[indent]Георгу было абсолютно наплевать, куда его ведут. На очередное поле брани, к очередным палачам, в очередную ловушку или очередной тупик, к очередному выбору и к очередной, совершенно бессмысленной встрече. Все это ничего не изменит. Происходящее - лишь маленькая деталь, ступенька к очередному витку, что пройдет иначе, принесет с собой, быть может, другие эмоции, страдания и воспоминания, но по итогу снова превратится в Уроборос, пожирающий собственный хвост. И лишь на кладбище он, в какой-то момент, остановился, равнодушно рассматривая одно из холодных надгробий с его же собственным именем - вот только без даты рождения и смерти…
[indent]Он поставил себе кенотаф. В том же, фамильном склепе на кладбище Дюссельдорфа, близ знаменитой Базилики Святого Ламберта. Здесь, в этом месте, были похоронены все, кого он когда-либо любил и знал. Многие представители его семьи, многие поколения; нынешнее состояние склепа, несмотря на уход как за ним, так и за другими древними захоронениями, оставляло желать лучшего, ибо время его совершенно не щадило. Мердер стоял и молча смотрел на могилу отца и матери, на могилу сестры, на могилы своих предков, многие из которых оставили в истории его родной страны ощутимый вес. Этот склеп был его настоящим домом - домом мертвеца, вышедшего из ничего, и грозящего же уйти в небытие. Никто и никогда не похоронит его здесь, рядом с близкими. Близкими, для которых теперь он - чудовище, проклятое Господом Богом. Все, что он может сделать - это поставить точку. Похоронить себя самого, свое человеческое начало, оставить за своей спиной все то, что когда-то переполняло его, словно глубокую чашу. Склеп этот пополнился последней могилой перед тем, как быть окончательно закрытым, запечатанным и забытым для людей. И на могиле этой, на пустом кенотафе, красовалась одна-единственная надпись - “Георг фон Мердер. Рожден - 20.07.1720, умер - 17.04.1760”.
[indent]Он не слушал голос. Почти не реагировал на окружение, меняющееся в то, что в ином случае могло бы ввергнуть вампира в желание бежать, не оглядываясь. Да вот только кое-что его все же заставило поднять голову и понять, где он находится. Кое-что, что он никак не мог для себя объяснить. Кое-что, что возродило в проклятой сущности выродка и безжалостного, самонадеянного убийцы давно забытое им самим чувство, которое он так страстно дарил своим истерзанным жертвам.
[indent]Страх.
[indent]- Мятежное дитя...
[indent]В этом голосе ведь не было ничего необычного, верно? Он принадлежал той, кто вел немца по бесконечной дороге. Вот только… Звучал он иначе. И до такой степени отдавал безумством самого темного, самого инстинктивного, самого первобытного страха, что оный, подобно волне темных, ледяных вод, накрыл носферату с головой, заставляя мучительно захлебнуться.
[indent]Он видел абсолютное безумие. Был вынужден вытерпеть кошмарные страдания. Он испытывал совершенно невообразимые эмоции раз за разом, каждую итерацию, каждый, кошмарный поворот колеса, но… Такого глубинного ужаса, который словно выдирал из его души и самосознания куски мяса, ренегат не испытывал никогда в своей жизни.
[indent]Мердер не понимал, что происходит с ним. Ему хотелось бежать, но он замер на месте, не в силах сделать ни единого шага. Ему хотелось орать, но его глотку сдавило стальными тисками, а в голове раскаленной иглой билось безумство хора отчаявшихся голосов. То были его инстинкты, подводящие черту к обреченности немца, не успевшего сбежать от самой великой и самой необъяснимой угрозы в его жизни. Угрозы, которую - вампир понимал это каким-то смутным подсознанием - он избегал практически всю свою не-жизнь.
[indent]Его тело требовало бежать. Его ноги грозили подкоситься, заставив мужчину рухнуть на колени. Его разум словно окунули в ледяную прорубь и мысли - и без того до этого хрупкие, болезненные, невозможные после сотен и тысяч повторений - стали слишком вязкими. Его мышцы, тренированные сотнями и тысячами боев, напитанные дурным адреналином до самого предела, готовы были действовать; и это желание действия причиняло боль. Потому что носферату все еще стоял. Не то по своей воле, не то по некой иной, чужой и злобной.
[indent]Георг с огромным трудом, судорожно проглотил комок, застрявший в горле. Он медленно поднял голову, бросив затравленный, ледяной взгляд на ту, что сидела перед ним, чувствуя, как от напряжения на его глотке канатами вздуваются вены. Казалось, тон этого голоса будто бы подводил некую черту, ставил подпись, указывал пальцем. Указывал, словно уличный мальчишка указывает страже на преступника. Словно император Рима указывает на поверженного гладиатора, готовясь вынести ему приговор.
[indent]А Ее глаза были пусты. И в них царила тьма. Страшнее любой, даже самой неизведанной и потусторонней бездны.
[indent]И в тот момент, наверное, Мердер все понял. Вот только довести до конца свое осознание и финишную черту под самым ужасным принятием и пониманием в своей жизни он просто не сумел…
***
[indent]- Доктор, он приходит в себя!..
[indent]Могучая рука взметнулась вверх, силясь схватить того, кто был перед Георгом, за глотку, но… По итогам, так и осталась близ туловища. Мердеру было страшно. Его колотило в припадке, и только крепкие ремни, которыми прицепили мужчину к кровати, хоть как-то спасали положение, но при этом жалобно трещали, отдавая должное немалой физической силе немца. Мятежный Ворон пытался кусаться, рычал и бился, и абсолютно не понимал, где он и что произошло с ним в очередной раз.
[indent]В очередной раз. Вот только уже после того, как он собственными глазами увидел своего Истока.
[indent]А еще он не мог вспомнить собственное имя. И стремительно забывал, кто он такой.
[indent]Что может чувствовать человек с абсолютной амнезией? Для которого даже мир вокруг него казался до отвратности… Непонятным? Понимание расплывалось, последние зацепки ушли без возврата - и только нескончаемый, необъяснимый ужас остался. Ужас, от которого хотелось выть. Ужас, который превращал каждую тень в палате в хтоническое чудовище, порожденное воспаленным, истерзанным рассудком.
[indent]Ибо кесарю, как это ведомо - кесарево. И каждый получит по делам его и заслугам его. А расплата для того, кто был должен самим богам, еще не настала. Ибо день, когда придется платить по счетам, будет кошмарнее любого, даже самого страшного и темного сна…
***
[indent]Абсолютная тишина. Абсолютная темнота. И лишь серые стены завода, кое-где облюбованные пауками, хмуро приветствовали вампира в его изначальном месте, начале всех начал, бесстрастно подводя черту всему, что было пережито за последнее, бесконечно проклятое время.
[indent]Опять все сначала. Опять один и тот же круг. Бесконечная кара, которая будет продолжаться до тех пор, пока он окончательно не сойдет с ума, став тем, кем всегда так боялся стать.
[indent]У Георга не было ни малейшего желания шевелиться и хоть что-либо делать. Он так и сидел, привалившись к холодной стене и смотрел в одну точку немигающим, совершенно лишенным эмоций взглядом. Время шло. Собственные ощущения не менялись. А рассудок, окончательно ушедший в спасительную апатию, лишь спустя много часов попытался вернуться к хотя бы иллюзии обдумывания и анализирования.
[indent]И результат заставил Мердера встрепенуться.
[indent]Он понял, что… Не может вспомнить некоторые нюансы своего бесконечного цикла. Бесконечного круга. Мысль и четкое воспоминание, что только что было доступно, казалось, уходит куда-то на задний план и немец никак не мог за него ухватиться. Мозг, казалось, отчаянно латает глубокую рану, превращая ее в уродливый шрам и спасая своего хозяина от неизбежного помешательства. Все сминалось в единый, смутный комок безумия, боли и ужаса, и вычленить что-то конкретное - за исключением совсем уж ярких деталей - становилось невероятно трудно. Мало того, голос подали совсем уж, казалось бы, позабытые вампирские инстинкты, напоминая своему хозяину, что он мало того, что дьявольски голоден, так еще и… Рассвет близко?..
[indent]Нет. Этого быть не может. Разве… Разве?..
[indent]Верить в это было страшно, но хотелось до дурного отчаяния. Только сейчас ренегат начал подмечать изменения. Больше не было ни щели под дверью, ни дуновения воздуха. Доселе пустые и серые стены снова шелестели пушистыми, крошечными пауками. Запахи изменились. Не было в них больше горького привкуса - только пыль, едва заметная вонь бензина с далекой магистрали и привычные примеси разносортных остатков человеческого быта. Все казалось таким до боли пресным, пустым, и… Настоящим.
[indent]Мятежный Ворон медленно поднялся на ноги. Мышцы все еще слушались на редкость отвратительно и он чуть не споткнулся о порог, гулко выдыхая воздух. Шаг. Еще шаг. Лестница, которую он сам перекрывал и маскировал, наконец-то закончилась, выводя носферату под осточертевшую ему крышу завода, в которой красовались многочисленные дыры, что - как и всегда - открывали ему взгляд на небо. Вот только в этом небе больше не было звезд. А далекий край стремительно светлел, превращая единую синеву в градиент от черного до слабо-оранжевого.
[indent]Его кошмар наконец-то закончился.
