетения, когда Ромус сразу не ответил на вопрос положительно.
Антониони сделал выводы. Резкой переменой настроения Диксон подтолкнул его в ложном направлении. Но все было совсем не так... Марк только сейчас сознавал, насколько был уязвим когда раскрылся там, за столиком. И весь этот масочный спектакль - ничто иное, как попытка отгородиться от самого себя, от собственной, такой чуждой слабости. И нынешнее поведение вампира - комплимент в адрес профессора, сумевшего откопать в мрачных глубинах темного подсознания еще что-то живое.
- Постоянный голод сделает меня животным, которого ты не захочешь знать. - Едва заметная улыбка обозначилась в уголках губ, сдвинув маску. Не отпуская взгляда, Марк сделал этот последний, разделяющий их шаг, остановившись напротив. На Ромуса можно было смотреть бесконечно. В античности он точно стал бы фаворитом какого-нибудь художника или музыканта. Красивая фигура, достойная быть увековеченной в скульптуре. А портрет с несколькими острыми гранями, словно писанными резкими, эмоциональными взмахами кисти, акцентировал внимание зрителя на бездонных глазах, приковывающих к себе словно наручники, со стальным цветом которых они ассоциировались.
Осторожно, неторопливо убрав ноги Ромуса с края стола, опустив их вниз, чтобы оказаться меж разведенных колен, Диксон с противоречащей этому жесту грубостью перехватил Антониони поперек шеи, прижав затылком к зеркалу.
- Своих слов я не возьму. Они произнесены. И решение за тобой. - Короткие фразы, сказанные излишне мягким голосом, идущие в разрез с действиями, растворились в воздухе. Большим пальцем вампир огладил пульсирующую вену с недавними следами укуса, манящую к себе медным запахом крови, кружащим голову не хуже дурмана. Если бы зрачки были подвластны природе, они бы расширились, подобно зрачкам зверя, заметившему добычу. Но зрачки Марка остались прежними, и только все еще лежащая на шее рука выдавала заинтересованность.
- У тебя есть время на раздумья... - Приблизившись лицом к лицу Ромуса, Диксон медлил. Ему нравилось ощущать на своей безжизненной коже чужое дыхание, жар идущий от чужого тела. Эта иллюзия, когда кажется, что еще немного и собственные легкие расправятся, наполнившись воздухом. С каждым миллиметром, сокращавшим расстояние между губами, еще сильнее ощущался мангетизм, какой-то сверхъестественной силой тянущий вперед, чтобы коснуться, слиться в едином поцелуе. В кожу тысячами и сотнями тысяч словно бы впивались крохотные иглы, увеличивая чувствительность горящего в ожидании ласк тела...
Со стороны послышался звук спускаемой воды. Марк ошибся, сочтя, что здесь они одни. Выдох разочарования, осевший бледным подобием прикосновения... И Диксон отстранился, бросив взгляд на замершего в проеме человека.
- Проходите, мы вас не задерживаем.

ПЯТЫЕ-ШЕСТЫЕ ИГРОВЫЕ СУТКИ
[1 октября; вторник; ночь]

*Салон лимузина*

Медитативное убеждение Ашера самого себя было прервано звуком открываемой двери, на этот раз он соизволил обратить внимание на появление нового пассажира. Жан-Клод бросил быстрый взгляд на обитателей чрева лимузина и занял место рядом с ним. В пору было гордо вскинуть подбородок и продемонстрировать окружающим свое положение, напоминая о том, что они посмели забыть, но сжавшийся кулак мастера вмиг уничтожил это намерение. Ашер прикрыл глаза, пряча наполненный тоской взгляд. Жан-Клод был чем-то недоволен и по разумению заместителя это недовольство было вызвано тем, что ему приходилось сейчас соблюдать вынужденную дистанцию от своих новых любимцев.

Вампиру не требовалось дыхание, а потому Ашер лишь представил, как он глубоко вдохнул, успокаивая полыхнувшую ярость. Жан-Клод являл собой прекрасную маску совершенства, его бесстрастное лицо не выражало ничего, но Ашер был уверен, что принц сейчас смотрит на графа и представляет его... Ему достаточно было вспомнить выходящего из ванный вампира, небрежно поправляющего манжеты рукавов, чтобы понять, что представляет Жан-Клод сейчас совсем не его. Ведь на его появление мастер лишь устало вздохнул и выбрался из ванны, а потом вообще весь вечер игнорировал его.

- Ты задержался. И один.

Голос звучал шелковой прохладой, обволакивая мягкостью заботы, хотя слова содержали лишь констатацию факта и невысказанный вопрос "Почему?" Ашер полностью игнорировал спутников, а потому не обращал внимания на то, как действует на них звуки его голоса, зато отметил в который уже раз, что на его мастера они не действуют. Не ожидая впрочем ответа, Ашер едва заметно вздрогнул от неожиданности, когда ощутил, как обволакивает его спокойствие и тишина, отпускает напряжение присутствия посторонних, а потом согревает нежность голоса принца. Этот голос звучал только для него и потому Ашер повернул голову и утонул в глубокой синеве глаз Жан-Клода. На краткий миг показалось, что мир изменился, но в следующее мгновение стало ясно, что тепла там нет, лишь настороженное волнение.

Принц желал узнать, что произошло в его отсутствие, что же его заместитель даст отчет:

- Ничего эдакого. Они обсуждают..., - Ашер запнулся, не зная, что ответить, ведь в разговоре он не участвовал и что именно обсуждали граф со своими спутниками он не знал, а потому просто закончил, - что-то свое. Пахнут чужими цветами и сводят меня с ума.

Последние слова были произнесены тем же самым тоном, в них не было надрыва или напряжения, они казались плавным продолжением краткого отчета, вот только были они очень личными, настолько, что Ашер почти испугался того, что они прозвучали.

Лимузин плавно покачиваясь, двигался в сторону Цирка проклятых.

-----» ◕ Округ: «Circus of the Damned» » Парковка | Черный ход

Отредактировано Asher (01.08.13 23:07:45)

ПЯТЫЕ-ШЕСТЫЕ ИГРОВЫЕ СУТКИ
[1 октября; вторник; ночь]

*Фойе*

Эразм мог по пальцам одной руки сосчитать те случаи, когда он позволял брать себя любовнику, при этом несколько пальцев остались бы свободными. Но с Марком все оказалось иначе. Если первые два раза это было следствием шутливого соперничества и игры, то сегодня Эразм захотел этого сам и только получив желаемое, осознал, что дав Марку столько власти над собой, он получил значительно больше. Случайный свидетель, даже если он задержался и наблюдал за ними, вряд ли смог увидеть то, что связывало сейчас двух любовников. Марк покорял, а Эразм властвовал.
Человек и вампир, немертвый и живой, холодный и горячий, они должны были быть противоположностями, но оказались одним целым. Здесь и сейчас. И стоящая между ними вечность протянулась огненными всполохами, связывая тела крепче самых твердых уз. Они пробовали друг друга, как сомелье вино, чтобы по-настоящему оценить все глубину и вкус напитка, под названием "Навсегда".
Эразм ощущал, как затягивается на его шее шарф, как заставляет выгнуться властная рука и стоном выразил свое наслаждение. Это не было похоже на воздействие бандажа или веревок, он не ощущал сковывания или лишения возможности двигаться, это скорее было еще одним подарком Марка, нежностью и лаской именно в той мере, что приносит любовнику наивысшее удовольствие.
Толчок за толчком все сильнее и резче и стоны уже невозможно было скрывать. Эразм кусал свои губы, в бессмысленных попытках удержаться, но стоило увидеть, как слой за слоем обнажается череп Марка, как растворяется маска вампира, оголяя истинную сущность немертвого существа, как Эразма накрыло волной блаженного восторга. Потянувшись навстречу, чувствуя, как ослабевает хватка руки на волосах, Антониони едва касаясь отслаивающейся плоти, не мешая ей и в то же время не желая ускорять ее движение, прикоснулся кончиками пальцев, ощущая, как возносится на вершину одновременно низвергаясь в пучину наслаждения, когда жизнь замирает, вибрируя на самой верхней ноте бытия, а смерть с завистью бросив взгляд, отступает в чертоги небытия.
Обвив руками Марка за шею, сжав его бедра ногами едва не до судорог, он уткнулся лицом в его шею и позволил стону чистейшего наслаждения, запутавшись в его волосах, впитаться в податливую кожу, словно пропитывая ее удовольствием, проникая все глубже и глубже, пока не коснется костей, оседая на них искрящимся флером.
Частые вдохи, судорожные попытки надышаться и полнейший экстаз во всем теле не дали Ромусу оторваться от Марка. Он совершенно не понимал где и когда он, ощущая лишь то, что ему хорошо, как никогда в жизни. В его жизни бывало многое и многие, и появлялся или пропадал он в разные моменты их существования с Эразмом, но чтобы вот так, в самый пик и сразу в бездну, такого не было никогда.
С трудом подняв голову с плеча любовника, Ромус взглянул в лицо того, кто им сейчас был. Глаза на миг расширились, когда он увидел полуобнаженное от кожи лицо, с бросающимися в глаза длинными клыками, не прикрытыми с данный момент губами. В нем еще можно было узнать Марка, Эразм не раз писал о нем и даже рисовал его портреты на полях. Сил говорить осмысленно и длинно все еще не было и Ромус ограничился короткими фразами:
- Это было потрясающе.
Ему впору было смутиться сложившейся ситуацией, но тело до сих пор отзывалось всполохами удовольствия и они стирали напрочь любые сомнения в неправильности происходящего растворялись без следа.
- Соберешься? А то как бы некоторые части не остались во мне.
Урчаще посмеиваясь, Ромус чуть отклонился назад, позволяя Марку покинуть его тело, к тому же так приятно сейчас было откинуться на прохладу зеркала и позволить гудящим прошедшим напряжением ногам свободно свеситься вниз.
Интересно, где я? И когда?
Ромус невзначай огляделся, пытаясь найти взглядом сумку с так необходимым сейчас дневником, но в поле зрения ее не оказалось.

ПЯТЫЕ-ШЕСТЫЕ ИГРОВЫЕ СУТКИ
[1 октября; вторник; ночь]

*Фойе*

Марк улыбнулся шутке и наверное даже подмигнул бы, если бы него были веки. А улыбка в таком состоянии получалась совершенно сногсшбательной. Во всяком случае их тайный наблюдатель проникся ей и наверное мечтал сейчас быть где угодно, только не в опере. Ромус же, не отрываясь, смотрел на Марка. Одно дело теория и совсем иное увидеть эту теорию на практике. Ничего более необычного он не видел в своей жизни, но отторжения, чувства страха или брезгливости не было. Все происходящее больше походило на волшебство и волшебство очень притягательное своей необычной красотой.
Марк помог Ромусу одеться, подав брюки и туфли, правда вот с застегиванием брюк, сидя на столе, оказалось все сложнее, чем с расстегиванием. Ромус ухмыльнулся про себя, что Эразму было куда проще, зато ему приятнее. Оставив молнию брюк на потом, Ромус поправил рубашку и позволил Марку расправить его шарф. Было во всем происходящим что-то нереальное. Казалось бы совершенно чужой и незнакомый вампир, Ромус не видел его ни разу в жизни, а знает о нем так много, что может написать целый трактат. Он никогда не встречался с Марком, их не связывала романтика встречи на кладбище, обсуждений юридических аспектов немертвых граждан и даже совместного вечера в опере не было, он знал обо всем лишь со страниц дневника, но фееричный финал сумасшедшего секса в туалете оперы отчего-то не казался чем-то неправильным, неестественным или чем-то, что не предназначено ему. Он помнил слова Эразма, что ему легко с Марком, а вот теперь и сам мог сказать, что с Марком и правда легко. Внутренне легко и свободно и это даже очень приятно и чуточку волнительно ощущать, как прохладные руки касаются его шеи, поправляя алый шелк.
- Не бойся.
И взгляд светлой зелени приковал к себе сознание. Ромус не ощущал воздействия, но голова кружилась. От близости, от легкого запаха дорого парфюма, от прохладной тяжести объятий и удивительно нежного поцелуя. Ромус успел еще подумать о том, что фраза прозвучала очень странно, вряд ли Эразм боялся Марка и совсем уж вряд ли, чтобы Марк желал сейчас сделать что-то, что могло напугать. Казалось, что Марк попросил не бояться именно его, Ромуса, словно Эразм и так все знал и не возражал. А потом все мысли улетучились, растворились в головокружительном танце нежности и заботы. Его не просто обнимали, Ромус ощущал, что его мягко поддерживают и в то же время ограждают. От чего? Кажется, что от всего...
Поцелуй закончился, а Ромус так еще и не открыл глаза. Он по-прежнему видел глаза Марка, светло-зеленые, словно разбавленная акварель, они смотрели на него, приближаясь и заполняя собой все сознание, а потом словно вошли в его взгляд, опускаясь на самое дно глазных яблок. Ему казалось, что он покачивается на волнах, а может быть сильных, заботливых руках и так приятно было, что Ромус не удержался, обвив шею Марка руками, стараясь повторить то ощущение нежности, что ощущал сейчас сам, и мягко коснулся его губ поцелуем. Мягкий, нежный, короткий и первый...
Марк отступил на шаг назад и протянул руку, предлагая помощь, Ромус благодарно улыбнулся и спустившись на пол, завершил свой гардероб, возвращая одежде приличествующий вид. Он оглянулся в поисках сумки, а главное дневника, но на виду ничего не оказалось. Похлопав себя по карманам и раскрыв свободные руки, он спросил:
- Я ничего не забыл?
Марк улыбнулся и чуть покачал головой, говоря, что все в порядке, а значит Эразм не взял с собой их дневник. Ромус неопределенно пожал плечами и вдруг замер. Где-то в глубине сознания отчетливо билась яркая мысль, но Ромус, под впечатлением от своего появления и всего, что сразу на него навалилось, не дал себе возможность раскрыть эту мысль, а потому момент, когда она смела все рамки и преграды, вонзаясь в сознание, ошеломил молодого мужчину.
- Взгляд. Взгляд вампира. Его глаза. Так вот оно как происходит. Эразм, где твоя совесть!
Его не напугал тот факт, что Марк поставил на него метку, его удивило и возмутило, что Эразм ему об это ничего не сказал, а ведь Марк не мог совершить подобного, не получив у него согласия. Марк был нетипичным вампиром и это Ромус понял сам, читая страницы Эразма, хотя и он частенько упоминал об этом.
Взглянув на Марка, Ромус спросил:
- Ведь это была первая метка?
Стоило выяснить, возможно Эразм уже успел хотя бы отчасти рассказать Марку о них.
- Марк, скажи тебе что-нибудь говорит имя Эразм?
Когда-то они с Эразмом решили, что никого не касается то сколько их и как они живут, но то, что сделал Марк пусть и на четверть, но все же превратило их из двух сознаний в трио, а потому, прежде чем все станет непоправимым, Марк имеет право знать истину о них.
- Нам нужно поговорить и лучше не здесь, но прежде мне нужно попасть домой и взять одну вещь.

-----» ◕ Окраины города » Квартира Ромуса

Отредактировано Romus E. Antonioni (20.05.13 18:00:58)