- Почти все противопоставляют себя остальному миру. И "почти" я сказал только из уважения. Во-первых, чтобы не объединять абсолютно всех. Во-вторых, чтобы ненароком не оскорбить вас, если вы себя причисляете к упомянутому меньшинству. Сам я в это не верю. Я не элемент коктейля, чтобы себя смешивать. - привычно спрятавшись за резкостью слов, Макото дал себе немного времени на передышку, увлекая Муру беседой. Мышцы все еще были скованны напряжением и ныли, словно после многочасовой физической нагрузки. Отличие заключалось только в одном - после занятий спортом, а для вампира в давние времена его заменял танцевальный класс, имел место быть положительный заряд. Сейчас же казалось, что Муру во время своего неожиданного сеанса ясновидения попросту давил, растаптывая ногами по шикарному полу. - И вы совершенно правы. Приблизиться к себе вам я не позволю. Как и не нуждаюсь в утешении. Мне известны все мои прегрешения, повлекшие за собой то, что вы назвали надломом, Муру. Справиться с этим я должен сам. В этом вопросе помощники могут сослужить плохую службу.
Взглядом наблюдая за своим собеседником и слушая его очень внимательно, Макото мимолетно нахмурился и с трудом удержался от того, чтобы не обернуться. А Муру, возможно играя в странную и пока не понятую фотографом игру, скользил беззвучно, заходя за спину. Трактовок у этого жеста было немало - выбирай на вкус. В этом отчетливо угадывались превосходство ювелира над своим гостем. Все же солидный возраст, опыт и способности вполне позволяли Муру подобные
фамильярности. С другой стороны змей будто напрашивался на доверие. Может он хотел, чтобы юный вампир забылся, отбрасывая страхи?
- Но для чего ему это? Жгучий интерес? Вряд ли за всю его жизнь ни разу не попадались страждущие самобичевания, раздираемые сомнениями люди. Те, кто и жаждет оправданий, и отчаянно отрицает свою вину, ища оправдания в любой мелочи, которая только приходит им на ум. Черт, какой же у него внимательный взгляд. Почти осязаемый... Спорим, что если я резко повернусь, то успею поймать его на своей груди, ровно в той точке, где через спину он пытается понять - трепещет ли мое сердце? Нет, уважаемый хозяин. Главное мое противоречие в том, что у меня груди болит недвижный камень, который всего лишь помнит о том, что когда-то он был сосредоточием кровеносной системы. - Макото верил в это. Иногда возникали сомнения, но как часто те, кого бросают плюют в лицо гневным "ты бессердечен, у тебя в груди камень!" И пусть он улыбался в ответ: "драгоценный должно быть, раз он тебя так тревожит..." Но слышать это было все равно больно и обидно. Ведь за поставленной точкой, со стороны прошлого оставалось столько прекрасного... Люди забывали об этом моментально. Бессмертные иногда помнили дольше.
- Я подумаю над вашими словами. - мужчина удивленно выгнул бровь, пусть ювелир этого видеть и не мог, стоя к нему спиной. Обещание потери озадачивало, но продолжать эту тему не хотелось. Итак сказано было гораздо больше, чем Макото мог себе позволить. И сказано не им самим, в сдержанно-отстраненной форме. Но так метко, что все еще немного потряхивало. - У вас поразительное чувство такта, Муру.

Слова Муру удивили вампира. А он уж было решил, что хозяин дома слишком заинтересовался попавшейся ему на долгом жизненном пути зверушкой. Но в конце концов границы и рамки заказа ставит всегда тот, кто платит за это деньги. Но в неудержимом любопытстве мужчина продолжал сидеть на стуле, разве что развернулся лицом к собеседнику. Тяжелый взгляд мужчины следил за тем, с какой подчеркнутой сдержанностью Муру снимал с себя украшения. Пальцы запутались в длинных темных волосах разбирая косу сперва на пряди, потом расчесывая. Сдержанность и тотальный контроль звучали и в тихом голосе... Только вот чудилась Макото угроза в этом размышлении о лезвии катаны. Да и сам язык змея был остер, примеряясь ранить.
- Ну все. Это уже за гранью допустимого. - усилием воли отводя взгляд от фигуры статного, но отчего-то слишком мрачного ювелира, Макото поднялся. С радостью отмечая, что чувствительность и контроль над конечностями окончательно вернулись в норму, фотограф начал неторопливо собирать расставленную по комнате аппаратуру, действуя методично и, пожалуй, столь же подчеркнуто сдержанно. Завершив ритуал, пристроил сложенную треногу подмышкой и подхватил кофр, намотав ремень на запястье.
- Мне очень жаль, Муру, что я нарушил правила гостеприимства. Не беспокойтесь, я сейчас уйду. Фотографии будут готовы через неделю. Если пожелаете, то могу передать вам их через вашу подругу. Или иным другим приемлемым для вас способом. - хмурым взглядом окинув притулившиеся у стены светоотражатели и лампы, мужчина перевесил кофр на плечо и подхватил одну из ламп. - Вас не затруднит мне помочь донести оборудование до машины?
- Если конечно это не оскорбляет в тебе твой блистательный талант, Муру. - мужчина откровенно злился. Ему был не понятна эта личность. Он мог сколь угодно долго оправдывать себя тем, что гораздо моложе Муру. Пытаться оправдывать самого Муру тем, что у того в жизни наверняка случалось множество трагедий или просто весьма существенных неприятностей. Тем, что ювелир смотрел на этот мир иначе и видел другие его стороны и черты, искаженные воспитанием и той эпохой, которая дала ему возможность взрослеть. И все же глухая стена кирпич за кирпичиком возводилась этими двумя между собой. - А жаль...
Всегда было жаль поворачиваться спиной к интересному и до конца не познанному. Вот и сейчас Макото себя поймал на сожалении. И тем не менее, он уже шел к выходу, не задаваясь вопросами возьмется ли помочь Муру, выполнит ли его просьбу или нет... Да - значит фотограф быстрее избавится от тяжелого и притягательного взгляда брюнета. А если нет? Это уже совсем другая история.