Чувство дежа вю стало не просто поверхностным. Оно было очень ясно ощутимым, до дрожи. Словно кто-то подошел сзади и зарылся пятерней в шевелюру, скользя пальцами по волосам, заставляя их вставать дыбом. Мурашки бегали по  шее, спускаясь вниз на плечи. И дело было вовсе не в холоде, в мокрой одежде или еще какой-то проблеме, связанной с отвратительной погодой. Влияло именно ощущение того, что подобное событие в каком-то смысле повторялось. Диана помалкивала, стараясь не выражать своих чувств по поводу того, что Анни в каком-то смысле повторяет траекторию другой вампирши. Только обстоятельства немного другие, наверно. Вряд ли эта вампирша была совсем уж оторвана от современного мира и к тому же, она не обсуждает вопросы положения вампиров. Значит, для нее было вполне нормально то, что вампиры ходят под колпаком законов и порядков. И наверняка она не убивала кучу человек. И ей если и нужно укрытие, то в основном от солнечного света.
-Изменения не должны вести к хорошему или плохому. Изменения должны как минимум просто быть. -   ответила Диана, поглядывая на фонари, не думая о проходящих мимо людях. Серая масса, безликая, бессмысленная и безумная. Впрочем, она тоже элемент этой массы. Просто внешне чуточку отличающийся от одинаковых темных пиджаков и светлых рубашек.
- У меня нередко создавалось впечатление, что моя судьба просто издевается надо мной. Многие глобальные изменения делали все только хуже и безумнее. Сейчас уже такое чувство, что ниже падать почти некуда. Раз уже нормально воспринимается идея становления слугой вампира. Но при этом я замечаю, что в каком-то смысле становлюсь сильнее по мере ухудшения ситуации. Так что нельзя ничего однозначно сказать о переменах в жизни. Там и плохо и хорошо будет наверно.
На комментарий о том, что возможно, в результате исполнения желания она минует какую-то точку невозврата, Диана лишь равнодушно пожала плечам. Она совершенно не переживала по этому поводу. В ее жизни нет ровным счетом ничего, к чему она хотела бы вернуться. Даже если жизнь станет просто немного более омерзительной. Все равно возврат не будет тогда верным ходом. Если она захочет этого это будет скорее означать то, что еще жизнь еще глупее, чем казалось до этого. Ибо топтаться на одном месте в ее ситуации – апофеоз идиотизма. Она себе только отчаяние в голову вгонит. Ибо она получит лишь просто ворох отрицательного опыта, помогающий еще сильнее презирать себя.
-Ну, значит оставайся, - ответила Диана равнодушным тоном. Не первый вампир, бывающий у меня на ночь. Закончилось это в прошлый раз в каком-то смысле ничем. Так что почему бы не повторить. Раз двадцать. Всю местную шушеру в свою квартиру приведем, черт побери.
- Гроба только у меня нет, - прокомментировала художница, решив с ходу уточнить то, что ситуация будет не самая легкая для жизни. Впрочем, саму Диану это совершенно не смущало. На футболку и общий внешний вид ей было совершенно наплевать.
- Приободрись, детка. Здесь нет впечатления, что тебя прямо-таки явно используют. Хотя ты уже немало сделала для нее. Покормила, развлекла, сейчас даешь приют и возможность что-то сделать, используя тебя, как добровольца.
- Какую же чушь ты все-таки несешь. Она наверняка тоже будет использовать нас. И все это окончится ничем, кроме новой боли и неприятностей.
- Ох Ди, мне так нравится, как ты это говоришь. Это так трогательно, сразу предполагать самый худший вариант и злиться на жестокий мир. Знаешь, в каком-то смысле это даже хорошо. Ты не испытаешь разочарования, если все-таки она действительно просто вытрет о тебя ноги, как многие другие. Но будет приятно увидеть твое лицо, если эта вампирша тебя приятно удивит.
Диана могла лишь на мгновение закатить глаза, чтобы отобразить так все свое отношение к своему немного сумасшедшему голосу в голове, который толкал ее на разные поступки. В любом случае они действительно пришли и художница впустила Анни в подъезд. Затем была минута путешествия на лифте, которая окончилась отбиванием ботинок о порог ее квартиры. Позвенев ключами, Диана отперла дверь .
- Входи, - довольно спокойно выдала девушка свое приглашение вампирше, прекрасно зная о подобной особенности их неестественной натуры. Художница зашла следом и, пройдя в одну из комнат, кинула сумку на диван, после чего вернулась в прихожую, показывая Анни на двери.
- Там есть платяной шкаф. Если ты хочешь переодеться. Там ванная. Тут еще кухня, которая, походу, для тебя бесполезна и моя рабочая комната, с картинами и всем остальным дерьмом.

Диана молча проследила за походкой Анни в спальню, в которой был платяной шкаф, после чего с задумчивым видом пошла в ванную, скинув предварительно мокрую куртку в прихожей. Ручьем, с нее вроде как не текло, но было понятно, что сохнуть ей довольно долго. Разувшись и скинув носки, которые были по-быстрому закинуты в тазик с бельем, которое потом когда-нибудь отправится в прачечную, когда наполнится, Диана босиком пошла в свою комнату. Уронив свое тело в кресло, художница задумалась, с трудом прислушиваясь к передвижениям вампирши сквозь пелену из голосов. «Опять. У меня снова, черт возьми, гостья. И я снова нихрена не понимаю в том, что делать в таких ситуациях. Быть принимающей стороной – полный отстой. И ведь не начнешь заниматься своими делами сейчас, довольно трудно это делать, когда рядом, по моему личному пространству топчется кто-то, отличный от меня. Просто блин, прекрасно. А все эти законы гостеприимства тоже. Кто, блин, придумал эту дрянь. Блин, хоть инструкцию начинай искать о том, что делать в случае присутствия гостей. Наверняка таких прорва.» Однако, несмотря на столь блистательный вывод, поднимать крышку ноутбука и искать различные обсуждения на эту тему Диана не стала. Было капитально лень. Она подумала о том, что может, стоит сидеть и молча дуть кофе, однако с учетом того, что она и так уже две порции выпила, делать это не стоило – надо как-то контролировать свою наркоманию. С курением было еще хуже – за встречу с вампиршей она курила две сигареты. Оба раза докурить до конца не получилось. Видимо, этой ночью было ей предначертано прерывать процесс курения, может, стоило в гороскоп посмотреть, хотя в них она совершенно не верила, равно как и в предназначения.
- Не грусти так. Подумай, что ты можешь для нее сделать хорошего. Нет, целовать ей ноги я не предлагаю. Сделай то, что тебе самой будет неплохо. Найди почву для контакта. Вот только не надо тормошить ее по поводу своей просьбы, я думаю, она и так прекрасно поняла, что для тебя это важно. Повторение будет только раздражать.
- Просто отстань. Дай мне спокойно врасти в кресло и проникнуться своей оторванностью от этого мира. Я хочу побыть одна, в очередной раз осознать свою ущербность. И чтобы отчаяние затопило мой мозг, после чего, может, под утро я ухватила бы вдохновение для рисования.
- Нет, милая моя. Ты хочешь измениться – меняйся в таком случае. Действуй. Начни прямо сейчас, не дожидайся, когда тебе принесут все в блюдечке. Покажи если не ей, то хотя бы себе, что ты способна делать что-то не ради себя, например, а ради других. Или еще что-то, что выливается за пределы твоих рамок в духе «все бессмысленное дерьмо, пойду поделаю такие вещи, которые не вызывают приступ тошноты».
Хотелось позлиться на свой внутренний голос, дать ему хорошего пинка. Но сил не было в каком-то смысле. Мотивации, злобы на подобные решительные действия всегда не хватало. Меланхоличный темперамент и хандра, смешавшаяся с ее плотью и кровью, слишком сильно влияли на ее поведение.
Однако все-таки когда вампирша появилась в ее комнате, Диана поняла, что надо все-таки что-то делать. Выругавшись мысленно, она все-таки поднялась с кресла и подошла к стеллажу, прикрытому тканью. После чего молча, под перезвон своих металлических украшений, начала доставать картины и ставить их на пол, прислоняя к мебели и стенам, либо на диван. Делала это она совершенно спокойно, не делая каких-то излишних представлений, даже не смотря на вампиршу. Картины были довольно разные. Некоторые были лучшими из лучших изображений тех фотографий, что украшали стену. Те же сцены смерти, с ручьями крови, растекающимися по асфальту, с ясно видными ранами. На одной картине, впрочем, была сцена изнасилования, нарисованная на основе особо удачного снимка, где были ясно видны и маньяк, и жертва, и даже выражения их лиц в профиль.
Другие же картины были вполне социально приемлемыми. Улицы, различная архитектура и прочие пейзажи. Они были выполнены в той же реалистичной до дотошности манере, с большой уймой мелких деталей. Однако в каком-то смысле они были несовершенны. Из-за несовершенства самих пейзажей. Был в этих местах элемент порчи, неправильности, которая раздражает глаз обычного ценителя. Красивый образ нарушен либо работой вандала, либо просто идеями современного общества. Улица со старинными низкими зданиями, красивой аллей и омерзительными неоновыми вывесками. Или же просто красивое здание, памятник архитектуры с следами вандализма и «народного творчества». Таков был путь Дианы, смесь декаданса с критическим реализмом, которая ясно демонстрировала то, что у человечества есть не только хорошая, но и плохая сторона. На каждый акт созидания есть акт разрушения.
Одну картину Диана поставила поверх незаконченной работы на мольберт. Она была чем-то совершенно особенным, отличным от всего подряд. Было изображено старинное кладбище с многочисленными покосившимися надгробиями. Древняя деревянная церковь, с покосившимися дверьми и заросшими плющом стенами. Эта картина казалось вырванной из времени далекого прошлого – не было ничего, что напоминало бы о современности. Сидящие на могильных плитах вороны, горящий в окне свет, который мог принадлежать только свечи. И где-то на заднем фоне могильщик роет могилу для прислоненного рядом нескладно сбитого гроба. Картина богом забытого захолустья, освещаемого холодным светом звезд, выглядывающих из-за туч, аура уныния и тоски, исходящая от каждой мелкой детали – все это делало картину ничем не похожую на остальные. Она была особенной и для Дианы. Несмотря на то, что девушка нарисовала ее довольно давно, увидев когда-то это место своими собственными глазами, она не продавала ее никому, время от времени любуясь и вспоминая далекое прошлое. Именно этот образ кладбища с одиноким могильщиком и заросшими захоронениями казался ей олицетворением вечности, а не всякие чудовища, представитель которых находился прямо сейчас с ней в одной комнате.
Закончив расстановку экспозиции из почти двух десятков картин, Диана устроилась обратно в кресле, повернувшись в сторону своей картины кладбища и начала задумчиво вспоминать ее. На Анни она почти не глядела, решив, что даст ей спокойно высказаться и как-то отреагировать, а не будет намеренно требовать критики или похвалы. Ей это не особо было нужно.

Диана молчала, погружаясь в воспоминания, пока разглядывала эту картину. Все-таки она каким-то образом относилась к прошлой жизни. Снимок, на основе которого была нарисована эта картина, была сделана еще многие годы назад на относительно слабую камеру, которая была у девушки, когда она только-только пошла в университет. Она тогда путешествовала по Штатам и однажды, в забытом всеми мести наткнулась на подобное место. Да, где-то вдалеке еще была деревушка, собственно жители которой и похоронены на этом кладбище. Еще при этом снимке Диана на самом деле имела какие-то слабые надежды. В основном потому что тогда встреча с отцом еще предстояла. Но сейчас, разглядывая эту мрачную картину, проникаясь атмосферой безнадеги, девушка испытывала весьма знакомое чувство иронии. Ведь еще имея надежду, она уловила в этом мире нечто, пропитанное смирением и хандрой. Правда, картина была написана уже позже, когда все мосты были сожжены, перед девушкой лежал уже совсем другой мир, враждебный и не предоставляющий ей нормального места.
Диана молча кивнула в ответ на замечание Анни по поводу работ. Действительно, не для всех. Современные критики и искусствоведы предпочитают кучу других жанров, которые в основном посвящены поискам скрытого и, нередко, несуществующего на самом деле, глубокого смысла. Потому что художники дружным коллективом решили, что изображать все как есть – для слабаков и начали заниматься всякими извращениями, начиная века с двадцатого. Диана же рисовала то, что видит, не приукрашивая, ни сглаживая детали. Да и смысл ее картин был практически на поверхности. Что ее сильно отличало от многих современных художников. Однако несмотря на то, что искусство – самое свободное из всех возможных видов искусства, здесь тоже не любили инакомыслие.
- Она многих заставляет задуматься. Каждого о своем. Только это единственная картина, которую я не продам. Что довольно забавно с учетом моих желаний изменений и отказа от собственного прошлого, - прокомментировала Диана, в очередной раз подмечая причуды своей психики. Да, она старалась оторваться от всего, что связывало ее с прошлой жизнью. И так мир ее был полон всякой дряни. Однако от многих вещей она не была в силах отказаться. Фотоаппарат за кучу денег, которые были получены ею от отца. Эта картина, своей историей связанная с более далеким эпизодом ее жизни. Ну и голос в ее голове, общающийся с нею уже больше половины жизни.
За действиями Анни художница наблюдала практически неосознанно, не особо волнуясь по поводу того, что картину в застекленной рамке может что-то подпортить. А палитра пусть и принадлежала ей, но не являлась какой-то личной вещью, которую нельзя было прямо-таки доверить в чужие руки. Это всего лишь средство. Сломается и испортится – купит что-то другое без проблем.
Проводив взглядом Анни, Диана начала неспешно убирать картины обратно в том же порядке, что и доставала. Все равно похоже просмотр окончен, раз у вампирши другие какие-то заботы появились. Когда та вернулась, художница до сих пор укладывала полотна на полки стеллажа.
- Сейчас тоже цензура. Только неочевидная. Инакомыслие не поощряется и каких-то прямо высоких продаж и популярности своих работ я не получаю, продавая их лишь в какие-то разные места еще относительно дешево. А что мир сгнил к херам, можешь мне не напоминать. У меня об этом почти каждая картина говорит. Людям, правда, об этом напоминать тоже не нужно. Лучше жить в кругу самообмана дальше, - равнодушно ответила Диана, пряча картину с кладбищем и закрывая стеллаж тканью, чтобы не пылился. После чего она устало упала в кресло и начала распутывать повязку из оборванной майки Анни, чтобы обнажить рану и нормально ее обработать. Несмотря на суицидальные настроения, заботиться хоть как-то о своем здоровье приходилось.  Надо было предотвращать свои проблемы, связанные со здоровьем, чтобы не сделать свою жизнь еще хуже.

Ситуация уже казалась не непривычной, она казалась попросту глупой. Вот нельзя просто так отрешиться от внешнего мира, после чего начать рисовать, как будто в этой комнате никого нет. Не то, чтобы Диана думала о какой-то нравственности, порядочности и прочей мешанине из надуманных идей, которые говорят то, что гостя надо развлекать. Если бы дело ограничивалось только этим, Диана бы просто решила, что сегодня можно лечь пораньше и после этого предложила вампирше пойти определяться с местом для сна, после чего самой отвалиться спать. Дело было явно несложным. Однако было предположение, что в таком случае вампирша будет просто бродить по квартире и что-то изучать. После такого вывода кроме мысли «нахер такое счастье» ничего в голову не шло.
Предложение Анни о телевизоре вызвало печальную усмешку у художницы, пока она разворачивала повязку на своей руке. Хорошо хоть именно пораненная рука не была основной и не требовалось ею рисовать точно. Спокойно сходя в ванную, девушка тут же вернулась с небольшой аптечкой. Не первый раз она в своей жизни получает различные порезы, ушибы и травмы, связанные с насилием. Потому она начала действовать неторопливо, обстоятельно, разложив все необходимые вещи и по пути продолжала слушать вампиршу. А та словно специально тыкала пальцем в место неправильности Дианы, перебирая все возможные пункты, связанные с тем, что у девушки нет никаких возможностей развлечь гостей. Прямо-таки ясно указывала на то, что она неправильная, не такая, как нормальные люди, которые хотя бы иногда скрашивают свое одиночество в квартире и знают, чем занять людей. А Диана, а что Диана? Она перевязывала запястье.
- У меня нет телевизора. И книг. И газет с тетрадями. Может, разве что лист бумаги дам и карандаш. Эта квартира, как ты можешь заметить, не предназначена для существования в ней больше, чем одного человека. Здесь есть только то, что может пригодиться мне, а не кому-то еще. Впрочем, это нормально – многие дни я засыпаю здесь в одиночестве, не думая, что кто-то может быть в этом месте еще, - негромко выдала небольшое откровение Диана, смотря больше на свою руку, чем на Анни, хотя обычно старалась смотреть на собеседников – так их лучше слышно и легче было понять их слова, выдранные из бессмысленного потока галлюцинаций. Иногда так сложно понять, является ли тот или иной слог порождением ее больной памяти или же звучит в реальном мире, здесь и сейчас.
- У меня даже идей толком нет. Я обычно не принимаю гостей. Ну кроме очевидных случаев, когда все идет в сторону спальни. Но это не то, - Диана прервалась, плотно сжав губы, когда пришлось обтереть рану пропитанной перекисью водорода ваткой. С ее угла зрения что-то вдруг стало заметно в щелке между шторой и стеной. Прервавшись обработки поврежденной конечности, Диана поднялась на ноги, после чего отодвинула немного ткань и увидела то, что небо стало чуточку светлее обычного на горизонте. Сев обратно на свое место, она продолжила заниматься своим делом.
- Ночи становятся короче, видимо. Тебе не занятие придумывать надо, а место для отдохновения. По идее подойдет либо ванная, либо кухня – там окон нет. Можешь взять из спальни плед или еще что-то, если тебе надо это для твоего отдыха. Придумай себе что-нибудь, я все равно пока ничем помочь тебе не могу больше.
С этими словами Диана старалась сделать перевязку максимально грамотно. Курсов первой помощи она не проходила и познания у нее были весьма разрозненными и поверхностными, но все-таки был какой-то опыт обработки царапин. Все-таки жизнь у нее была несладкой. Может, вскоре что-то все-таки изменится в этой бессмысленной гонке саморазрушения и деградации?