- Пресвятая Мария, в каком театральном тебя обучали, я сейчас разрыдаюсь,- Мика скривилась, но приложила мокрое полотенце к ладони,- Едва ли ты монстр больше. чем пьяная мамаша сжигающая своих детей заживо или безответственная шлюха, которая выкидывает их на помойку,- тут должно было что-то екнуть, должно, по всем правилам человеческой психологии. Но не еколо,- Или маньяк-педофил... Ты даже не даешь себя узнать. даже самому себе, я думаю.
Девушка села на подоконник, не больно пихнула ноги Макото, мол, двигайся толстый, и уселась по-турецки напротив него, создавая эдакий закуток для тайн, уют из хомячьей норы и звукоизоляции. По стеклу потоками стекала вода, на улице был собачий холод и ненастье. Микаэлла очень понадеялась, что он пройдет до утра, не хотелось шпилить в другой конец города под дождем.
- Я не рылась в чемоданах, я только составила их на место, к стенкам, а вещи сложила со стула,- тут стоило надуться, но возобновлять ссору не хотелось,- Я ничего не видела, не слышала и никому ничего не скажу, даже если ты международный террорист.
Но любопытство разыгралось не на шутку и только осознание того, что все пойдет прахом, стоит ей полезть, остановило от расспросов. Девушка стала перебирать волосы, заплетая из шелковистых прядей толстую французскую косу, благо ей это позволяли и длина, и объем. Было что-то теплое в том, что они сидели на одном подоконнике, в том, как он трепал ее по олове, будто она маленький щенок. Стоило бы оскорбиться, но Микаэлла порой и этого не получала, так что любая ласка воспринималась как подарок судьбы.
- Я жила в стае сколько себя помню. Вернее, жила я в таборе, а воспитывалась в стае, мир вокруг всегда был двояк, но внутри еще более многогранен. Не знаю, почему именно в меня наша Лупа выпустила когти в том приемнике, наверное, смазливая мордочка все таки что-то значит. Хотя она и была помешана на материнстве, на воспитание она меня скинула бабушке почти сразу, шувани-одна из самых уважаемых женщин в нашем обществе, колдунья, мудрейшая. Так что, когда я ее нашла в фургоне, всю вывернутую наизнанку... Бррр, до сих пор во сне этот запах, не крови, не мяса, как обычно, а потрохов и выгребной ямы. Она учила меня себе на замену, она была варгамором стаи и таковой стала я. Я не могла ее так просто отпустить, я призвала мунинов, чтобы поговорить с ней выяснить, какая сс...тварь это сделала. и вместо этого копнула куда поглубже. Страшно узнавать, что твоя...ну практически мать, все эти годы подбирала детей, заражала их. а тех, кто не справлялся-грызла в пустыне. Они кричали, но их никто не слышал, только ветер и песок. Дюжина, может две дюжины детей, которых она выпотрошила как курей только за то, что они не смогли заразиться ликантропией или принять это. Наш закон гласит- детство священно. не важно, рома или гайджо. наш закон гласит- нельзя быть рома насильно. Они с Ульфриком нарушили все эти законы. они убили шувани, за то что та узнала обо всем. В голове не укладывалось, а тут Эсме решила устроить проверку на вшивость, приказала задрать мальчишку, мол, будет тебе братик. Братик...Пацану под двенадцать, он уже отлично все понимает, не съедешь на маленький-не хочу-не буду. Я бы не выстояла против Ульфрика, я даже не Сколль и не Гати, я даже не пятая по силе в стае. Я бы удавилась, видя этого пацана, ходящим по табору. Мы сбежали. я его выкрала, они бы и к нему домой бы вломились, мы проехали до иллиноиса, тут у него бабушка, а в Сент-Луис меня загнала Эсме, говорят, сдешний Ульфрик тоже псих, с ним то Лукан договорится. Они ловят меня уже пару месяцев, из Невады в Иллиноис... Можно было бы стерпеть, пара царапин да месяцок в яме, но... Дюжина, две дюжины детей. Я не могу вызывать мунинов, я слышу их крики, их плач, я слышу, как гордо бабка кричала, что проклянет весь табор. Может и прокляла. Если меня поймают, если я этих паршивых уродов не накажу- все без толку, в пустоту, смертью не разбрасываются в пустоту, Макото. Как и кровью. От крови растет трава, от смерти идут дороги. Так я тут и оказалась, поэтому и забралась в окно. Я думаю, не большая цена за две дюжины жизней.